Георг — Синяя Птица (с иллюстрац.) - Юрген Анна - Страница 44

• Предыдущая
• 44/46
• Следующая

Когда вывозили последнее дерево, рука Георга попала под цепь. Слабость от непосильной работы и бесконечные окрики притупили его внимание. Кисть руки была поранена.

— Твое счастье, что тебе не отрубило пальцев! — успокоил батрак.

— Иди к ручью и охлади в воде руку, — посоветовал Эндрю.

Ни у кого здесь не было времени, чтобы обращать внимание на такую мелочь, а целебной мази здесь тоже не водилось.

В полузабытьи Георг опустил руку в воду, унимая боль. Он не спускал глаз с поджигателей деревьев. Брат и батрак прыгали с факелом вокруг наваленных стволов, временами совсем исчезая между ветвями.

Некоторое время по валу танцевали, потрескивая, языки пламени, облизывая деревья. Наконец с завыванием поднялся в небо первый мощный огненный столб. Вскоре запылал весь вал. Удушливый дым проникал и в нос и в рот юноши. Он смотрел на дикую игру пламени, в котором сгорал вековой лес. Георг слышал крики братьев и треск раскалывающихся стволов.

Глухая тоска охватила юношу. Возникла ли она при виде умирающих деревьев или оттого, что нестерпимо болела пораненная рука? Этого Георг не знал, он только чувствовал, что здесь беснуется чуждая сила; она топором и огнем наступала на то, что существовало задолго до ее появления.

На следующий день Георг — Синяя Птица остался дома. Эндрю скорчил недовольную гримасу, но брат действительно не мог пошевелить поврежденной рукой. Бесцельно бродил юноша по дому и саду, и его мысли были далеко, на Бобровой реке. В нем с удесятеренной силой пробудилась тоска по «родине», может быть потому, что тяжелая работа больше не угнетала его и не отвлекала от дум. Юноша постоянно видел перед собой образы своих краснокожих родителей, тогда как лица белых вспомнить не мог. Думал он о доме Черепах с его спокойной, неторопливой жизнью. Там во время работы пели, здесь никто не поет.

— А где же наш старый Шнапп? — спросил он сестер. Девушки должны были напрячь память, чтобы вспомнить о судьбе собачонки.

— Да, собака стала болеть, и Эндрю пристрелил ее.

Юноша ужаснулся, потому что в его сердце Шнапп занимал такое же место, как сестры и брат, а Эндрю поступил с псом не лучше, чем Косой Лис. Впрочем, он знал, как быстро белые берутся за оружие. Он это испытал на себе во время выварки соли.

На следующее утро он пошел с братьями туда, где были сожжены деревья. Широкая безжизненная полоска тянулась вдоль ручья. Обугленные коряги, кучи золы и запах гари — вот безмолвные свидетели опустошения.

— Здесь будет хорошая почва под пшеницу, — высказал вслух свои мысли Эндрю.

— Зола-лучшее удобрение для земли, — подтвердил Питер.

— Да, но деревья мертвы, — сказал Георг — Синяя Птица.

Братья невольно посмотрели на него, так как в голосе юноши было что-то особенное, какая-то грусть, однако они ничего не сказали.

Когда на следующее утро Георг снова уходил к ручью, он увидел у садовой ограды Эндрю с каким-то мужчиной, одетым во все черное. Незнакомец привязывал своего коня. Георг хотел убежать, но брат окликнул его.

— Георг! Георг!

Юноша нерешительно последовал за прибывшим в дом.

— Я пастор Годсброд из Бэдфорда, — объяснил мужчина, глядя по-отцовски добрыми глазами. Он положил свою большую руку на голову юноше и торжественно сказал: — Будь верен Мне до гроба, и Я дарю тебе вечную жизнь!

Юноша испуганно переступил с ноги на ногу. Что это хочет подарить ему незнакомец?

Священник тем временем сел на скамейку.

— Ты, мой сын, потерял своих дорогих родителей…

Георг — Синяя Птица быстро кивнул, так как пастор говорил правду. Лучистого Полуденного Солнца и Маленького Медведя действительно ему ежечасно недоставало.

Ободренный согласием юноши, священник продолжал:

— По милости господней, ты вырван из рук амалекитэров[8] — кровожадных индейцев, и я верю, что ты благодарен за спасение. Я надеюсь, что ты уберег свою веру. К сожалению, я на примере многих бывших пленных убедился в противоположном. Ты ведь помнишь, конечно, «Отче наш»?

