Тень средневекового лекаря - Джонс Аллан Фруин - Страница 12
- Предыдущая
- 12/29
- Следующая
В компьютерной нише Дэррила было только одно кресло. Поэтому Риган сидела, а Дэррил стоял, наклонившись над ее плечом. Они уже нашли то, что хотели. Риган двинула по коврику компьютерной мышкой. Стрелка столкнулась с другим ярлыком. Риган «щелкнула» мышкой, и на экране появилась новая страница.
— Так, что у нас здесь? — задумчиво проговорила она. — «Первыми симптомами бубонной чумы являются головная боль, тошнота, рвота, боль в суставах и общая слабость. Затем распухают и начинают болеть лимфатические узлы, повышается температура. Учащается дыхание. Развивается воспаление головного мозга, которое может выглядеть как потеря рассудка, заставляя больных истерически смеяться. Возникает маниакальный синдром. При фатальном исходе смерть наступает через четыре дня. При легочной форме чумы больной кашляет кровью…» Фу, гадость!
— Я тебя предупреждал, — заметил Дэррил.
Риган решила, что с нее хватит этих противных подробностей, но Дэррил продолжил чтение с экрана:
— «…Смерть наступает через два-три дня. При первично-септической форме чумы у больного резко повышается температура, через несколько часов он становится темно-фиолетовым и умирает в тот же день. Синюшный цвет, характерный для всех трех форм чумы, вызывается дыхательной недостаточностью. Вот почему когда-то эту болезнь называли «черной смертью».
— Очень остроумно! — сказала Риган бесцветным голосом. — Значит, у них просто отказывают легкие, так? Я очень рада, что узнала все это! Не терпится поделиться информацией с ребятами. — Она обернулась к Дэррилу: — Хорошо, что чумы больше не существует!
Дэррил ничего не ответил. Наклонившись над ней, он вновь щелкнул мышкой — появилась еще одна страничка.
Риган молча прочла. Ее глаза округлились, рот приоткрылся.
— Что?!
Страничка содержала тревожные сведения. Повернувшись, она уставилась на Дэррила:
— Это правда?
Дэррил кивнул:
— Думаю, скорее всего, — да.
Последний зарегистрированный случай чумы произошел меньше десяти лет назад.
Фрэнки расположилась в почти всегда пустующей комнате для гостей в задней части дома, где она жила с отцом, его новой женой и их общей маленькой дочкой.
С Самантой, ее мачехой, у Фрэнки были довольно сносные отношения, хотя Фрэнки всегда казалось, что женщина ее недолюбливает. Однажды она слышала, как Саманта жаловалась отцу на ее преждевременное, не по годам, развитие. Непонятно, какой смысл она в это вкладывала? И еще Саманта терпеть не могла, когда Фрэнки играла на своей электрогитаре. Она говорила, что у нее из-за этого начинается мигрень. Подумаешь! А как насчет ора, который устраивает малышка Табита? Ну да, конечно, это совсем другое дело. Интересно, как, по мнению Саманты, должна чувствовать себя Фрэнки, когда совершенно незнакомая женщина вдруг поселяется в доме и пытается стать ее новой мамой?
К счастью, малышка Табита целиком и полностью занимала внимание Саманты, и, пока Фрэнки держалась от них подальше, ссоры удавалось свести к минимуму. Лучшей подругой Фрэнки за пределами компании из ШАКа была Кэти Марч. Она обожала маленьких детей и была в шоке, когда Фрэнки продемонстрировала свое полное безразличие к верещащему барахтающемуся младенцу. Сказала, что Фрэнки ведет себя странно. А Фрэнки нравилось быть странной.
Комната для гостей за последний год постепенно превратилась в свалку — сюда сносили все ненужные вещи, которые не нравились Саманте, но с которыми никак не мог расстаться ее муж.
Среди кучи барахла, отвергнутого Самантой, было несколько картонных коробок, валявшихся вперемешку с книгами.
Фрэнки заходила сюда в последний раз несколько месяцев назад, когда из гостиной вдруг таинственным образом исчезла каменная статуэтка дельфина. Фрэнки всегда нравился этот дельфин. Разумеется, это Саманта запихнула его в свободную комнату. Фрэнки забрала дельфина, и теперь он стоял в ее спальне на усилителе для гитары. Вне пределов досягаемости Саманты.
Именно во время поисков выброшенного дельфина Фрэнки наткнулась на «Дневник Сэмюэля Пипса».
