Конан и Алая печать - Локнит Олаф Бьорн - Страница 25
- Предыдущая
- 25/59
- Следующая
После некоторого раздумья я узнала язык — разновидность старинного зингарского диалекта. Песни же такой я никогда не слышала.
На холмах зеленый вереск не укроет меня,
в синий омут головой я и сама не уйду,
не возьмет меня земля, не удостоюсь огня.
Впрочем, это безразлично — как я не пропаду…
Она подняла голову и запела громче, явно обращаясь ко мне:
И не бойся, и не плачь, я ненадолго умру,
Ибо дух мой много старше, чем сознанье и плоть.
Я — сиреневое пламя, я — струна на ветру,
Я сияние звезды, что зажигает ночь.
И когда я стану нищей для ночных мотыльков,
И когда я стану пристанью болотных огней,
Назови меня, приду на твой немолкнущий зов,
Не отринь меня, поелику ты тех же кровей!..
Я попятилась.
Что я здесь делаю, в старом, сыром подвале, в обществе зверообразного громилы и потерявшей разум женщины, поющей на давно забытом наречии и играющей в непонятные загадки?
Бежать, скорее бежать отсюда!
Шарахнувшись назад, я едва не опрокинула фонарь и неуклюже побежала к выходу. Вслед мне летел чистый, язвительный смех Ринги Эрде и добродушное ворчание Клейна, уговаривавшего мою матушку вести себя спокойно, тогда он обязательно принесет ей молоденькую, отборную курочку. Их голоса эхом отдавались от стен и потолка, и долго преследовали меня — даже когда я выбралась во двор и вбежала в дом.
Вестри, похоже, видел, как я ходила в подвал, но никому не сказал.
9 день Первой весенней луны.
Перерыла имеющиеся в библиотеке сборники чертежей земель Полуденного Побережья и старательно перелистала записки известных путешественников — от Орибазия Достопочтенного до Саллюстия из Мерано. Искала название «Лан-Гэллом». Такового не обнаружила.
С отчаяния сунулась в редкий толстенный фолиант нордхеймских сказаний — в конце концов, Ванахейм тоже имеет выход к морю и на тамошнем побережье вполне могут расти сосны.
Меня вдоволь попотчевали описанием непрекращающихся битв и описанием запутанных семейных склок, однако ничего похожего не нашлось и там.
В самом конце тома, где были вшиты десятка три страниц послесловия, наткнулась на внезапную подсказку.
Автор послесловия утверждал, будто когда-то на побережье Нордхейма обитали альбийские племена и стояла огромная цитадель их противника, почти забытого ныне Роты — Черного Всадника.
Так вот, после большого сражения с Ротой, разрушения крепости и затопления части береговой линии уцелевшие последователи и воины Всадника Ночи ушли на Полдень, затерявшись где-то на берегах теплого Закатного океана и стигийского Стикса. Исследователь нордхеймских преданий утверждал, будто в сагах иногда встречаются отголоски той давней войны и обрывки языка подданных Всадника. Он приводил кое-какие сохранившиеся словечки, по созвучию весьма напоминавшие не дававший мне покоя «Лан-Гэллом».
Я вновь схватилась за томик Саллюстия. Где тут у нас раздел «Легенды, связанные с древними народами»? Остатки построек атлантов неподалеку от Кордавы, засыпанный песком город кхарийцев к десяти лигах к полудню от Асгалуна, оставленные непонятно кем монументальные сооружения на Черном острове…
И Рабирийские холмы.
«Говоря по правде, — медленно читала я, — создания, обитающие в сиих холмах, трудно отнести к какой-либо определенной культуре. Нет даже убедительных доказательств их существования, не считая устойчивых народных суеверий, сохраняющихся не одну сотню лет, и настойчивого стремления людей избегать этого небольшого участка земли. В народных преданиях эти существа упорно именуются «древними» и «рожденными в начале времен», а также «проклятыми», хотя мне не удалось в точности выяснить характер наложенного на них проклятия или причину его возникновения. Я побывал на полуденной границе Рабирийских лесов и отважусь заметить, что отчетливо ощутил разлитое над этими краями чувство тревоги и беспокойства. Лошади отказываются пересекать определенную незримую границу, прочие домашние животные также стараются не подходить близко к лесам. Следовательно, можно предположить, что в Рабирийских холмах обитает малая часть народности, некогда заселявшей эти земли, однако этот народ не горит желанием налаживать какие-либо связи с людьми, предпочитая добровольное изгнание в пределах своих невеликих земель».
