И.П.Павлов PRO ET CONTRA - Павлов Иван Петрович - Страница 87

После мировой войны Павлов неоднократно посещал по раз ным поводам страны, где господствует английская речь: по следним его посещением был приезд летом 1935 г. в Лондон по случаю Неврологического конгресса. В 1928 г. он прочел перед Британским королевским обществом Круниевскую лекцию. Естественно, что всем тем, кто его знал только как выдающегося исследователя, было очень интересно познакомиться с тем, что представляет собой как личность этот знаменитый приезжий гость. Обаяние, которое до того Павлов оказывал на умы, сразу столь же сильно охватило и чувства. Павлов привлек к себе всех тех, с кем он соприкасался. Он, конечно, прибыл при весьма не обычных обстоятельствах. Его родина только что пережила са мую, возможно, глубокую революцию всех времен и вышла из нее победительницей: ее учение гласило, что человека надо оце нивать за его личные качества, а не по обстоятельствам его рож дения.

Павлов был как бы создан для такой роли; на больших тор жествах, куда все другие ученые являлись украшенными всеми атрибутами внешности, во всеоружии своего положения, Павлов, из них всех самый великий, выступал в простом одеянии из гру бого синего сукна и возвысил этот костюм до мундира, затмив шего своим достоинством все остальные. Он имел выправку воен ного, был несколько худощав, но энергия в нем била ключом: он являлся олицетворением благородства и сердечной доброты.

Можно вспомнить один случай, который покажет одновремен но и сосредоточенность Павлова, и его чувство юмора. В 1928 г. Павлов читал лекцию в Кембриджском университете перед пе реполненной аудиторией студентов. Было установлено, что Пав лов будет говорить порусски полминуты, а затем др Г. В. Ан реп переведет сказанное. После примерно трех таких циклов Павлов так увлекся своей темой, что совершенно позабыл о том, что аудитория его не понимает. Он продолжал говорить, вероят но, минут пять, затем опомнился. Он свел руки вместе и расхо хотался, вся аудитория вслед за ним покатывалась со смеху. Павлов полностью завладел студенческими сердцами.

Нет необходимости подробно останавливаться на втором пе риоде работ Павлова по условным рефлексам: он хорошо изве стен и был подробно освещен покойным проф. Старлингом в «Nature» (1925, 3 января), где была дана и фотогравюра с порт рета Павлова. Из главных идей его работы над высшими нерв ными центрами укажем следующие: поведение в значительной степени зависит от равновесия возбуждающих и тормозящих по ступков, от «делай» и «не делай», которые могут быть превра щены в «условные», т.е. быть связаны посредством привычки с каким-нибудь раздражителем, имеющим, повидимому, мало об щего с данным поведением (как, например, если свет всегда ту шится за три минуты до дачи собаке пищи, то в конце концов собака будет выделять слюну через три минуты после освещения вне зависимости от того, будет ли задана ей пища или нет); вслед ствие различий в темпераменте некоторые животные легче реа гируют на положительные раздражители, другие на тормозящие; сон является формой условного торможения; уравновешивание рефлексов, требующих действий противоположных направ лений, может вызвать борьбу и в конечном итоге сильный невроз.

Возможно, что наиболее поразительным фактом последних лет жизни Павлова является тот огромный престиж, которым он пользовался у себя на родине. Все такие примитивные утверж дения, будто своим возвышенным положением Павлов был обя зан тому, что материалистическое направление его работ над условными рефлексами служило опорой для атеизма, представ ляются несправедливыми как в отношении самого Павлова, так и советской власти.

По мере того как культура отбрасывает сверхъестественное, она начинает все более и более считать человека наивысшим предметом человеческого познания, а природу его умственной деятельности и ее плоды предметами наивысшей фазы науки о человеке. К подобным исследованиям в Советском Союзе отно сятся с величайшим вниманием. Поразительные коллекции скифского и иранского искусства в Эрмитаже в Ленинграде ни когда так не лелеялись бы, если бы они не являлись памятника ми развития человеческой мысли. Благодаря случайностям судь бы получилось, что жизнь того человека, который сделал больше коголибо другого для экспериментального анализа умственной деятельности, совпала по времени и по месту с культурой, кото рая возвысила человеческий разум.

