Конан и Алая печать - Локнит Олаф Бьорн - Страница 9

• Предыдущая
• 9/59
• Следующая

Вестри старше меня ровно на четыре года. Как положено в благородном семействе, я — изысканная молодая дама, завидная невеста, он — подающий надежды блестящий офицер, с возможностью по окончании Академии прямиком угодить в личную королевскую гвардию, поближе к трону, либо же отличиться где-нибудь в привилегированных легионах, вроде «Золотого орла» или «Немедийского дракона».

Отец более склонен ко второму, считая, что дети должны добиваться всего сами, а не благодаря протекции родителей. Вестри же спит и видит себя в Бельверусском замке. В шестнадцать лет, его, как полагается, вместе с остальными кадетами представили царствующей фамилии, после чего военная молодежь с величайшим удовольствием приступила к несению караулов во дворце и вовсю злоупотребляла правом посещать королевские балы и званые вечера.

В отличие от меня, Вестри родился пусть невысоким, зато красавчиком, его любят и охотно всюду приглашают. Он скрыл это от отца и мамы, но я-то знаю, что мой неугомонный братец уже три или четыре раза дрался на поединках из-за чести прекрасных дам, и что он каждый вечер сочиняет возвышенные послания для девушки из свиты графини Неффель.

Однажды я даже нашла посвященное этой особе стихотворение. Оно выглядело таким прямолинейным и незамысловатым, что я решилась переписать его на свой лад и вручить братцу, как образец.

Вестри решил, что сестренка просто обязана слагать кансоны для его подружек и не дает мне проходу, пока не заполучит очередной шедевр.

Надеюсь, девушки остаются довольны.

Долго сторожила на галерее, дожидаясь, когда отец закончит беседу с Вестри. Наконец, брат вышел из кабинета, раздраженно хлопнув дверью.

Я окликнула его, и мы встретились на излюбленном месте, где секретничали во времена нашего детства — в большом окне-фонаре, выходящем во внутренний двор и сад. Домоправительница разводила там какие-то разлапистые деревца, привезенные из Шема. Не знаю, как они называются. Раз в год, ближе к осени, они цвели, наполняя весь дом сладковатым и душным ароматом.

Вестри выглядел огорченным и разозленным.

— Вот уж точно — не было печали, — буркнул он. — Приспичило же матушке поразвлечься…

Вестри недолюбливает мать и не скрывает этого. Считает, что она никогда не уделяла ни ему, ни мне должного внимания и слишком часто отсутствовала. Такое уж у нее ремесло.

До появления в ее жизни некоего Мораддина, сына Гроина из Турана, баронесса Энден занимала место первой помощницы и отчасти наставницы герцога Лаварона, тогдашнего главы Тайной службы, с небывалой легкостью и изобретательностью разрешая трудные политические загадки и улаживая всяческие недоразумения.

И тогда, и сейчас наша мать являлась весьма решительной и предприимчивой женщиной, не подчиняющейся общепринятым правилам и настойчиво добивающейся своих целей.

— Это не развлечения, — возразила я. Отец, брат и я знали, что госпожу Эрде трудно назвать верной женой. Она, конечно, уважала отца и как могла, берегла его репутацию, но если леди Ринга решала, что кому-то суждено стать жертвой ее пронзительных золотистых глаз… Бегство или спасение невозможны. Моя мать всегда получала то, что хотела. — Отец считает, у мамы опять приступ ночного безумия.

— Он сказал, — кивнул Вестри. — Я предложил увезти ее в загородное поместье и обратиться к неболтливым врачевателям из Гильдии. Лучше всего, наверное, к магам, хотя это и рискованно. Наша маменька сама не раз баловалась с волшебством. Кто знает, до чего она могла доколдоваться? Как это не вовремя…

— Можно подумать, неприятности случаются лично по твоей просьбе в удобное время, — огрызнулась я.

Брат пожал плечами:

— Тебе хорошо говорить. Ты сидишь дома и не ловишь косых взглядов. Майль где-то допустил ошибку. Сплетни все-таки поползли.

— Если что-нибудь случится, опала падет на всех, — с замирающим сердцем проговорила я.

