Девушка с зелеными глазами - Хайес Собиан - Страница 40

• Предыдущая
• 40/62
• Следующая

— Для кого-то другого это будет абсолютно бесполезным, — настаивал он. — И мне будет очень больно, если ты не примешь его. Не могла бы ты подняться со мной наверх, чтобы увидеть его в более подходящей обстановке?

Он был так настойчив, что я уже не могла возражать. Он помог мне подняться на три лестничных пролета в свою студию, где меня встретил порыв холодного ветра. Мансардное окно было открыто, и в него влетело несколько сухих листьев и легло на половицы. Мерлин заметно оживился, когда я согласилась прийти сюда. Он положил ладони мне на плечи, и желудок предательски подскочил от его прикосновения. Меня переполняло ощущение горя от всего, что мы потеряли, от слов, которых мы так и не сказали, от вещей, которых не сделали вместе. Оно прокладывало дорогу к моему горлу и осталось там, чтобы задушить меня. Одна часть меня хотела оттолкнуть Мерлина как можно дальше, а другая жаждала прижаться и уткнуться в него носом.

Я заметила наше отражение в зеркале и потеряла чувство самообладания. Мы так хорошо смотрелись вместе. Какое еще доказательство мне было нужно, чтобы поверить, что он любит меня, а не Женевьеву? Он был здесь, со мной, и пытался наладить наши отношения. Я повернулась к нему, решимость моя ослабла, но тут меня отвлекла вспышка света. На крючке над окном было подвешено нечто, и оно раскачивалось и кружилось на ветру, отбрасывая лучики зеленого света. Не было никаких сомнений, откуда взялась эта вещица, и я быстро отпрянула от Мерлина. Его лицо помрачнело.

Я посмотрела на окно и нахмурилась:

— А я узнаю этот кулон. Это от Женевьевы.

— Я даже не обратил внимания, что он там висит, — пробормотал он. — Она делает их тоннами и раздает маминым студентам.

— Но не этот, — продолжала настаивать я.

— Она наверняка случайно забыла его.

— Она была здесь? В твоей комнате?

— Она помогала мне сделать кое-что для тебя, — подчеркнул он.

Я даже не могла сосредоточиться, чтобы ответить что-нибудь. Я вытянула шею, чтобы посмотреть на быстро меняющееся небо, которое, как прекрасное, живое произведение искусства, было идеально заключено в оконную раму. Мерлин подошел к своему мольберту, и мне вдруг стало не по себе.

Из-за последних событий я позабыла о картине, но это она оказалась его подарком для меня.

— Я не могу принять ее, Мерлин… только не сейчас…

— Но ты должна, — настаивал он. — Она уже закончена, и она нарисована специально для тебя. — Он провел рукой по волосам. — Я не отдал бы ее никому другому.

— И Женевьева помогала тебе рисовать ее? — с подозрением спросила я.

Он кивнул.

— Но ты же говорил, что можешь рисовать меня с завязанными глазами.

Мерлин вытянул руку и коснулся моего лица.

— Я мог, Кэти, но потом что-то произошло. Когда я ревновал тебя к Люку… я словно потерял тебя из виду…

— Ты потерял меня из виду, — эхом повторила я, убитая горем.

— Но ненадолго. Понимаешь, я могу нарисовать что-то похожее на тебя в любое время, но я хотел передать твою душу на картине… иначе она была бы совершенно заурядной.

— И как Женевьева тебе помогала?

Он сморщил лоб, пытаясь объяснить.

— Вы обе такие творческие и одухотворенные. Само ее присутствие напоминало мне о том, какая ты необыкновенная.

Значит, Женевьева была его музой вместо меня. Я поняла, что совершенно не хочу видеть картину, для меня она была уничтожена. Я попыталась, пятясь, выйти из комнаты, но Мерлин уже начал медленно снимать ткань с холста, и я была вынуждена наблюдать это торжественное разоблачение. Мелкие детали изменились — глаза стали больше и сверкали сильнее, в пополневших губах появилась жестокость, скулы выше, и постепенно из-за ткани возник диковатый гибридный портрет меня и Женевьевы, который неотступно следил за мной своими зелеными глазами, куда бы я ни отошла.