Выдающиеся научные заслуги сами по себе не дали бы еще Павлову того влияния, которым он пользовался. К этим заслу гам присоединилась его горячая любовь к России и полная ло яльность по отношению ко всем ее учреждениям.

Следует заключить эту скромную дань уважения впечатлением о семейной жизни Павлова. Насколько он любил свою ро дину, настолько же он любил и свою семью. Его вкусы были простые; он любил копать землю и значительную часть своего досуга проводил в работе в саду. Возможность получения, скажем, каких-нибудь новых семян наполняла его энтузиазмом; однако это должны были быть семена какого-нибудь простого, но яркого вида, например нового сорта мака.

Нельзя найти более удачного примера родства простоты и ве личия, чем тот, который являл сам Павлов.

<1936>

Об одной мечте Ивана Петровича

В физиологический отдел Института экспериментальной ме дицины я поступил штатным работником в начале 1894 г. и проработал с Иваном Петровичем непрерывно в течение 42 лет. Пришлось мне быть очевидцем многих интересных событий в жизни отдела и павловской школы. Часто наблюдал я Ивана Пет ровича на опытах, помогал ему оперировать животных и присут ствовал при его разговорах с врачамипрактикантами, работав шими у него, или с русскими и иностранными учеными.

Много приезжало к Павлову ученых из-за границы, некото рые из них желали посмотреть опыты, операции, познакомиться с Иваном Петровичем, другие оставались работать у него. Несколько раз я ездил за границу по поручению Ивана Петро вича для приобретения приборов, аппаратов и инструментов. А когда Леденцовское общество субсидировало постройку специ альной лаборатории в 1910 г., то Павлов командировал меня в Голландию для того, чтобы узнать, как была построена лабора тория проф. Цваардемакера, где имелись звуконепроницаемые комнаты, и применить это при постройке здания, которое поз же называли «Башней молчания».

Сейчас мне вспоминаются два случая из лабораторной жиз ни, которые показывают, какое значение придавал Иван Петро вич технике для прогресса науки. Здесь речь идет о хирургиче ской технике, которой он владел в совершенстве. Репутация ловкого и искусного хирурга успела прочно за ним утвердиться, этим он отличался уже в начале своей научной деятельности. И все славное дело своей жизни он не создал бы, если бы не напра вил своего внимания на изощрение в хирургической технике, которая была больше всего необходима ему при изучении рабо ты пищеварительных желез.

Я помню, как шла его работа с операцией маленького желу дочка. Ивану Петровичу помогал земский хирург П. П. Хижин, приехавший в Петербург для работы над докторской диссерта цией по пищеварению. Сколько собак они изрезали, а успеха не было. Иногда Иван Петрович колебался и начинал сомневаться в осуществимости этой операции. Он стал посещать отдел пато логоанатомический, которым заведовал Н. В. Усков, и совето вался с патологоанатомами. А те сомневались в успехе такой операции, показывали ему рисунки и препараты желудка и до казывали, что если располагать отделяемую от желудка собаки часть его (малый желудочек) так, как этого хочет Иван Петро вич, то кровеносные сосуды будут пересечены и малый желудо чек не получит притока крови. «Ничего не выйдет», — говорили патологоанатомы и трунили над неудачами Павлова и Хижина.

И все-таки Иван Петрович упорно продолжал делать опера ции, и вышло по нему, получился знаменитый пес Дружок. Ра ботая с ним, доктор Хижин успешно защитил в 1894 г. диссер тацию. Теперь была очередь Ивана Петровича подтрунивать над патологоанатомами: «Копаются только в мертвечине, ничего в живом не смыслят».