Сейчас Фрэнки уселась в освещенном солнцем углу комнаты на куче старых пыльных занавесок и открыла книгу. На первом листе обнаружилась надпись: «Лиззи с любовью. Счастливого дня рождения. Мама и папа». Фрэнки уставилась на эти строки. Лиззи — так звали ее маму. Боль сдавила сердце, на глазах выступили слезы.
Фрэнки промокнула рукавом глаза и постаралась оттолкнуть от себя непрошеную печаль. Ни к чему сидеть здесь и жалеть себя, ведь она пришла сюда по делу.
И девочка принялась читать.
Шло время. Солнечное пятно на полу переползло к противоположной стене и начало взбираться наверх, немного задержавшись на картине, изображающей корабль с прямоугольными парусами и носом в виде головы дракона. Еще одна вещь, которая пришлась не по вкусу Саманте. Что за идиотка!
Время от времени Фрэнки меняла положение на своем самодельном сиденье, чтобы потянуться и размять онемевшие конечности. Чтение «Дневника» было занятием не из легких. Старина Сэмюэль не ломал голову над тем, как облегчить жизнь читателю. Но Фрэнки упорно продолжала свои поиски, пропуская большие скучные куски и выискивая любые упоминания о чуме. Дневник охватывал время с января 1659 года по 31 мая 1669-го — к этому моменту несчастный автор был уже почти слеп.
Первое упоминание о чуме проскользнуло 16 июня 1664 года: «Де Райтер умер, а также пятьдесят человек с его корабля — от чумы, в Кале». Далее следовала запись, датированная 23 сентября того же года: «Сегодня нам сообщили о голландском судне водоизмещением 300 или 400 тонн, на котором все члены команды умерли от чумы, а само судно выбросило на берег в Готтенбурге».
После этого Пипс не упоминал об этой болезни вплоть до 30 апреля 1665 года. Он писал о великом страхе перед этой болезнью, охватившей Лондон, и о том, что несколько домов уже закрыты, а жители их бежали. Глава заканчивалась словами: «Господь, спаси нас всех и сохрани!»
А потом началось: глава за главой, одна страшнее другой. Холодея от ужаса, Фрэнки читала, как разворачивалась трагедия. Это излагалось сухим и непривычно старомодным языком давно умершего человека, который вел свой дневник.
Двери домов, где свирепствовала чума, помечали крестами, грубо намалеванными красной краской, или словами: «Господи, смилуйся над нами», написанными на стенах. К концу июня люди умирали сотнями. Выпускался еженедельный бюллетень со списком умерших.
Бо-о-м-м!
Мягкий, как лебяжий пух. Едва слышный. Звук далекого колокола.
Фрэнки оторвала глаза от книги. И не сразу поняла, где находится. Ее так захватило чтение «Дневника», что стало казаться, будто она заглядывает через плечо Сэмюэля Пипса, склонившегося над своими записями о бедствии, поразившем беззащитный народ.
«13 июля. За неделю умерло семьсот человек.
20 июля. Тысяча восемьсот девять человек умерло за неделю.
27 июля. Тысяча семьсот человек умерло…»
Лондон в когтях чумы.
Бо-о-м-м!
Фрэнки опять оторвалась от книги. Один раз можно объяснить воображением. Но два — это уже реальность. С учащенно бьющимся сердцем она прислушалась, не раздастся ли третий тоскливый призыв прощального колокола. При этом руки ее так сильно вцепились в книгу, что костяшки пальцев и ногти побелели. Фрэнки попыталась сдержать дрожь и заставила пальцы расслабиться.
«31 августа. Шесть тысяч сто два человека умерло от чумы. Но есть опасение, что на самом деле число умерших на этой неделе приближается к десяти тысячам.
7 сентября. Шесть тысяч девятьсот семьдесят восемь умерших.
20 сентября. Семь тысяч сто шестьдесят пять умерших…»
Так много людей умерло!
Бо-о-м-м!
Фрэнки вскрикнула. Книга вывалилась у нее из рук. Звон колокола замер на долгой, пронзительной ноте, глубокой, как темная вода, и скорбной, как отчаяние. Он звучал так близко, будто звук летел с какой-то призрачной колокольни, которая отбрасывала свою мрачную тень на комнату, где сейчас сидела дрожащая Фрэнки.
- Предыдущая
- 12/29
- Следующая
