Григорий Николаевич Потанин. Жизнь и деятельность - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 25

Кобдо в летнем наряде показался путешественникам более привлекательным. Деревья главной улицы были покрыты зеленью; в канавках текла вода. Улицы были оживлены группами киргизов и монголов, приехавших для торговли. Но город и его жизнь были ими уже изучены, и через несколько дней экспедиция направилась назад в Улангом, по прямой дороге.

К пашням, окружавшим монастырь, примыкали обширные заросли злака чия или дэрису, который имеет большое значение в быте кочевников. Он растет в виде больших снопов на некотором расстоянии друг от друга; снопы достигают роста человека и даже высоты всадника. Заросли заменяли кочевникам хлев для мелкого скота. В зимние вьюги в них тепло, и на ночь сюда загоняли баранов; снопы хорошо защищали от ветра со снегом, бушевавшего на открытой степи.

Из равных и крепких, как проволока, стеблей чия киргизы осенью делали крепкие цыновки, прошивая их цветной шерстью. Циновками обкладывали внутри решетку нижней цилиндрической части юрт, что делало юрту чистой и нарядной; они же служили занавеской в дверях; их клали также на землю под войлоки, на которых спали; на них сушили сыр, катали войлок. Китайцы вязали из дерису метлы, плели ковши и уполовники. В соседних русских деревнях и городах цыновки, покупаемые у киргизов, употреблялись в качестве штор на окнах.

Из Улангома экспедиция направилась на север, чтобы посетить страну урянхайцев Тува, которая занимает бассейн верхнего течения Енисея между хребтом Танну-ола на юге и цепями Саяна на севере; последние отделяют эту страну от Сибири, а Танну-ола от Монголии. Тува в общем представляет обширную впадину между этими хребтами, содержащую целый ряд второстепенных гордых кряжей и многочисленные реки, из которых слагается мощный Енисей, прорывающийся ущельем через Саян. Восточная половина впадины почти вся лесистая, западная — преимущественно степная. Поэтому урянхайцы западной половины разводили лошадей, рогатый скот, немного верблюдов и баранов и жили в юртах, а кочевники восточной половины разводили северных оленей и жили в чумах — конических шатрах из жердей, покрытых корой лиственниц и берез и шкурами оленей.

В начале сентября экспедиция вышла из Улангома, обогнула с запада озеро Убса и поднялась на перевал через хребет Танну-ола, который казался сплошной неприступной стеной с вершинами, белевшими уже от снега и дымившимися туманами. Подъем оказался нетрудным; путь шел сначала степью, затем по ущелью речки Амрык, густо заросшему хвойным лесом; местами приходилось срубать деревья, чтобы верблюды с вьюком могли пройти. Но спуск был крутой и трудный. Глинистая тропинка скользкая от снега, выпавшего накануне, вилась по краю обрыва. Всем пришлось спешиться и вести лошадей и верблюдов под уздцы. Верблюдов поддерживали веревками со стороны горы, а вьюки снимали и переносили на руках. Один верблюд все-таки сорвался и покатился вниз, но его задержали деревья. Спустившись в долину реки Ар-амрык,[32] путешественники заночевали, а на следующий день шли по ущелью, склоны которого густо поросли кедром, лиственницей и елью. Здесь стало теплее и встречались еще цветы, тогда как вокруг озер Убса все уже пожелтело.

На следующем ночлеге, в долине Ар-торголик, в лагерь пришли два молодых урянхайца в очень легких костюмах не по времени года. Они уверяли, что идут в Монголию, но никаких вещей у них не было кроме кнутиков, казалось бы, не нужных для пешеходов. Монголы каравана сразу разгадали, что эти гости собираются ночью угнать лошадей; с этой целью они и запаслись только кнутиками. Но монголы не выдали свою догадку; они не только пригласили гостей ужинать, но даже предложили им спать вместе под одним войлоком. Таким образом, урянхайцы ночью не могли встать, не потревожив соседей, и лошади каравана уцелели.

О конокрадстве урянхайцев монголы рассказывали чудеса. Однажды нескольких урянхайцев, пойманных в воровстве, привели к князю, который велел их связать и запереть. Но к утру исчезли и пленные, и табун князя.