Не сюда ли меня отсылала матушка? В таком случае фраза «ступай к отцу» означает вовсе не моего родителя Мораддина, но деда по материнской линии, отца Ринги Эрде! Ведь должны у нее быть отец и мать? Не из воздуха же она появилась?
Ладно, предположим для простоты, что мать хотела сказать мне именно это — «Съезди в Рабирийские холмы и разыщи там своего деда». Легко сказать! Как я туда попаду и где уверенность, что мне удастся найти в этих, не таких уж и маленьких холмах хоть кого-нибудь? Может, спетая матушкой песня имеет отношение к этому поиску? Допустим, служит условным знаком, означающим своего?
Кажется, я невольно начинаю подражать служащим моего отца. Отыскиваю всюду второй смысл и чьи-то козни. Если бы мать сумела дать мне более точные указания!
«Ты что, действительно собралась прогуляться до Полуденного Побережья? — озадаченно спросила я у внутреннего голоса. — И всерьез намереваешься порыскать в Рабирийских холмах, выкликая: „Дедушка, а дедушка! Внучка приехала!“. Не глупи. Твое место здесь. Особенно сейчас. Никто тебя не отпустит».
Поразмыслила я и над тем, что могло таиться за словами о красном сиянии, любящем власть.
К сожалению, теперь книги дали мне слишком много различных ответов. Красный цвет или оттенок имели некоторые прославленные артефакты, он служил прозвищем десятку живших в различные времена магов, королей и знаменитых воителей, входил в названия городов, рек и лесов. Да что там, жуткая крепость придворного мага короля Страбонуса, к облегчению многих живущих, ныне покойного Тсо-та-Аанти, тоже звалась Красной Цитаделью!
Обнаружилось также упоминания о по меньшей мере десяти вещах, именовавшихся «Красным» либо «Алым Сиянием», или «Алой печатью».
В их число входили два меча, книга заклинаний, удивительной красоты браслет гномской работы, большой магический кристалл, рубин из сокровищницы королев Хорайи, хранящийся в Султанапуре обломок редкой красной яшмы, религиозная постройка, крытые червленым золотом рыцарские доспехи и выполненная из красного стекла уменьшенная копия зингарского нефа, отличившегося в каком-то давнем морском бою.
Вдруг мать имела в виду какой-то из этих предметов? И что с ним надлежит сделать? Разыскать?
Ах да, она же сказала, что таинственное «красное сияние» пребывает здесь, то есть в Бельверусе. Или в стране? А может, вообще в нашем доме?
Я с величайшим удовольствием распихала книги обратно по полкам и отправилась навестить отцовское собрание редкостей. В специально выстроенной галерее хранится множество прелюбопытных вещичек, добытых отцом либо же его подчиненными во время пребывания в различных странах Восхода и Заката. Преобладает, конечно, оружие, но встречаются скульптуры, украшения, предметы, обладающие магическими свойствами, картины и просто удивительные творения рук человеческих.
Хранитель галереи, почтенного вида старикан по имени Фиагдон, родом аквилонец, ранее служивший преподавателем истории в Тарантийской Обители Мудрости, выслушал мой вопрос и надолго задумался, двигая мохнатыми бровями и пощипывая редкую бородку. Под его надзором находились всего три предмета, в чье название входили слова «Красный» или «Алый».
Он показал их мне: картина с изображением рассвета в горах, статуэтка коня из цветного камня да старинная книга в бархатном алом переплете — невинный в виду сборник рассказов из истории Немедии, в обложку которого можно искусно спрятать письмо или тонкий кинжал.
- Предыдущая
- 25/59
- Следующая