— Какая опала? — Вестри едва не свалился с подоконника. — Ты что, сестренка, тоже умом рехнулась? Даже думать не смей! Отец — второй человек в государстве! Нас никто не решится тронуть!

— Король в последнее время не слишком к нему благосклонен, — заметила я. — Убийство внука великого канцлера вряд ли пройдет незамеченным и останется безнаказанным.

— Нечего таскаться по вертепам, да еще в обществе такой дамы, как наша матушка, — зло отрезал Вестри. — Теперь поневоле начнешь задумываться, есть ли прок от того, что мы родились в семействе Эрде!

— Мы не выбирали, где рождаться, — я тоже начала сердиться. — Они — наши родители. Мы должны помогать им.

— Инте-ересно, — брат желчно скривился, — и как ты собираешься помогать? В жизни не поверю, что у тебя хватит смелости спуститься в подвал и просидеть там хотя бы полколокола! Лучше попроси отца разрешить тебе уехать куда-нибудь подальше. Скажем, на Полуденное Побережье.

— Вот еще! Я не собираюсь бежать! — вспылила я.

— Ну и дура, — холодно бросил любимый братец, краса и гордость Военной Академии. — Коли вспыхнет заварушка, ты будешь только мешаться под ногами.

Это замечание, надо признать, было истинным. Пользы от меня действительно никакой.

— Отец не говорил, что намерен делать? — я решила пропустить слова Вестри мимо ушей и не затевать ссоры.

— Нет, — брат меланхолично раскачивал висевший на бедре тонкий эсток с кисточками возле рукояти. — Просил тебя никуда не отлучаться из дому, а меня — смотреть по сторонам, не оставаться одному и по возможности никуда не ходить. Для гостей, желающих видеть госпожу Эрде, и для слуг ответ один — герцогине нездоровится, — он помолчал и тоскливо вопросил: — Как это, хотелось бы знать, я никуда не пойду, если завтра с утра экзамен по полевой фортификации, днем — выездка, а вечером — бал у графов Неффель и меня настоятельно просили там быть?

— Пошли записку, что перетрудился на экзамене, — искренне предложила я и немедля заработала щелчок по лбу.

— Как-нибудь уцелею, — легкомысленно отмахнулся Вестри и спрыгнул, собираясь подняться к себе в комнаты. Я поймала его за рукав, отважившись задать мучивший меня вопрос:

— Вестри… Скажи, ты… Ты никогда не испытывал желания… Ну, не знаю… Убить кого-нибудь?

— С первого дня в Академии мечтаю жестоко прикончить нашего преподавателя изящной словесности, — хмыкнул мой великолепный братец. — Не забивай себе голову всякой ерундой. Наша мать — это одно, мы — совсем иное. Мы люди.

— Рожденные от дверга-полукровки и гуля? — недоверчиво уточнила я. — Вестри, это смешно! Мы просто не можем быть обычными людьми!

— Мы то, чем полагаем себя, — уперся брат и насторожился: — С чего это вдруг ты вообразила себе такую глупость?

— Если наша мать больна и ее болезнь могла передаться по наследству нам, то не следует ли заранее поискать средство от нее? — поделилась я давно вынашиваемым замыслом. Вестри потратил целое мгновение своей драгоценной жизни на обдумывание идеи сестры.

— Она не больна, — наконец твердо заявил он. — Через пару дней она придет в себя. Такое уже случалось. Не забывай, она не столь молода, как выглядит. Не понимаю, отчего отец не запретит ей мотаться по дальним странам? Ей стоило бы посидеть годик-другой дома.

— Она не сможет, — заикнулась я, но Вестри больше не слушал. Ясно: мой брат не желает допускать мысли о том, что однажды в нем может проснуться зов древней темной крови.

Он предпочитает надеяться на лучшее.

3 день Первой весенней луны.

Разбирала сундуки и шкафы, перетряхивая их к весне. Отыскала большой отрез белой шелковой ткани с золотым шитьем — мое будущее платье к грядущему дню рождения.

В шестнадцать лет юной баронессе Эрде предстоит торжественно отправится на свой первый бал. Должно быть, это будет захватывающее действо, но теперь я уже не уверена, что оно когда-либо состоится. К тому же, как это ни странно, я не испытываю никакой тяги к блестящей светской жизни.

• Предыдущая
• 9/59
• Следующая