Спасатель. Серые волки - Воронин Андрей Николаевич - Страница 25

• Предыдущая
• 25/82
• Следующая

Кроме того, из всех четверых он попрежнему оставался самым умным. Слегка повзрослев, он научился не козырять своим интеллектуальным превосходством, вмешиваясь лишь тогда, когда это представлялось понастоящему необходимым. Впервые это случилось, когда они вчетвером вернулись в шалман носатого армянина и хорошенько там потрудились, внося изменения в интерьер при помощи арматурных прутьев и других подручных средств. Монах, не блиставший умом, но являвшийся большим апологетом блатной романтики, упорно именовал их компанию «бригадой Серых Волков». Мажору это название казалось донельзя дурацким – как, впрочем, и сама идея давать подобным коллективам какиелибо названия, – но он помалкивал: хоть горшком назови, только в печку не ставь. Но, когда Монах попытался нарисовать на стене разгромленной забегаловки «фирменный знак» – колченогое чудище, имеющее отдаленное сходство с рахитичной дворнягой, – Мажор дал дураку по рукам и заставил стереть пиктограмму к чертовой бабушке. Явно обрадованный его вмешательством Законник авторитетно подтвердил, что подобная наскальная живопись – настоящий подарок для ментов и что позволить себе подобную роскошь в наше время могут очень немногие. Фирменный почерк – привилегия самых сильных и авторитетных группировок, заявил он, и за посягательство на эту привилегию Монаху, а заодно и всем остальным запросто могут поменять местами какойнибудь один произвольно выбранный глаз и анальное отверстие.

Ссылка на мощные группировки, которые в ту пору стремительно, район за районом, прибирали Москву к рукам, возымела действие: Монах пришипился, перестал корчить из себя современный вариант профессора Мориарти и больше никогда… Что, простите? Ах, ну да, конечно же, рэкет! Рэкет, вымогательство, кражи из превращенных в складские помещения кооперативов гаражей, спекуляция видеомагнитофонами, тряпками и вообще чем придется – словом, широкий спектр предоставляемых населению криминальных услуг, вплоть до выбивания долгов.

Тот погром в кафе был одним из немногих дел, в которых Мажор принимал непосредственное силовое участие. По части размахивания кулаками он был не мастак, да и желанием сделать карьеру на криминальном поприще, мягко говоря, не горел. Он всегда, с самого начала, знал, что это всего лишь временное занятие, годное лишь на то, чтобы обеспечить его деньгами до тех пор, пока не подвернется чтонибудь стоящее. Его участие в том, что Монах напыщенно именовал операциями, сводилось в основном к роли критика и советчика на стадии планирования, а потом, когда доходило до дела, к функциям водителя и кладовщика. Кулаками махали Монах и Солдат – особенно Солдат, который в своем военнополитическом училище всерьез увлекся боксом и, не достигнув в спорте значимых высот, мог тем не менее красиво начистить физиономию почти что кому угодно. Законник обеспечивал связь и взаимовыгодное сотрудничество с милицией да изредка выцарапывал упомянутую парочку громил изза решетки, куда они попадали либо по пьяному делу, либо, что случалось гораздо реже, когда не успевали своевременно унести ноги с места очередной разборки.

Гдето в начале описываемого периода – уже после исторического погрома в кафе, но до того, как Мажор привык разъезжать по Москве с фальшивыми номерами и непринужденно утрясать вопросы с гаишниками, сидя за рулем набитой крадеными аппаратами факсимильной связи машины, – его разыскала мать. В ту пору мобильные телефоны еще не получили нынешнего широкого распространения. Приобретя, в отличие от первых образцов, приемлемые размеры и вес, они все еще оставались редкостной и баснословно дорогой диковинкой – предметом чванливой гордости одних и жгучей зависти других, не столь успешных. Словом, имелись они далеко не у каждого, ввиду чего отыскать человека, который не стремится быть найденным, в те доисторические времена было далеко не так просто, как теперь. Но маман с этой задачей справилась, поскольку обладала завидным упорством и была свободна двадцать четыре часа в сутки триста шестьдесят пять дней в году.

