Мечи Ямато - Логачев Александр - Страница 56

• Предыдущая
• 56/70
• Следующая

«Не иначе, я должен собрать внутри себя в пучок всю ненависть мира и направить ее на своего противника?» — спрашивал у нее Артем.

«Как раз наоборот, — отвечала Ацухимэ. — Ты должен совершенно забыть о противнике. Тебя должна интересовать только Пустота. С этого мы и начнем наше иайдзюцу...»

Начали не просто с Пустоты. Первые занятия по выхватыванию меча проходили вовсе без меча.

Ацухимэ просто учила Артема медитации Пустоты. «Сперва, — учила она, — надо найти подходящее место. Пока у тебя не сложилось безошибочное чутье, следи за животными. Места, где они ложатся, как раз и есть самые подходящие места. В лесу таких мест много, гораздо больше, чем неподходящих. А в этой вашей Долине Дымов лучше всего совершать медитацию Пустоты в тишине глубоких пещер. Или вблизи водопада — его монотонный шум „отрезает“ все прочие звуки».

На медитацию с собой следовало захватить соломенный коврик. Сесть в позу «лотоса», выпрямить позвоночник, расправить плечи, левой рукой сжать правый кулак, расположить сомкнутые руки в области паха, чуть наклонить голову, глаза полуприкрыть, оставив узенькую щелочку. И сосредоточиться на дыхании. Дышать следует поочередно то одной, то другой ноздрей.

Правильное дыхание — основное в медитации Пустоты. Поэтому Ацухимэ посвятила дыханию больше всего времени. Главное здесь — в конце концов добиться, чтобы вдох сливался с выдохом. Это поможет главному — твое дыхание должно слиться с дыханием Пустоты, то есть с дыханием всего окружающего тебя пространства. Воин, совершающий медитацию Пустоты, обретает дополнительную силу — его наполняет энергией окружающий мир.

«Твоя задача, — говорила Ацухимэ, — научиться быстро входить в состояние Пустоты. Причем в любом месте и в любое время. Не обращая внимания ни на что. А пока ты освоил медитацию Пустоты в совершенных условиях. Надо переходить к медитации в условиях несовершенных».

И теперь уже они обходили места, где звери ложатся, а выбирали места, которые зверь обойдет, то есть плохие, неподходящие места, и там упражнялись в медитации Пустоты.

«Но одного содыхания с Пустотой мало, — говорила Ацухимэ. — Тебе нужен образ. Собственный образ ты найдешь себе как-нибудь после, а пока я тебе подарю свой. Я не знаю, что встает перед твоими глазами, когда ты погружаешься в медитацию Пустоты.

Отныне перед твоим внутренним взглядом будет снег и перо. Представь, что вокруг тебя висит пелена из снега. Крупные снежные хлопья неподвижно висят в воздухе, эти же хлопья лежат на земле и не тают. И сверху медленно-медленно опускается черное воронье перо, почти незаметно, как оно опускается. И ты сам неподвижен. Из снега выступает закутанная в черные одежды фигура твоего противника. Когда же ты выхватываешь меч и наносишь удар, снежные хлопья все так же должны быть неподвижны и перо должно все так же медленно падать на землю. Это твой мир и ты в нем хозяин, понимаешь?»

«Кажется, да, — ответил тогда Артем. — Я как бы вовлекаю — пусть только в мыслях — своего врага в мое пространство, в мою личную Пустоту, где поединок идет не по его правилам, а по моим, где я — всегда быстрее и искуснее его».

«Правильно, — сказала Ацухимэ. — И всего-то тебе останется, что совместить мир воображаемый и мир настоящий. И победить там и там».

Сейчас их занятия иайдзюцу выглядели так. Артем стоял, держа в руках ножны с мечом. Он погружался в состояние Пустоты, уходил в воображаемый мирок с неподвижным снегом, с медленно опускающимся вороньим пером и с воображаемым противником в черных одеждах. Почувствовав момент, он вырывал меч из ножен и наносил удар по воображаемому сопернику.

Ацухимэ же стояла рядом и смотрела на него. А потом производила «разбор полетов» — говорила, насколько быстр и точен в движениях он был.

Вот главный изъян иайдзюцу — не проведешь спарринг. «А если вырезать деревянные мечи?» — как-то предложил Артем. «Заниматься иайдзюцу можно только с настоящим мечом и только с тем мечом, который ты потом используешь в бою, — ответила ему Ацухимэ. — Да и не важен в иайдзюцу соперник. Когда же это поймешь наконец! В иайдзюцу ты фехтуешь с самим собой».

