Сын теней - Марильер Джульет - Страница 62

• Предыдущая
• 62/135
• Следующая

Наутро следующего дня стояла отличная погода. Я проснулась рано, оделась в теплое уличное платье и накинула поверх серый плащ, неэлегантная, но практичная комбинация. Вода в тазу для умывания оказалась неимоверно холодной. Я вышла на улицу и отправилась разыскивать отца. Большей частью наши овцы ягнились весной, но иногда матки приносили ягнят и осенью. В холодные зимы это доставляло лишние хлопоты. Я нашла Ибудана на верхних пастбищах, он вместе со старым пастухом и парой юных помощников, служивших ему глазами и руками, проверял стада. Я увидела совсем новорожденного ягненка, он уже встал на ножки, но еще дрожал, и они как раз спорили, забрать его неудачно объягнившуюся мать в овчарню и этим спасти от гибели, или оставить здесь на волю случая.

— Дайте ей шанс, — произнесла я, остановившись у них за спинами. — Этот малыш, возможно, через пару лет станет призовым бараном. Дайте ей хотя бы пару дней.

— Не, непрально, — старик почесал поросший жесткой белой щетиной подбородок. — Мож, мы тока время потеряем.

— Дайте ей пару дней, — повторила я. Овца смотрела на меня своими невинными глазами. Отец сидел рядом с ней на корточках. Увидев меня, он поднялся. — Ребята, заберите ее вниз, в овчарню. Вы знаете, что делать.

— А как же! Возьмем шкурку дохлого ягненка, привяжем к этому и подпустим к другой матке. Она обязательно примет его за своего. — Парень был явно рад блеснуть своими познаниями.

— Ну, тогда приступайте, — с усмешкой произнес Ибудан.

— Отец, у тебя есть несколько минут?

— Конечно, солнышко. В чем дело?

Три пастуха, двое молодых и один старый, погрузили больную овцу на доску и отправились к овчарне. Сгорбленный старик шел за парнями, осторожно неся на руках новорожденного ягненка.

— Что тебя беспокоит, дочка? Ты хочешь поговорить о Ниав?

— Я о ней беспокоюсь, это правда. Но сейчас мне нужно поговорить с тобой о другом. Это очень серьезно и неотложно, отец. Ты… ты, я боюсь, очень рассердишься.

— Садись сюда, Лиадан. Звучит почти устрашающе. Меня не так-то просто рассердить, ты это знаешь.

Мы уселись рядом на низкой каменной стенке. Отсюда было видно, как нижние участки леса, словно руки, пытаются обнять мрачные крепостные стены Семиводья. Кружась, падали листья, а ледяной воздух был прозрачен, разве что кое-где поднимались перышки дыма от раннего огня в чьем-нибудь очаге.

— Славное будет утро, — заметил Ибудан.

— Эта овца, — спросила я, начав с середины, — ты подарил ей два дня. А мог ее убить. Почему?

Он на мгновение задумался.

— Я бы, вообще-то, последовал совету старика. Он пас овец еще до того, как я родился. Я сделал это по твоей просьбе. Может, она умрет, а может, и нет. Почему ты спрашиваешь?

— Когда… пока меня не было дома, я убила человека. Я… я перерезала ему горло своим ножом, и он умер. Я никогда раньше этого не делала.

Отец ничего не сказал. Он ждал продолжения.

— Больше ничего не оставалось, понимаешь? Он умирал, его оставили умирать в ужасной агонии. Я не могла поступить иначе. Ты как-то сказал, что надеешься, что мне никогда не придется прибегать к умению пользоваться ножом, луком и всем прочим. Ну… я им воспользовалась и чувствую себя ужасно. Но в то время у меня, правда, не было выбора.

Ибудан кивнул:

— Ты это хотела мне рассказать?

— Это только часть. — У меня вдруг сжалось горло. — Там был и еще один человек, я пыталась его вылечить. Как эту овцу. Я настояла на том, чтобы сохранить ему жизнь, и он очень страдал, а, в конце концов, все равно умер. Я сделала неверный выбор, но я была в нем так уверена!

Отец снова кивнул:

— Ты сделала то, что должна была. Не всякий выбор бывает верен. И невозможно точно знать, ошибешься ты или нет. Твоя мама сказала бы, что кто-то приложил к этому руку. Ты способная целительница, если кто и мог спасти этого парня, так это ты. Мало ли по каким причинам его жизнь нужно было продлить…

Я промолчала.