Пользуясь этими преимуществами, она начала методично обзванивать всех знакомых сына, номера которых смогла раздобыть. В их числе оказался Законник, номерок которого был нацарапан карандашом на внутренней стороне обложки старого телефонного справочника, обнаруженного маман на антресолях. Законник, который, как и все, был более или менее в курсе семейных неприятностей Мажора, отвечал на ее расспросы уклончиво; со свойственной всем без исключения матерям проницательностью почуяв фальшь, маман надавила на него изо всех сил, умоляя не разбивать ей сердце. В итоге Законник в очередной раз проявил себя слабаком, сдав приятеля со всеми потрохами, и в одно прекрасное утро мутный с похмелья Мажор, отперев на звонок дверь своей съемной однокомнатной берлоги, обнаружил за ней заплаканную родительницу.

Она звала его вернуться – впрочем, не слишком настойчиво, из чего Мажор сделал вывод, что папахен до сих пор находится в Москве и еще не до конца остыл. Заслужить помилование было несложно, он знал это с самого начала и не раз подумывал о возвращении, но теперь, когда у него появились коекакие деньжата, можно было проявить принципиальность.

Но на некоторые уступки он все же пошел, пообещав матери отвечать на звонки, не отказывать в свиданиях и согласившись время от времени принимать от нее небольшие суммы. Окончательно расщедрившись, он благосклонно принял еще и специально изготовленные ею дубликаты ключей от загородного дома, где можно было жить круглый год с куда большим комфортом, чем тот, которым могла похвастаться арендуемая им конура.

Ключи – это был настоящий подарок. Жить на даче он, конечно, не собирался. Мать наивно полагала, что папахен не показывался там уже несколько лет, за исключением редких случаев, когда ей удавалось его уломать. С такой же наивностью она верила, что его периодические отлучки продолжительностью от одного до трех дней объясняются служебной необходимостью. Раньше Мажор думал, что она просто держит хорошую мину при плохой игре и выдает желаемое за действительное, потому что ей самой это удобно. Но теперь, когда она, утирая слезы облегчения, вручила ему ключи от папашиного персонального гнезда разврата, искренне полагая, что помогает сыну улучшить жилищные условия, сын понял: она еще глупее, чем кажется.

Но все равно получение свободного доступа в загородный дом он расценил как большую удачу, а заодно и как способ свести с папашей счеты. Родитель проводил время за городом хоть и не так редко, как думала его законная половина, но и не слишком часто, так что, соблюдая элементарные меры предосторожности, столкновения с ним было легко избежать. Поэтому Мажор не мудрствуя лукаво начал хранить на даче краденое барахло – бытовую электронику, фирменное тряпье и обувку, сшитые в разбросанных по Москве и Подмосковью подпольных цехах, и спиртное элитных сортов, изготовленное и бутилированное там же, едва ли не в тех же самых гаражах и подвалах. Он организовал для приятелей субботник, заставив вкалывать даже не шибко охочего до физического труда Законника, и всего за день, в течение какихнибудь четырехпяти часов, они оборудовали в пристроенном к бане дровяном сарае отличный тайник, очень вместительный и замаскированный так, что обнаружить его случайно, не имея перед собой такой цели, было решительно невозможно.

С начала и до конца – к счастью, не такого печального, как можно было ожидать и прогнозировать, – все это оставалось для него разновидностью веселой, азартной игры, особенно увлекательной потому, что выигрыши в ней случались куда чаще проигрышей. И он играл в эту игру, незаметно для себя увлекаясь, втягиваясь и начиная получать от нее все больше удовольствия, потихонечку пьянея от своей полной безнаказанности и свободы от какихлибо правил и установлений, за исключением правил и установлений стаи, которые по большей части сам же и выдумывал, – играл до тех пор, пока жизнь, потеряв наконец терпение, не отвесила ему отрезвляющую оплеуху.

5

• Предыдущая
• 25/82
• Следующая