Лондон. Темная сторона (сборник) - Сайкс Джерри - Страница 8

Бред этот был всего лишь еще одним ненужным доказательством того, что Джилли так и продолжала наркоманить. Для меня – дерьмовым, ведь в моем профессиональном заключении должно было значиться, что смерть ее не вызывает никаких подозрений и вызвана исключительно естественными причинами. Всякий опытный полицейский знает – чтобы ложь сработала, нужно держаться как можно ближе к правде. И значит, мне не следовало в официальном отчете замалчивать тот факт, что Джилли долгое время принимала наркотики. Да и патологоанатом не смог бы не заметить на ее руках следы уколов. Все, что нужно было сделать, – это заявить, что ее пагубная привычка осталась в далеком прошлом.

Получив кой-какой навар от домовладельца Джилли – за то, что закрою глаза на факт распространения наркотиков в его конуре, я позвонил своему приятелю, Полу Леверу, чтобы обеспечить для своего фальсифицированного рапорта, который уже начал составлять, документальное подтверждение.

У констебля Левера на Джилли имелось пухлое досье, а в нем – несколько липовых заявлений, которые он же и заставил ее написать. Еще в середине 70-х Полу хотелось знать точно, что творится в некоторых благотворительных учреждениях для наркоманов, и Джилли он засылал туда в качестве шпиона. И теперь он выдал мне копию вполне подходящего прошения, отосланного ею в одну из таких организаций. Джилли претендовала в нем на должность социального работника и уверяла, будто имеет философскую ученую степень и аспирантскую квалификацию, полученную в Калифорнийском университете, хотя школу она бросила еще в шестнадцать лет и к университетам близко не подходила.

Липовость документа, врученного мне Левером, подтверждало еще и заявление Джилли, что она сама принимала некоторое время наркотики, но завязала с этим в 1972 году. Вранье, конечно, но для моих целей – то что надо, поскольку отодвигало наркоманскую практику Джилли на семь лет назад.

Общество в целом пребывает в блаженном неведении насчет проблем, с которыми сталкивается полиция, но, несмотря на это, люди частенько удивляются моим рабочим методам, стоит мне заговорить о них в открытую. Вынужден сказать – полностью искоренить распространение наркотиков в Лондоне невозможно, и лучшее, что мы можем сделать, – это удерживать его под контролем. Работать позволяется только дилерам, получившим от нас санкцию, и доля от их прибыли служит дополнением к нашему мизерному жалованью. Более того, в начале 70-х Пол Левер и другие полицейские, в том числе и я, с Джилли еще и развлекались.

У Левера имелись основания, как реальные, так и сфабрикованные, для того, чтобы засадить ее надолго. В тюрьму Джилли не хотела и заключила с ним сделку. Наркотиками она должна была торговать от имени Пола, информируя его о дилерах, вздумавших работать без санкции. И согласилась также являться раз в неделю в участок, где мы и пускали ее по кругу. Джилли была не единственной наркоманкой, которую поставлял нам Пол для сексуальных утех, и может показаться, что он – бессердечный человек. Но это лишь видимость, которую он всячески поддерживает, а на самом деле он просто несколько слишком озабочен своим имиджем мачо. Джилли в 1972 году не повезло – она оказалась поблизости, когда один из сослуживцев прошелся на счет Левера, мол, вечно тот на последнем месте в наших групповухах.

Пол, как всякий половозрелый самец, развлекается, поколачивая шлюх во время траха, а тут уж он просто вынужден был доказывать – проявляя крайнюю жестокость, – что не питает никаких противоестественных желаний. Раз, когда я вставил Джилли, он схватил ее правую руку и сломал о свое колено. О’Салливан корчилась от боли, но Пол получил огромное удовольствие, заставив ублажить себя по полной, прежде чем отпустил ее в больницу. Со стороны это может показаться не совсем нормальным, но Пол, в общем-то, хороший малый и искренне верит, что легкая психованность – лучший способ воздействия на шлюх и преступников. В конце концов, единственным, что понимают и уважают эти подонки, является грубая сила. Да и как еще, в самом деле, обходиться с такими, как О’Салливан? В начале 60-х ей не раз предлагали замужество клиенты из высшего общества, но она всем отказала и стала наркоманкой.