В тот же день мимо лагеря прошел большой караван урянхайцев, кочевавших на зимовки. Женщины ехали на быках и коровах, мужчины на лошадях. У урянхайцев лица красивее, чем у монголов, среди молодежи были красавицы. На головах женщин были надеты красные шерстяные капюшоны, отороченные по краям бусами. Шубы оканчивались оборкой, отороченной кумачом или черным плисом. Завидев лагерь экспедиции, все спешились и окружили путешественников. Такую большую экспедицию чужеземцев с палатками незнакомой формы они видели впервые.

Ущелье спуска открылось в широкую долину реки Улухем, составлявшей главное верховье Енисея, в местности, называемой Модон-обо, т. е. деревянное обо. Это огромное обо из бревен, поставленных конусом, стояло у входа в ущелье и внутри было полое; в нем был прилавок с разными фигурками животных, изображавшими принесенные богам жертвы; над столиком были протянуты шнуры с навешанными на них лентами и лоскутками.

Окрестные горы представляли 13 отдельных пиков, населенных, по поверью, 13 горными духами. На этом ночлеге путешественники все время слышали удары бубна и узнали, что в окрестностях живет много шаманов и шаманок, так как эта местность считалась священной. У урянхайцев много шаманов, а шаманок еще больше. Шаман — по-урянхайски «кам», шаманка — «утагана». Способность заниматься шаманством иногда передается по наследству, как нервная болезнь. Обучением приобретается только знание обрядов и напевов. Будущий шаман начинает чувствовать свое предрасположение. Он видит вещие сны, испытывает болезненные припадки. При отдаленном звуке бубна у него начинаются подергивания, глаза разгораются, и с ним делается припадок.

Путешественникам удалось видеть камланье, т. е. обряд шаманства, который выполняла утагана Найдын. Ее юрта стояла в лесу больших тополей и лиственниц, была велика и убрана довольно богато и чисто. Найдын, здоровая и довольно красивая девушка, была одета нарядно, держалась смело, и члены ее семьи — мать, брат, сестры — слушались каждого ее слова.

Плащ, который шаман надевает при камланьи, покрыт массой бахромы из ремешков, с пришитыми к ним железными погремушками и колокольчиками. Ремешки часто изображают змей с головками и глазами из бисера и открытой пастью. У Найдын две змеи на спине были больше других и назывались златоглавыми змеями Амырга. На плечах были нашиты пучки совиных перьев, и ими же обшит воротник. Такими же перьями и мелкими раковинами была обшита ее шапка из красного сукна; перья торчали кверху, образуя диадему, а бахрома спускалась на лицо. Бубен предста»влял обруч, имевший полметра в диаметре, с натянутой на него козлиной шкурой без шерсти, поперечной проволокой и резной рукояткой. У Найдын весь наряд был новый и красивый.

Когда путешественники пришли в юрту Найдын, согласившейся исполнить для них камланье, все было готово: железный очаг был вынесен, и на огнище поставлены три камня для котла, который нужен для курений и возлияний. В переднем углу был протянут шнур, увешанный лентами, а бубен просушивался над огнем. Брат Найдын пробовал звук, ударяя колотушкой. Потом на огнище насыпали можжевельник, мать полила молока на камни, побрызгала им в отверстие юрты и одела Найдын. Последняя в плаще и шапке стала на войлочек лицом к шнуру и спиной к огню и начала камлать — бить в бубен, раскачиваясь всем телом и извиваясь. Движения и удары бубна становились все быстрее, но ноги оставались неподвижными. Иногда Найдын кружилась на месте, и плащ с его ремешками и погремушками развевался вокруг нее широким конусом. По временам пляска прерывалась, и Найдын медленно обходила вокруг очага, на котором курился можжевельник, распространяя своеобразный приятный запах, и начинала петь. Голос ее был нежный, мотивов она исполняла много, но ее пение было заунывно и иногда переходило как бы в плач. По временам она издавала также свистящие, шипящие и гортанные звуки или подражала ржанию лошади и крику кукушки. Это означало прибытие духов, подвластных шаманке и вызванных ею.