Спасатель. Серые волки - Воронин Андрей Николаевич - Страница 13
- Предыдущая
- 13/82
- Следующая
В свое время судьба вдоволь покуражилась над Кошевым и теперь вела себя вполне прилично, видимо устав испытывать его на прочность. Неприятности, большинство которых он наживал сам, нынче обходили его стороной, а если и задевали, так только слегка, самым краешком. Кошевой считал себя счастливым человеком, потому что, несмотря на специфику своей профессии, имел душевный покой и жил в мире и гармонии как с собой, так и с окружающей средой – естественно, настолько, насколько вообще возможно находиться в гармонии с городомгероем Москвой и оставаться при этом нормальным, вменяемым человеком. Он с детства отличался общительностью и до сих пор любил заводить новые знакомства – опять же несмотря на специфику профессии. Когда его спрашивали, кто он по специальности, Кошевой отвечал: «Филолог». Как правило, ему не верили; забавный парадокс заключался в том, что это была чистая правда. Он действительно окончил филфак МГУ и до сих пор время от времени доставал из ящика стола свой диплом, чтобы сдуть с него пыль и с чуточку грустной улыбкой полюбоваться оценочным листом.
Кошевой ценил свою специальность – в частности, потому, что именно она позволяла ему ловко уклоняться от разговоров о профессии. Современники в подавляющем большинстве не слишком сведущи в тонкостях великого и могучего русского языка. И очень многие – Кошевой раньше даже не подозревал, как их на самом деле много, – желая выглядеть интеллигентными и образованными, вместо простого и однозначного вопроса «Кем ты работаешь?» задавали вот этот: «А кто ты по специальности?», тем самым вручая собеседнику щит от собственного любопытства. Потому что специальность и профессия – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Не то чтобы Дмитрий Кошевой стеснялся своей профессии; просто она, мягко говоря, не располагала к откровенности.
Правда, горячо им любимые и глубоко уважаемые классики русской литературы не одобряли его профессию и косвенно намекали, что человек с нормальной психикой такой работой заниматься не станет. А если всетаки станет – например, в силу непреодолимых жизненных обстоятельств, – то в два счета расстанется со своей нормальностью и превратится в законченного психа. Тут Кошевой готов был с ними поспорить. Вопервых, они, классики, ни черта не смыслили в реальной жизни, а вовторых, сами сплошь и рядом были те еще чудаки. Одно слово – баре, что с них возьмешь? Сидели в своих имениях, почесывали поясницу и, возведя очи горе, сочиняли, как оно все должно быть. Сочинения их хороши, с какой стороны ни глянь; по ним можно и должно учиться русскому языку, но учиться по ним жить – это, детишки, смерти подобно. Потому что разница между тем, что должно быть, и тем, что есть, еще больше, чем между профессией и специальностью.
Благополучно выцарапавшись из удушающих объятий пробки, он проскочил мимо ВДНХ, свернул на Останкинскую и погнал своего стального коня в сторону телецентра, ориентируясь на вонзающийся в белесое, мутное от смога, пышущее зноем московское небо кажущийся издалека голубоватым железобетонный шпиль. Время поджимало, и он ехал быстро, давая выход накопившемуся раздражению путем рискованных маневров. Он не любил работать так, как сейчас – по срочному вызову, с бухтыбарахты, без какойлибо подготовки. Понимая, что требует почти невозможного, заказчик расщедрился на оплату по двойному тарифу. Считать деньги Кошевой перестал давнымдавно, но согласился: вопервых, для поддержания своего профессионального статуса, а вовторых, заказчик был не из тех, кого можно запросто, не опасаясь последствий, послать в произвольном направлении.
Приблизившись к зданию телецентра, он сбросил скорость и медленно проехал мимо гостевой стоянки. Машин на стоянке, как обычно, было довольно много, но Кошевой почти сразу рассмотрел сильно подержанную вишневую «субару». Машина, судя по всему, была именно та, которую описывал курьер: без заднего бампера и с солидной вмятиной на багажнике, повторявшей очертания чьегото капота. «Субару» стояла с краю, в ближнем к дороге ряду, так что Кошевой мог, не заезжая на стоянку, рассмотреть засунутую изнутри под резиновый уплотнитель заднего стекла пластину регистрационного знака. Номер на знаке был тот самый, который назвал около часа назад курьер. Сие было весьма утешительно, поелику означало, что Кошевой не опоздал и что пресловутых осложнений, таким образом, можно не опасаться.
