Могила повелителя - Исьемини Виктор - Страница 10

Бремек едва не подпрыгнул.

— Убит?

Его волнение пришелец истолковал как признак недоверия и поспешно продолжил:

— Сомнительно, конечно. Да и люди-то какие — блондинчик, бродяга и рифмоплет, да девка при нем. Ненадежные, одним словом, люди. Я бы не стал почтенного Астуса беспокоить, но бродяга в своих песнях распространяет новую ересь — будто бы с гибелью Лордов Тьмы падет Завеса. Прежде я такого не слыхал, вот и решил, что доброму Астусу…

— Да, правильно, верно, — кивнул Бремек.

Охотник выгреб из карманов несколько монет и протянул осведомителю. Должно быть, тот рассчитывал на меньшее, поскольку, приняв деньги, ухмыльнулся и зачастил:

— Да пребудет Свет с вами, добрый господин! Славно, что доброе братство неизменно печется о благе… и…

— Пребудет Свет, пребудет… Где эти люди? Как их найти?

— Сейчас они, должно быть, на постоялом дворе. — Чернявый назвал деревню, ту самую, неподалеку от которой нашел конец могучий Хагней. — Но не тревожьтесь, они сегодня же будут здесь.

— Здесь?

— Здесь, в Раамперле. Они идут сюда плести свои побасенки о гибели Алхоя. Если не станут задерживаться в пути, еще до вечера доберутся.

Бремек понял, что заплатил слишком много — завтра о бродягах станет судачить весь город. Чернявый спешил, чтобы опередить бродяг, к вечеру его новости и ломаного шульда стоить не будут. Но, делать нечего! Зато он, Бремек, успеет обдумать все как следует и приготовиться.

— Значит, они утверждают, что убили Алхоя?

— Не они, добрый господин, а их дружок. Якобы тот самый, что разделался с волком. Я-то был в отъезде, но слыхал о раамперльском оборотне… Что с вами, мой господин? Вам плохо?

Бремек уже не слышал, он судорожно соображал: да, все сходится. Он, тот самый юнец. Собиратель. Очень сильный собиратель, такого прежде не бывало! Итак, он уже начал свой поход, и Прекрасному Принцу пришел конец. А что за блондинчик? И девица при нем? Неважно, неважно, если рассказ чернявого правдив, это означает вот что: Круг и Орден на пороге катастрофы.

Бремек уже не мог не то, что заснуть — даже спокойно усидеть. Припадая на покалеченную ногу, ловчий мерил шагами комнатенку, натыкался на стул, шипел от боли — и снова ковылял взад и вперед… поглядывал на бесчувственного Олвиса, тихо злился. Вот уж кому нет забот! Лежит себе, как колода… а ведь его свидетельство могло бы оказаться важным. Охотник встал над Олвисом и несколько минут вглядывался в бледное лицо раненого. Пришла странная мысль: а что, если Олвис притворяется? Что, если прикидывается беспамятным, а сам исподтишка глядит и слушает, чтобы… чтобы?..

Но следопыт оставался неподвижен, и только одеяло на груди едва заметно приподнималось. Бремек одернул себя — нельзя отдаваться во власть глупых подозрений. Дело! Нужно делать дело!

Что же, раз на Олвиса рассчитывать нельзя, придется заполучить новых свидетелей — блондина с девчонкой. Нужно поднять тревогу, сообщить капитулу в Дом Света! И свидетели необходимы! Охотник кликнул оруженосца — тот дожидался в коридоре. Должно быть, не хотел лишний раз показываться на глаза начальнику, пока тот не в себе.

Бремек велел подать свою одежду, оружие, разыскать какие-нибудь носилки, на которых он, с искалеченной ногой, сможет передвигаться. Еще потребовал вызвать брата Дорчика, который в отсутствие Астуса оставался старшим в раамперльском представительстве. Оруженосец с трудом убедил погодить с Дорчиком, тот еще досыпает.

— Тоже верно… — согласился Бремек.

Конечно, всем хоть бы хны, все спят, когда над Кругом нависла беда… И оруженосцу тоже хотелось спать. Объясняя, что до рассвета никто не станет заниматься делами, парень отчаянно зевал. Бремек махнул рукой и отпустил беднягу.