Георг — Синяя Птица пристально посмотрел на говорившего. Точно сквозь туман, у него в памяти воскресли какие-то обрывки прежних молитв, но он никак не мог сложить их в целые строфы. Пастор думал, что юноша должен вспомнить хотя бы начало молитвы, и сам произнес первые слова. Но Георг — Синяя Птица молчал. Священник звонким голосом снова повторил так, точно перед ним был глухой. Но и на этот раз безуспешно.

— Неужели ты ничего не помнишь? Неужели ты забыл даже имя всемогущего бога-творца?

— Нет! Его имя я знаю.

— Как же имя господа Неба и Земли?

— Ованийо!

— Что?! — Пастор в замешательстве затряс головой и оттолкнул юношу от себя. — О, я боюсь, что тебя захватил в свои когти сам дьявол. Но мы приложим все силы, чтобы спасти твою душу из ада!

Он выслал Георга из комнаты, а сам довольно долго говорил о чем-то с Эндрю.

К вечеру проповедник уехал. На другой день Эндрю отправил брата в Бэдфорд.

— Со своей покалеченной рукой ты пока что не нужен в хозяйстве и можешь отправляться к тете Рахиль. Ведь ты обещал навестить ее.

Не испытывая горечи, юноша ушел из родного дома, ушел от своих близких, ставших для него чужими.

Но и в Бэдфорде, в старом Рейстоуне, многое изменилось.

В воскресенье тетя пошла с ним в церковь. Георг увидел себя в длинном зале, со множеством скамеек. Люди пели, а мужчина в черном облачении довольно долго говорил. Он говорил так монотонно, что юноша задремал и проснулся лишь тогда, когда пастор Годсброд обратился с молитвой.

— Господи, молим Тебя, пошли глины для дома Дусберса. Стропила и обрешетка уже поставлены, но нет черепицы. Не посылай дождя, прежде чем полностью не будет покрыта крыша!

Помоги, господи, также старой Катарине Нозэ. Ей уже восемьдесят лет и она страдает ревматизмом, но ни одно лекарство не помогает. Помоги благодатиею Твоею!

Мы молим Тебя, Господи, за Георга Ростэра, сына Джона Ростэра. Его полковник Букэ вырвал недавно из рук амалекитэров и аммонитэров[9], кровожадных индейцев. Он в сердце своем стал язычником. Укажи ему правильный путь и осени его Твоею милостию и благодатию!

Да, так просил пастор Годсброд. Но именно этого и не следовало ему делать, если им руководили добрые побуждения.

Георг-Синяя Птица мало что понял из всей речи пастора, но последние слова он понял хорошо. «Кровожадными амалекитэрами были: его мать Лучистое Полуденное Солнце, его отец — Маленький Медведь, его сестра Малия, братишка Дикий Козленок, тетки?.. Великий Дух Ованийо, которому в доме Черепах приносят каждый день щепотку табаку, здесь, видимо, был Духом зла. А может быть, сам Синяя Птица очень плохой человек, если все люди повернулись в его сторону и вытаращили глаза? Лучше бы забраться под скамейку или уйти на край света».

Еще хуже было, когда он шел по улице и дети кричали ему вслед: «Кровожадный язычник!»

Постоянно он вспоминал первые недели пребывания среди индейцев на Луговом берегу.

Несмотря ни на что, здесь, в Бэдфорде, ему было гораздо лучше, чем в доме брата. Любовь тетки Рахиль резко отличалась от отношения сестер, с их постоянным хихиканьем, и от назойливости братьев.

И ведь здесь, напротив дома тетки Рахиль, был заезжий двор Дункерса, большое здание с каменным фундаментом и скачущей по воздуху лошадью. Почти ни одного дня не проходило без того, чтобы там не останавливались повозки. Теперь, поздней осенью, связь с фортом Питт стала особенно оживленной. И пока еще не наступила зима, через Бэдфорд одна за другой отправлялись повозки на запад, к Огайо.

Юноша все чаще и чаще заходил на заезжий двор Дункерса. Этот двор казался ему воротами в потерянный мир, лежащий, как и форт Питт, на западе, только намного дальше.

Георг точно свалился с неба, когда однажды тетя сообщила ему новость.

— Эндрю передал, что тебе пора возвращаться домой.

• Предыдущая
• 44/46
• Следующая