Нефритовые четки - Акунин Борис - Страница 59
- Предыдущая
- 59/140
- Следующая
Что еще рассказывал полковник?
Для осуществления своего честолюбивого проекта Корк занял много денег в банке, очень нуждается в капитале, из-за чего, по мнению Стара, и требует за Дрим-вэлли такие несусветные деньги.
А про дочку Маврикий Христофорович не говорил ни слова – пока не увидел ее перед отелем «Маджестик».
Мисс Каллиган болтала без умолку. Задавала вопросы, сама же на них отвечала, ничуть не смущалась немногословностью собеседника.
– А вы заика, да? Какая жалость! Такой импозантный мужчина! Это у вас с рождения? У нас один парень, Сэмми как его дальше, забыла, тоже стал заикой, когда его мустанг копытом ударил. И девчонка одна в пансионе. Ну это уж я виновата. Ночью завернулась в простыню, в кувшин медный завыла: у-у-у! Сюзи Шортфилд, жуткая дура, так перепугалась, что потом только бее-бее, а сказать ничего не может. Умора! Ее старик хотел на моего папу в суд подавать. Мистер Фэндорин, вы в тюрьме когда-нибудь сидели?
Кто такая Эшлин Каллиган по нашим, русским понятиям, размышлял Фандорин, вежливо кивая. Дочь купца-скоробогатея, какого-нибудь сибирского мужика, наторговавшего на пушнине или китайском чае миллион. Чему-то где-то поучилась – немножко на фортепьянах, немножко по-французски, но дома все равно царят дикость и первобытные нравы. Из таких вот нуворишеских дочек получаются первоклассные авантюристки и разбивательницы сердец. Потому что психологических табу у них нет, деликатных манер тем паче, лишь острый инстинкт да жадность до новых впечатлений. Приедет этакая вот жемчужина завоевывать Москву или Питер с мешком папашиных денег, и если хороша собой, то учинит вокруг себя вавилонское столпотворение.
В какие-нибудь полчаса мисс Эшлин успела поведать спутнику всю свою двадцатилетнюю жизнь: про лошадей и коров; про самое яркое воспоминание детства – набег индейцев-шошонов; про ужасный год в вашингтонском пансионе; снова про лошадей; снова про коров.
Можно было бы отнестись к этой стрекотунье как к милому ребенку, если б не кое-какие особенности ее поведения.
Хоть механический веер и обдувал внутренность кареты приятным ветерком, барышня объявила, что умирает от духоты, расстегнула пуговки, и в разрезе платья, подпертые лифом, закачались два совсем недетских полушария. Еще четверть часа спустя у Эшлин затекли ноги. Она сняла ботинки и пристроила ступни на диван, рядом с Эрастом Петровичем.
Вывод получался следующий. Юная кошечка уже почувствовала свою женскую силу и с энтузиазмом испытывает ее на всяком мало-мальски привлекательном мужчине – оттачивает зубки и коготки. Принимать это кокетство всерьез ни в коем случае нельзя.
Маса, примостившийся на передок к кучеру, раза два высовывал свой приплюснутый нос из-за бархатной портьеры за спиной мисс Эшлин. Закатывал глаза к небу, многозначительно мигал в сторону алькова, но Эраст Петрович в ответ лишь грозно хмурил брови.
Что греха таить, бесхитростные маневры вайомингской красавицы не оставили путешественника равнодушным. Заглядывать в недра расстегнутого платья он, конечно, себе не позволял, но однажды, сделав вид, будто достает из кармана часы, скосил глаза вниз, на ножки мисс Каллиган. Оказалось, что щиколотки чрезвычайно стройные, а чулки черные, в сеточку, опять-таки исключительно недетского фасона.
– Смотрите-ка, г-горы! – воскликнул Фандорин и стал смотреть в окно. – Как к-красиво!
Пейзаж, действительно, был фантастически хорош. Небо чуть не поминутно меняло цвет, будто экспериментировало с окраской. Ну ладно еще бирюзовая. Но топазовая! Но изумрудная! Вдали виднелись такие же разноцветные скалы, самой причудливой формы. В правом окне горизонт топорщился зелеными горами, а в левом был закруглен, и степь казалась златотканым платком, наброшенным на темя Земли.
– Да, травы в этом году исключительные, – согласилась Эшлин. – У нас лонгхорны-однолетки за сезон набрали стоуна по полтора, честное слово. А в горных долинах травы вымахали вообще вот посюда.
