И.П.Павлов PRO ET CONTRA - Павлов Иван Петрович - Страница 79

Разбирая способы его руководства, можно увидеть, как они с течением времени меняются. Вначале И. П. интересовался од нойдвумя работами и сидел у сотрудников, выполняющих ее, почти все время; остальным работам уделялось относительно мало времени. Затем очередь переходила к другим работам, ко торые и начинали быстро двигаться вперед. Таким образом, гос подствовал «ударный принцип». Теперь, при оживлении лабо раторий после 1918—1919 гг., И. П. руководит уже поиному: это уже шахматный игрок, играющий сразу на многих досках. Дан ными, полученными у одного, И. П. усиливает продвижение другого, и обратно. Как раз теперь условные рефлексы разраба тываются в таком масштабе, как никогда раньше. Интерес к ним, особенно среди молодежи, сильно растет. Какникак, учение об условных рефлексах создает новое понимание психиче ской жизни человека, а следовательно, войдет рано или поздно в основу нового грядущего мировоззрения.

И. П. чрезвычайно быстро схватывает все новые отношения, случайно встретившиеся в опыте. И тут дает полную волю свое фантазии. Но вот факт замечен, повторен. Теперь начинается длительная полоса сомнений, критики, проверки. Огромное число теорий тут и гибнет, остается только то, что выдержало эту строгую критику.

Таким образом, постоянно чередуются две эти фазы: с одно стороны, полета фантазии, с друго й— сомнений и критики. Надо еще отметить, что интерес к работе у И. П. так велик, что он обычно лучше знает подлинные цифры опыта, полученные у кого-нибудь из сотрудников, чем даже сам работающий. Хотя у И. П. и очень много работников, однако все существенные ново сти он держит в голове. Порой бывает, что И. П. журит своего сотрудника за то, что тот по памяти не может рассказать ход опыта, и тогда И. П. не только восстанавливает последователь ность хода опыта, но и приводит даже полученный результат в цифрах.

<1925>

Общая харатеристиа исследовательсоо облиа И. П. Павлова

30 лет тому назад я, совсем еще молодой человек, впервые вступил в лабораторию И. П. Павлова в Институте эксперимен тальной медицины, где провел больше трех лет, часть этого вре мени выполняя обязанности ассистента. Об Иване Петровиче тогда уже начали говорить. Уже было сделано мнимое кормление, произведено усовершенствование экковского свища. На моих глазах было достигнуто в лаборатории несколько крупных завоеваний: доказано действие кислоты на отделение поджелу дочного сока и осуществлена операция маленького желудка, или «желудкасвидетеля».

На первых же порах моего знакомства я был поражен импе ративным темпераментом, силой и мощью научного облика Ива на Петровича. В задачах, которые он себе ставил, и в ухватках при их выполнении чувствовалась какаято отвага, и если бы я не опасался, что меня могут неправильно понять, то я сказал бы — удаль. Когда он утром входил или, вернее, вбегал в лабо раторию, то вместе с ним вливалась сила и бодрость, лаборато рия буквально оживала, и этот повышенный деловой тонус и темп работы держались на той же высоте вплоть до позднего вечера, когда он уходил; но и тогда еще, у дверей, он быстро давал иногда наставления, что еще следует непременно сегодня же сделать и с чего начать завтрашний день. Он вносил в лабо раторию всего себя, и свои мысли, и свои настроения. Все, что им было вновь надумано, обсуждалось совместно со всеми сотруд никами. Он любил споры, он любил спорщиков, он подзадори вал их. Он любил споры, потому что во время дебатов ему само му нередко еще лучше вырисовывалась какая-нибудь новая, еще только замеченная идея, острее оттачивалась новая мысль, от шлифовывался какойлибо новый изгиб ее. Для молодых же ученых лучшей школы, чем эти дебаты и споры, вероятно, и не придумать.

Однажды, вскоре после моего вступления в эту лабораторию, я сидел в библиотеке Института и читал какуюто статью. Во шел Иван Петрович. Он начал быстро перебирать новые журна лы. Я видел, что он остался чемто недоволен. Держа в руках книжку журнала, он перечитывал заголовки статей и сказал в сердцах: «Да, если работать над такими вопросами и над такими объектами, то далеко не уедешь». Он бросил книжку на стол и, уходя, еще добавил: «Не смотрели бы мои глаза на все это».