Я посмотрела на портрет, потом на Мерлина, надеясь, что, быть может, это какая-то отвратительная шутка. Я прямо-таки ощущала прилив желчи внутри и боялась, что мне может стать нехорошо. Он был абсолютно горд собой и действительно ничего не понимал. Если б это не было настолько ужасно, я бы расхохоталась.

— Кэти, неужели тебе совсем нечего сказать?

Я произнесла всего два слова:

— Прощай, Мерлин.

Настали каникулы, и я радовалась, что представился шанс спокойно зализать раны и не сталкиваться с Мерлином в колледже каждые пять минут. Все, о чем говорила Женевьева, исполнилось: она отобрала у меня друзей, бойфренда и сорвала мне учебу. Она точно знала, как я поступлю и каким образом отреагирую. Но самым болезненным разочарованием стала картина — вершина унижения и позора. Слава богу, что я успела порвать с Мерлином раньше, чем он мне ее показал. Я взяла ситуацию в свои руки и сохранила хотя бы малую часть достоинства, что было слабым утешением. Такое признание может звучать не вполне нормально, но испытывать терзания от шаткого положения рядом с ним было гораздо хуже, чем осознавать тот факт, что он больше не мой.

Мне не на что было отвлекаться — Ханна ненадолго уехала в Париж совершенствовать свой французский, а Нэт большую часть времени надо было присматривать за сестренкой. В кои-то веки у меня появилась возможность полностью посвятить себя эскизам, но все они были мрачные, невыразительной, темной расцветки, будто кто-то попросил меня создать коллекцию одежды специально для похорон. Я безвылазно сидела в своей комнате, избегая маму, которая продолжала вести себя как-то странно. Совершенно неожиданно для меня она стала все чаще заговаривать о смене места жительства, что нам стоит переехать в другой город и попробовать начать все заново. При этом мама всегда ненавидела перемены в любом виде, поэтому я все больше начинала подозревать, что это имеет какое-то отношение к ее реакции на настоящее имя Женевьевы.

Когда Люк узнал, что я рассталась с Мерлином, он заехал к нам прямо после работы с цветами и разговаривал приглушенным голосом, будто в доме кто-то умер. Я все еще не могла нормально ходить, поэтому он сам сходил на кухню, поставил букет в воду и даже попытался изобразить какую-то несуразную композицию.

— Как твоя лодыжка?

— Все еще болит.

Я подняла штанину. Нога была всех цветов радуги и какой-то рыхлой на вид.

Люк вытащил яблоко из корзины с фруктами и отгрыз большой кусок. По его подбородку стал стекать яблочный сок.

— Тебе стоит сделать рентген, на всякий случай.

— Мама сказала то же самое.

— Сильно болит?

— Ужасно.

— Если ты не обзаведешься костылями, то пропустишь колледж. — Он побренчал ключами от машины передо мной. — Пойдем, отвезу тебя в больницу… прямо сейчас, и покончим с этим.

Я недовольно застонала, потому что он, как всегда, был прав. Мне пришлось взять сумку и проковылять к автомобилю. Я разглядывала Люка, пока он вел машину и смотрел на дорогу, думая о замечании Мерлина насчет Лауры, но мне не хватало духу спросить напрямую у него самого. Мы приехали в больницу и отправились в травмпункт. Раньше мне не приходилось бывать во взрослой больнице, и меня поразило огромное количество людей в очередях.

— Хорошо, что сейчас не середина ночи, — прошептал он. — Это не очень-то приятное зрелище.

— Я смогу сама справиться, — отважно заявила я. — Просто оставь меня здесь, а потом я доеду на такси домой.

— Даже и не мечтай, — проворчал он в ответ и принялся насвистывать жизнерадостную мелодию.

— Лаура, должно быть, ненавидит меня, — напряженно начала я.

— С чего бы ей тебя ненавидеть?

— Я постоянно отвлекаю тебя, вот как сейчас.

— Она не обращает внимания.

— Ты всегда говоришь одно и то же. Что она не обратит внимания.

Люк перестал насвистывать, повернулся и стал пристально смотреть на меня. Обычно его глаза были светлыми и смеющимися, но сегодня они отдавали ледяной синевой и показались мне глубокими, как фьорды.

— И что, Кэт?

— Ну, просто… почему она перестала приезжать? Раньше мы здорово зависали втроем.

• Предыдущая
• 40/62
• Следующая