Отъехав на расстояние, исключавшее возможность попадания в поле зрения объективов следящих видеокамер, он остановил мотоцикл, выключил двигатель и, поставив байк на упор, закурил. Он сидел на мотоцикле боком, спиной к дороге, любуясь бороздящими зеленоватую гладь пруда утками – так, по крайней мере, должно было казаться со стороны. На самом деле его взгляд был прикован к боковому зеркалу на руле мотоцикла, который (руль, разумеется, а не мотоцикл) будто бы невзначай был свернут на сторону таким образом, что зеркало отражало выезд с гостевой стоянки телецентра.
Было время, когда подобные фокусы казались ему чуть ли не невозможными – если не вымыслом специализирующихся на детективной белиберде писак, то, как минимум, уделом прошедших специальную подготовку профессионалов. На деле, как это чаще всего и бывает, все оказалось намного проще: достаточно просто попасть в нужную струю, и течение само понесет тебя вперед. Соответствующие знания и навыки, если ты не полная бестолочь, появятся словно бы сами собой, по ходу движения, и со временем, притом довольно скоро, ты обнаружишь, что незаметно для себя превратился в этого самого профессионала со специальной подготовкой и – ах да! – с дипломом выпускника филфака в ящике письменного стола…
В зеркале, изза наклона руля превращавшем ровную дорогу в крутой косогор, показался запыленный вишневый борт с характерной серебристосерой отделкой понизу – «субару» выезжала со стоянки. Ее владелец, сам того не подозревая, покидал не только телецентр. Располагай Кошевой свободным временем, он охотно пофилософствовал бы на эту тему, но времени не было. Да и толку от его философствований – так же, впрочем, как и от любых других – не предвиделось никакого. Жизнь по сути своей проста и состоит из незамысловатых, понятных всем и каждому вещей и явлений. А сложной она порой кажется именно потому, что люди слишком много болтают, упиваясь звуками собственного голоса и превращая запудривание мозгов окружающим в профессию, приносящую твердый доход.
Кошевой надел похожий на каску американского солдата матовочерный шлем и опустил на лицо очкиконсервы. Когда он перекидывал ногу в пыльном тяжелом сапоге через седло, «субару», набирая скорость, проехала мимо. Ее глушитель, если таковой вообще существовал, требовал ремонта, а еще лучше – замены, о чем свидетельствовали издаваемый машиной плотный рев и волочащийся за ней шлейф густого сизого дыма. Кошевой пнул стартер, снял мотоцикл с подножки и, дав кроссоверу отъехать подальше, аккуратно тронул мотоцикл с места.
Миром правит случай. Те, кого он по собственной прихоти наделяет полномочиями своих наместников, наивно полагают, что держат бразды правления, но на деле они управляют развитием событий примерно так же, как пятилетний малыш управляет движением машинки на карусели, вертя игрушечный руль и делая губами: «дрррр!». Что же до людей, далеких от верхушки социальной пирамиды, то они вообще ничем не управляют, и менее всего – собственной судьбой. Жизнь вертит их, как щепки в водовороте, несет, куда ей заблагорассудится, и иногда выносит в места, где им вовсе не следовало оказываться. Человек случайно попадает не в то место и не в то время, видит то, чего не должен был видеть, и делает из увиденного неправильные выводы, принимая самое большое в своей жизни невезение за великую, невиданную удачу. Основываясь на этой заведомо ложной предпосылке, он начинает действовать, и с этого мгновения никакой случайностью в его судьбе уже не пахнет: в силу вступает беспощадный закон паучьей сети, в которую неосмотрительно влетел легкомысленный мотылек. Производимые его барахтаньем колебания достигают центра паутины, и в результате бедняга имеет то, что имеет: перекресток, красный свет и остановившийся рядом броский, сверкающий хромированными деталями «чоппер», не вызывающий у него ничего, кроме вялого мимолетного любопытства.
- Предыдущая
- 13/82
- Следующая