Я был очень озадачен. Сейчас же я взял брошенную книжку и стал рассматривать ее содержание. Там излагались исследова ния над отдельными клетками, мышцами, нервами, трактова лись вопросы о природе возбуждения, о проводимости. Мне все это казалось тогда в высшей степени интересным и ценным. Признаюсь, что и теперь, через 30 лет, я смотрю на это, как и тогда. Общая физиология возбудимых тканей оправдывает свое существование и не нуждается в специальной защите. Но мне кажется, я понимаю, что руководило Иваном Петровичем, ког да он так неодобрительно и даже неприязненно относился к упо мянутому направлению физиологических исследований.

Все эти исследования, которые касались уединенных частей тела, казались ему слишком оторванными от животного меха низма в целом, от целого организма, они казались ему слишком абстрактными, отвлеченными, они казались ему несвоевремен ными, они не стояли в его представлении на очереди. Талант увлекал его совсем в другую сторону, и это великое счастье для науки, что Иван Петрович умел и дерзал отметать многое из тех направлений в физиологии, которые были у него на пути. Он тем полнее мог отдаваться тому направлению, которое его влекло. Область явлений, где он чувствовал себя легко и свободно, охва тывает все животное целиком, в его связи с окружающей и воз действующей на него средой, и в этом влечении сказывается сильный биологический уклон дарования Павлова. Он выше всего ставит эксперимент над целым, ненаркотизированным животным, над животным с его нормальными реакциями на раздражение, над животным бодрым и жизнерадостным. Я по мню, как он с удовольствием смотрел на собак с эзофаготомией и желудочным свищом, вбегавших радостно в комнату в пред вкушении приятности мнимого кормления. Он гладил, ласкал собак и неоднократно говорил: «И где у людей головы, если они могут думать, что между нами и животными качественная раз ница. Разве у этой собаки глаза не блестят радостью? Почему не исследовать феномен радости на собаке; здесь все элементарнее и потому доступнее».

И в продолжительных беседах, спорах Иван Петрович неод нократно затрагивал тему о том, почему наиболее реальные жизненные результаты можно извлечь из опытов над целым животным, в котором все процессы протекают вполне нормаль но. По этому поводу он высказывался и печатно. В своей книге «Лекции о работе главных пищеварительных желез» он говорит следующее: «Простое резание животного в остром опыте, как это выясняется теперь с каждым днем все более и более, заключает в себе большой источник ошибок, так как акт глубокого нару шения организма сопровождается массою задерживающих вли яний на функцию разных органов. Весь организм как осуществ ление тончайшей и целесообразной связи огромного количества отдельных частей не может остаться индифферентным по своей сущности к разрушающим его агентам и должен в своих интере сах одно усилить, другое затормозить, т.е. как бы временно, ос тавив другие задачи, сосредоточиться на спасении того, что мож но. Если это обстоятельство служило и служит большой помехой в аналитической физиологии, то оно кажется непреодолимым препятствием для развития синтетической физиологии, когда понадобится точно определить действительное течение тех или других физиологических явлений в целом и нормальном орга низме».

Еще более определенно он высказывается по этому вопросу в другом месте своей книги: «Оживление в разбираемом отделе знаний за последний год становится заметным и на Западе; с нашими работниками соединяются за тем же делом многочис ленные европейские товарищи, и наш предмет, раз он вышел на настоящую дорогу, по сущности дела, подлежит скорому и пол ному изучению. Это не вопрос о сущности жизни, о механизме или химизме деятельности клеток, окончательное решение которого останется еще на долю бесчисленного ряда научных по колений как постоянно увлекающее, но никогда вполне не удов летворяемое желание. На нашем, так сказать, ярусе жизни в органной физиологии (в противоположность клеточной), во мно гих отделах ее, уже с правом, трезво можно надеяться на возмож ность совершенного уяснения нормальной связи всех отдельных частей прибора (в нашем случае пищеварительного канала) меж ду собою и с объектами внешней природы, стоящими к ним в спе циальном отношении (в данном случае с пищей). На ступени органной физиологии мы как бы абстрагируемся от вопросов, что такое периферическое окончание рефлекторных нервов и каким образом оно воспринимает того или другого раздражителя, что такое нервный процесс, как, в силу каких реакций и какого мо лекулярного устройства возникают в секреторной клетке те или другие ферменты и приготовляется тот или другой пищевари тельный реактив. Мы примем эти свойства и эти элементарные деятельности как готовые данные и, улавливая правила, зако ны их деятельности в целом приборе, можем в известных преде лах управлять прибором, властвовать над ним».