Последний тезис казался Артему весьма и весьма спорным. Но вот что действительно в высшей степени бесспорно — перефехтовать Нобунага на мечах шансов нет никаких. Единственная ставка — ставка на первый удар, который обязан стать последним...

Сегодня утром Ацухимэ осталась не очень довольной его первой попыткой.

— Твоя кисть все равно немного напряжена. Полностью расслабь ее. Полностью. Кисть сама сожмется с нужной силой в нужный момент. И еще раз говорю, Алтём, — не разрывай движение. Вырвав катану из ножен, ты неуловимо... словно бы запинаешься. Совсем чуть-чуть, но на этом ты можешь потерять победу. Движение должно быть совершенно слитным, без единого стыка. Ну, как сам клинок катаны. Посмотри на него. Разве от рукояти до острия ты видишь где-нибудь стыки? Нет. Таким должно быть твое выхватывание меча и удар — единым движением. И не спорь со мной — мне со стороны виднее! Попробуй еще раз.

Артем попробовал еще раз. Еще раз «Свет восемнадцати лун» рассек воображаемого врага... Или не рассек?

— Замечательно! — Вот что вдруг услышал Артем, когда вгонял меч обратно в ножны.

Он посмотрел на Ацухимэ. Ее агатовые глаза сияли. Опять в них он увидел те самые искорки, что впервые заметил после схватки с разбойничьей шайкой в лесу у деревни Дако.

— У тебя наконец получилось, как надо! — Девушка шагнула к нему. — Я рада... А то я уже почти перестала надеяться. Ты должен запомнить эту свою попытку и повторять ее. Повторять раз за разом. Воссоздавай в точности все свои сегодняшние ощущения и движения. Странно...

Она опустила взгляд, запнулась на миг, потом продолжила:

— Вроде бы ты не японец, а сумел почувствовать наш меч. Послушай, Алтём...

Ацухимэ вдруг своими ладошками обхватила его ладони, подняла взгляд.

— Если у тебя получится... Если ты победишь Нобунага... Я не знаю еще ничего точно... Я совсем запуталась...

Сердце Артема колотилось как бешеное. Если она скажет то, о чем он думает, он обнимет ее, он не станет сдерживать себя. Сколько можно сдерживать?

— Я совсем запуталась, — еще раз повторила Ацухимэ. — Иногда мне кажется, что мой отказ... Что женщина на государственной должности — это глупость...

— Я так и знала! — раздался на поляне другой женской голос. Громкий голос. И злой. — Дрянь самурайская!

Омицу появилась из-за деревьев. Легко перемахнув через поваленный ствол, пошла по ромашкам.

— Нет и нет его! Я так и поняла, что эта крыса старается! Убери от него руки! Дрянь самурайская!

И более ни слова ни говоря, Омицу метнулась к Ацухимэ и вцепилась ей в волосы. Сестра Хидейоши, взвизгнув от неожиданности, вцепилась в волосы лесной девушке.

Артем оторопел. Оторопел даже не от того, что женщины подрались, а от того, как они дрались. Они таскали друг друга за волосы. И это, с одной стороны, женщина, которая сильна, вынослива, ящерицей карабкается по скалам и, как сама ему говорила, владеет приемами рукопашной схватки. А с другой стороны — женщина, которая владеет чуть ли не всеми видами холодного оружия и до одного из этих видов могла бы запросто сейчас дотянуться (Артем имел в виду даже не катану «Свет восемнадцати лун», а женский кинжал, который Ацухимэ носила внутри поясов, бабочкой связанных на спине).

А дрались они сейчас как обыкновенные бабы. Видимо, в подобные моменты женщин захлестывает что-то глубинное, изначальное, что заставляет напрочь забыть все свои боевые навыки и умения. Когда перед ними не самураи или враги родины, а соперницы в борьбе за мужчин. И возят они своих соперниц за волосы, как возили всегда все женщины — с пещерных времен начиная.

— Ша! Брейк! — гаркнул Артем, вклиниваясь между дерущимися японками. — Хватит, хватит, девочки! Давайте жить дружно...

«А вообще-то приятно, когда из-за тебя дерутся женщины», — честно признался он себе в этот момент.

В общем, удалось ему их разнять. Правда, в этой круговерти Артему расцарапали щеку, и он даже не заметил, чья это работа, которой из женщин...

• Предыдущая
• 56/70
• Следующая