Наконец рассвело, ловчий, морщась от боли, с трудом натянул поверх бинтов рубаху, куртку и спустился вниз. Дорчику рыцарь заявил, что берет на себя руководство здешними членами братства. Унылый рыцарь возразил: он не имеет распоряжений насчет того, чтобы подчиняться брату Бремеку. Это обескуражило охотника. Прежде, когда ездили по округе, разыскивая волчьи следы, Дорчик казался недалеким и покладистым. А, сделавшись начальником, вмиг переменился.

Пришлось объяснить подробности — насчет того, что победитель волка на самом деле убийца и собиратель зла. По лицу собеседника Бремек видел, что тот сомневается, в себе ли добрый брат. Но у раамперльского рыцаря хватило сообразительности понять: если в словах Бремека имеется хоть толика правды, а Дорчик не окажет содействия — именно на него свалят всю вину.

— Хорошо, добрый брат, — согласился рыцарь, — говорите, что требуется сделать?

— В город идет бродячий рифмоплет, блондин. С ним, вероятно, девица. Сейчас они южней города, у границы владений Прекрасного Принца. Певец — еретик, но важно другое, они хорошо знакомы с собирателем. Их нужно схватить, но по возможности тихо. Шума допустить нельзя. И нельзя допустить, чтобы блондин спокойно вошел в город и сеял свои еретические мысли.

— Так, может, его тихонько того… — начал, было, оруженосец Бремека.

Ловчий погрозил парню кулаком. Конечно, Бремек поднялся в орденской иерархии не в последнюю очередь потому, что не гнушался действовать решительно, когда требовалось «тихонько того». Но сейчас блондин был нужен живым. Он хорошо знает собирателя — очень важный свидетель. Кто доставит его в Дом Света, окажет Ордену великую услугу.

— Нет, — медленно произнес Бремек, тщательно подбирая слова. — Ты что? Мы же слуги Света, а не разбойники! Брать певца надо тихо, значит, не в Раамперле, а по дороге. Добрый брат Дорчик, отберите с полдюжины братьев понадежней. Таких, кому можно доверять. Вместе с моими людьми будет довольно, чтобы сделать все как надо. И носилки мне. В носилках, кстати, и в Раамперль певца принесем. Посадим в мешок и спрячем, никто не заметит.

— Хорошо, — кивнул Дорчик. — Но, добрый брат, ответственность вы берете на себя. Нас здесь не слишком любят… как вы убедились на собственной шкуре. Если народ увидит, что мы хватаем невинных на улице…

— На дороге! — перебил Бремек. — Именно на дороге, не на улице. И так, чтобы никто не увидел!

— Тогда я иду нанять носилки, а Кервину велю отправляться по тракту, высматривать певца с девкой.

— Зачем это? Кервин слишком молод, чтобы…

— Зато глаз у него острый и нога легкая, — отрезал Дорчик, сердито шмыгая красным носом. — А знать он ничего и не будет, пусть стережет наших… гм, гостей. Скажем ему, что эти двое — важные свидетели, этого довольно.

Дорчик еще раз показал норов. Вытребовал, чтобы ловчий при свидетелях повторил, что ответственность в случае чего полностью ложится на него, Бремека. Добившись этого заявления, повернул все по-своему.

Бремеку ничего не оставалось, как проглотить досаду и согласиться. Он не считал возможным спорить, ибо без содействия красноносого рыцаря мог не справиться с делом. Проклятое увечье!

Отряд воинов Ордена неторопливо следовал к Айхерну. Братья продвигались медленно, часто высылая разъезды и выбирая дороги, проходящие между полей и голых равнин. Известно, что Капитан Ройнгард мастер устраивать засады.

Магистр Воттвульк, которого добрейший послал к осажденному городу, был человек спокойный и осмотрительный. Притом он был подвержен внезапным приступам гнева, сам знал об этой своей особенности и старательно сдерживал вспыльчивый нрав. Именно потому, что Воттвульк помнил, что способен взорваться и натворить глупостей — именно потому и не было в Ордене воина более осторожного и хладнокровного, чем он.

Магистр не собирался рисковать вверенными ему двумя сотнями латников, предпочитая действовать осторожно. Обвинения в трусости магистра не страшили, такие упреки орденские братья получали постоянно, дело привычное.

Добрый Воттвульк вел колонну короткими переходами, засветло останавливал и велел разводить лагерные костры. Молодые братья рвались в бой, Воттвульк объяснял: Капитан никуда не денется. Не в его обычае бросать незаконченным дело, к которому наверняка готовился несколько лет.