Это был ее выбор – жить на дне, и делали мы с ней всего лишь то, что она тоже выбрала сама как способ прокормиться, который и вся ее бесчисленная ирландская родня выбирала, еще со времен Кромвеля. Джилли была не только наркоманкой и проституткой – еще и карманницей, и воровкой, занималась подделкой чеков и прочими аферами. Любой разумный человек согласится, что без законов и без полицейских, неустанно исполняющих грязную работу, общество быстро докатилось бы до состояния диких джунглей. Хватает, правда, и таких благодетелей рода человеческого, что всегда не прочь облить грязью столичную полицию, и огласка следствия по делу жизни и смерти Джилли О’Салливан наверняка лишь подпитала бы неприязнь, которую испытывают к нам их кровоточащие сердца.

Полицейские вроде меня заслуживают любых приработков, какие мы только в состоянии добыть, при условии, что это не ущемляет прав законопослушных граждан. Нарушение правил идет рука об руку с защитой закона; придерживайся я всех формальностей, руки у меня были бы связаны бюрократической волокитой. С подонками и шлюхами считаться нечего, думается мне, как и с «розовыми»[5], блеющими о полицейском произволе. В нормальном обществе преступники не должны иметь никаких прав, тогда и полиции не придется нарушать закон, чтобы защитить порядочных людей.

Место действия – Майда-Хилл

С высоты над воем сирен взгляд у меня всегда непреклонный, хмурый и таинственный. Я склонен верить, что внизу лежит грубый и отвратительный мир. Cправа от меня – полицейский участок Хэрроу-роуд, слева – католический храм Лурдской Божьей Матери и Святого Винсента де Пол.

Преступление и очищение въелись тут в каждый набор из мяса и костяшек, обремененный душонкой. В миг поворота я ловлю свое отражение в захватанном стекле. Я одновременно черен как ночь и при этом бел как саван. О, моя доля!

Я склоняю голову и преклоняю колено. Оно слегка дрожит. Запах жареной пищи обостряет во мне чувство голода сильнее, чем остальные реалии, напоминающие о явном недостатке материального благополучия. Внизу простерлась Хэрроу-роуд, вместе с Ноттинг-Хилл и Майда-Вэйл ограничивающая район, известный немногим как Майда-Хилл. Возвышенность Майда. А для многих и многих этот район – истинная Преисподняя. Майда-Преисподняя.

Если ручка, то она не иначе как сломана. Писавший стиснул ее, и пальцы тут же запачкала немыслимая, неудаляемая жидкость, навеки пометив его, словно виновного в чем-то. Если книга, то ее непременно украдут. Затолкают в темный переулок, обхватят горло пальцами. Стоны и вздохи жертвы – последнее, что подтверждает факт ее существования; потом ее протащат по раскаленным углям и окончательно лишат жизни. Поглотят. Пережуют. Изрыгнут. Растопчут. Майда-Преисподняя.

Украдкой подглядываю по сторонам. Красные, белые, синие кровеносные сосуды с трудом прокладывают путь по затененному серому путепроводу, который известен нам как Путь Ужасов – Хэрроу-роуд. Автобус номер 18 с видом неоспоримого превосходства ползет по всей его длине, будто безобразный толстый ленточный червь. Его красное, сияющее шестидесятифутовое тело разбухло от потных паразитов. Этот Дипилидиум канинум[6] ползет настолько далеко на запад, насколько можно представить. Он непременно застрянет на Мертвой Миле Херлсдена[7], где, словно при встрече со старым другом, вам предстоит все глядеть и глядеть на одни и те же картины вдоль дороги. И, кажется, вы проведете целую вечность на заднем сиденье рядом с какими-то неприятными, дурно воспитанными личностями, пока выбранное вами средство передвижения будет пробираться через Не-Пойми-Что и наконец остановится в Сэдбери, гораздо дальше к западу, чем можно себе вообразить.