Она приложила руку к бюсту, что давало собеседнику законное основание обратить взор к этому во всех смыслах выдающемуся предмету, но Эраст Петрович проявил силу воли и не поддался.
Наоборот, услышав слово «долина», решил, что хватит глупостей. Пора завести разговор о деле.
– К-кстати о долинах. Я, собственно, держу путь в одну из них. Она называется Дрим-вэлли.
Он ждал, что мисс Каллиган спросит его о цели поездки, и, чтобы упредить вопрос, пояснил:
– Там живут переселенцы из России, мои соотечественники…
– А я думала, вы англичанин, – по-западному, нараспев протянула Эшлин. – Больно чудно по-английски говорите. Будто картонку ножницами режете. У вас в Дрим-вэлли родственники, да?
И, по своему обыкновению не, дождавшись ответа, с гордостью сообщила:
– Между прочим, долина принадлежит мне.
– Вы хотите сказать, вашему отцу?
– Нет, мне. Папа сказал, что это мое приданое. Ты, говорит, моя dream-girl, поэтому получаешь Dream Valley. – Барышня скривила сочные губки. – Мог бы расщедриться на что-нибудь посущественней. Ранчо, скот, ценные бумаги – это все достанется братьям. Я понимаю: отдал дочери – оторвал от семейного бизнеса. Но что прикажете делать с этой горной дырой?
– П-продать. Если, конечно, найдется покупатель, – осторожно сказал Фандорин.
Девушка неожиданно прыснула.
– А хитрюга из вас паршивый. Сами едете на карете мистера Стара, да еще в Дрим-вэлли, а прикидываетесь. Будто не знаете, что полковник хочет купить долину для ваших родичей за десять тысяч олешков.
– Каких еще «олешков»? – удивился Эраст Петрович непонятному слову «bucks».[15]
– Ну это у нас на Западе так доллары называют. Потому что раньше, когда тут охотники промышляли, за одну шкуру как раз доллар давали… Я бы продала Дрим-вэлли, ей-богу. Цена честная. Но папа ни в какую. Когда подохну, говорит, делай, что хочешь, а пока жив, сам буду решать. Это он из-за Рэттлера.
И опять Эраст Петрович поднял брови, не поняв при чем тут змея.[16] Очевидно, снова туземный жаргон?
– Это мой жених, – объяснила Эшлин. – Я его люблю и выйду только за него. Потому что лучше никого не встречала, – добавила она, немного подумав. – А папа не хочет, чтобы я стала женой простого топхэнда. Вот и заупрямился с ценой. Сто тысяч за Дрим-вэлли! Это ж надо придумать! Так и состарюсь в девках, – горько пожаловалась она.
– Если вы любите жениха, стоит ли заботиться о приданом, – заметил на это Фандорин.
– Ага, чтоб я, как покойная матушка, сама доила коров, кастрировала бычков и таскала воду из колодца? Чтоб к тридцати сделалась старухой, а в сорок, когда только-только потекут деньги, подохла от чахотки? – мисс Каллиган шмыгнула носиком, и даже этот неромантичный звук у нее получился прелестным. – Не такая я дура! И папочка отлично это знает. Говорит: найдется жених посолидней – глядишь, и Дрим-вэлли подешевеет.
Это непредвиденное обстоятельство, о котором полковник не имел понятия, заслуживало обдумывания. Эраст Петрович решил, что в первом же отчете должен объяснить мистеру Стару причину, по которой долину невозможно выкупить. Вероятно, от этой затеи вообще придется отказаться – Эшлин Каллиган явно не уступает своему папаше в упрямстве. Тут нашла коса на камень.
Пока он размышлял, девушка бесцеремонно его разглядывала.
– У вас жена есть? – спросила она.
Фандорин покачал головой.
– Не может быть! Вы такой красивый мужчина. Я сначала подумала, вы старый – из-за седины на висках. А сейчас вижу, что вы еще вполне ничего. Наверняка у вас была жена. Но вы ее бросили, да? Или она умерла. Расскажите! Ужасно интересно. Как ее звали?
Помрачневший Эраст Петрович тронул воротничок, думая, как вежливее уклониться от ответа, однако оказалось, что вопрос был лишь поводом – барышне хотелось рассказывать про своего суженого.
– А моего жениха зовут Рэттлер Тед. Красивое имя, правда?
- Предыдущая
- 59/140
- Следующая