— Знаешь, — доверительно произнес Ибудан, — если я что и выучил после стольких лет жизни среди ирландцев, так это то, что вещи и события в историях почти никогда не приходят парами. Всегда тройками. Три желания, три дракона. Трое мужчин.

Я сделала глубокий вдох.

— Отец, не так давно ты сказал мне, что когда придет время, я сама выберу себе мужа. Ты помнишь?

Он некоторое время молчал.

— Это не то, чего я ожидал. — Солнце поднималось все выше, в утреннем свете волосы отца стали золотисто-рыжими, точно как у Ниав. Осенняя рыжина, цвет дубового листа. — Но, да, я, без сомнения, помню.

— Я… — Мне никак не удавалось выдавить из себя эти слова… — Отец, я…

— Ты встретила мужчину, и он пришелся тебе по сердцу? Наверное, того самого древнего уродливого старика, чей надежный характер мы с тобой тогда обсуждали? — Он улыбался, но в голубых глазах, внимательно всматривавшихся в мое лицо, застыл вопрос.

— Я должна сказать все прямо, отец. Мои слова причинят тебе боль, меня это очень огорчает. Я жду ребенка. Я не могу назвать имени его отца и не выйду замуж, ни за него, ни за кого-либо другого. Мне никто не причинял ни зла, ни насилия. Этот человек, он… я выбрала бы его из всех мужчин на земле. Но мне придется выносить и вырастить ребенка одной, поскольку никто не приедет за мной в Семиводье. Я уже рассказала маме и Эамону. Теперь я говорю об этом тебе, и мне страшно, потому… прежде всего потому, что я не хочу потерять твое уважение. Если ты перестанешь верить в меня, я начну сомневаться в себе. А я не могу себе этого позволить. Мне сейчас нужна вся моя сила.

В отличие от Эамона, отец, слушая мои новости, сидел неподвижно. Он смотрел вдаль, на зеленую массу леса, и выражение его лица невозможно было понять. Он не попросил меня повторить. Не принялся шагать взад и вперед. Наконец, он спросил:

— А что сказала твоя мать?

— Что этот ребенок дорог ей не меньше, чем мне. Что весной она все еще будет с нами и собственными руками примет его.

— Понятно, — сказал он, и непреклонность в его голосе и линии напряженного подбородка подсказывала, что он с трудом сдерживает гнев. — Думаю, мне ты должна сказать. Я считаю, что ты обязана назвать мне имя этого мужчины. Неудачно выбранный любовник Ниав, по крайней мере, имел смелость посмотреть мне в глаза и объясниться. А твой, похоже, просто взял то, что понравилось, и двинулся к новым приключениям.

Я почувствовала, как к щекам приливает жар.

— Ты обесцениваешь то, что между нами было, — воскликнула я, боясь, что сейчас поссорюсь с отцом, которого уважала больше всех на свете. — Это не было… случайной связью или каким-то легкомысленным совокуплением… Это было…

— А ну-ка, напомни мне, как долго тебя не было дома? — спросил отец.

— Прекрати! Ты не прав! Да что же с нами такое происходит — все друг друга только ранят и никто никого больше не слушает?!

Возникла пауза, а потом он снова заговорил, на этот раз очень тихо:

— Ладно, хорошо. Я вижу результат ошибки Ниав, вижу, как она изменилась, и мне от этого очень больно. Я выслушаю тебя. Возможно, имя этого мужчины не так уж и важно, мне сложно понять его действия. Ты сказала, что он никогда не явится в Семиводье. Почему? Какой мужчина не последует за такой женщиной и не пожелает заполучить ее в жены? Какой мужчина не захочет узнать собственного сына? Разве что он уже женат или недостоин тебя по какой-то иной причине. Но твои суждения редко оказываются неверными, доченька.

— Он… он просил меня остаться с ним, но я отказалась. Из-за мамы. Мне необходимо было вернуться домой. А позже он… когда он узнал, кто я такая, он был только рад от меня избавиться. — Мне вдруг захотелось плакать.

— Мне все это очень не нравится. Он это как-то объяснил?

Я не планировала вдаваться в подробности. Но не удержалась.

— Все тянется из твоего далекого прошлого. Когда ты только уехал из Херроуфилда. Он сказал, что ему причинили какое-то зло. Он сказал… сказал, что ты отнял его право рождения. Что-то в этом роде. Отец, ты никому не должен об этом рассказывать, понимаешь?

• Предыдущая
• 62/135
• Следующая