Бабушкино море - Георгиевская Сусанна Михайловна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/18
• Следующая

— Степанёк! Не зевай!.. — командует кухарка. — Надежда, жиру!

Какой-то маленький мальчик, с круглой, как шар, бритой головой и дочерна загорелыми босыми ногами, пыхтя, подтаскивает к плите охапку камышей и запихивает их в топку.

Огонь ревёт, и целое облако дыма вырывается из белой трубы над плитой.

— Степанёк, поднеси-ка тёте Моте жиру! — кричит с берега чей-то звонкий голос.

Ляля оборачивается и видит, что на самом берегу сидит на корточках другая женщина. Справа и слева от неё лежат в песке две горки рыбы. Рыбачка хватает рыбину слева, быстро-быстро скоблит её острым большим ножом так, что чешуя брызгами сыплется вокруг. Поскобливши рыбу, она вспарывает ей брюшко, полощет прямо в море и кидает направо. Куски жёлтого рыбьего жира она бережно кладёт в отдельную мисочку. Рыбы так и перелетают слева направо, слева направо.

Степанёк подхватывает мисочку и бегом несёт её кухарке.

Но тут из-за камня медленно выходит чёрная гладкая кошка с рыбкой в зубах. Почуяв жир, она бросает рыбу, подходит к Степаньку и, поднявшись на задние лапки, тянется передними к мисочке.

— Ах, чтоб ты пропала! — говорит Степанёк, но сейчас же нагибается к кошке и подаёт ей самый большой кусок жиру.

— А где бабушка? — спрашивает Ляля.

— А куда ей деваться? В море, — отвечает кухарка. — Котёл пошла выбирать.

— Котёл — из моря?!.

— Не с плиты же, — говорит кухарка. — Может, косячок какой попадётся, так рыбки тебе привезут хорошенькой. Степанёк, не зевай! Надежда, жиру!..

Степанёк опять подкладывает в топку камыш и бежит на берег за жиром.

Ляля стоит у плиты, переминаясь с ноги на ногу, и зевает.

— Что, не проспалась? — спрашивает кухарка.

— Проспалась, — говорит Ляля.

— Может, кушать охота?

— Нет, неохота, — говорит Ляля.

— Ну, коли просто соскучилась, — так бабка велела стан тебе показать. Степанёк, покажи-ка девушке стан.

— А вон тама стан! — говорит Степанёк и показывает куда-то вправо.

Ляля оглядывается: на высоких балках, вколоченных в берег, словно избушка на курьих ножках, стоит длинный дом, повёрнутый задом к большой земле, а маленькими оконцами — к морю. С его порожка во влажный морской песок спускается узкая лесенка.

Взявшись за руки, Ляля и Степанёк бегут вдоль берега к дому на курьих ножках. Одолевши лестницу, они входят в большие пустые сени. Степанёк толкает дверь, и Ляля видит, что в этом длинном доме всего одна комната.

— Странный дом!.. — говорит Ляля.

— Да разве же это дом? Это стан, — отвечает ей Степанёк.

В единственной комнате дома-стана стоят вдоль бревенчатых стен деревянные койки, аккуратно застланные одеялами. Посередине комнаты длинный стол, уставленный мисками. Возле каждой миски лежат ложка и большой ломоть хлеба.

Сквозь крошечные оконца синеет море. Море за окошками зыблется, дрожит, ходит, и по стенам и потолку тоже ходит, дрожит, зыблется золотая рябь. От этого у Ляли начинает немножко кружиться голова. Ей кажется, что весь дом качается, как лодка.

Она садится на табуретку, прищурившись и ухватившись руками за сиденье. Но табуретка прочно стоит на дощатом полу. Успокоившись, Ляля встаёт и подходит к стене. На стене висят картины. На одной нарисованы Ленин и Сталин, на другой — рыбак в клеёнчатой шапке, такой же, как у лялиной бабушки. Над ним вздувается белый парус. В руках он держит серую сетку. В сетке бьётся большая, красиво раскрашенная серебряной краской рыба.

— Портрет, — говорит Степанёк.

— Чей? — спрашивает Ляля.

— А так себе. Просто рыбак. А ещё вчера у нас картину крутили, — задумчиво говорит Степанёк. — Механик приехал. Навёз винограду. Потом председатель приехал. Привёз мне ландрину и яблоков. А картина была ничего себе. Три раза крутили. Картина роскошная… Рыбакам понравилась.

— А тебе?

— А мне — нет: я люблю про войну, а там всё про любовь…

Сказав это, Степанёк взбирается на подоконник, распахивает окошко и садится, свесив наружу загорелые ноги.

— Упадёшь! — кричит Ляля.

— А может, не упаду! — говорит Степанёк.

Тогда, подумав, Ляля тоже садится на подоконник рядом со Степаньком. Оба смотрят на море. В море врезается сбоку остроконечный, зубчатый мыс, поросший травою и камышом.

— А там кто живёт? — говорит Ляля.

— А никто не живёт, — говорит Степанёк. — Кабаны живут с кабанятами… Вот поехал я раз по камыш вместе с дедом Василием. Видим: примято на бережку. Стало быть, значит, напиться ходил кабан. Недавно, видать, ходил: камыш ещё от ветру не распрямился. Дед Василий и говорит: «Жаль, ружьишка не захватил». А кабан будто слышит: как заорёт в камыше и морду поднял. А рыло тупое, и сам тяжёлый. Как побежал, так земля под ним задрожала. А за ним — кабанята. И такой на мысу вдруг сделался ропот и топот, аж всё дрожит. Я говорю: «Тикаем, дед Василий». А он мне: «Глуп ты, вот ты кто после этого! Он же не забодает».

— А потом что было?

— А ничего такого. Видно, спать полёг, — потому, земля успокоилась.

— А ты тут всегда, на мысу, живёшь? — говорит Ляля.

— Зачем «всегда»? Не всегда, — удивляется Степанёк. — Мы из Гривенской. Это сюда наезжают со всех станиц только в весну да в осень. В путину.

Почесав задумчиво свою круглую, с торчащими мелкими волосами макушку, он соскакивает с подоконника…

— Айда на берег, камни лукать, — говорит он.

Ляля покорно спускается с подоконника.

Степанёк бежит к берегу. За ним, запыхавшись, бежит Ляля.

Добежав до длинной серой гряды камешков, Степанёк останавливается, нагибается и разгребает гальку босыми пятками.

Ляля, наклонившись, смотрит в ямку, которую раскапывает Степанёк. На дне этой ямки, словно на донышке кукольного колодца, показывается вода.

Степанёк садится на корточки и вытаскивает из кучки блестящих камешков один тонюсенький, словно облизанный морем.

Он говорит:

— Нашёл! — и замахивается.

Камень, брошенный Степаньком, летит, подпрыгивая и чуть задевая воду. Там, где он коснулся моря, появляются лёгкие, чуть видимые круги.

— Раз — блинчик!.. Два — блинчик… Пять блинчиков, — говорит Степанёк. — Видала?

— Видала! — повторяет Ляля, как эхо, и, привстав на цыпочки, ищет глазами то место, где потонул камень.

В это время откуда-то справа, из-за мыска, заросшего камышом, появляется старенький старичок с ведёрком. Старичок задумчиво смотрит на небо, приложив ко лбу козырьком свою старую руку. Когда он подходит ближе, становится ясно видно, что лицо у него коричневое, точно кора у дерева.

Крякнув, старичок аккуратно ставит ведёрко на берег. На ведёрке написано по-печатному: «Завет Ильича». Неспеша, словно задумавшись, он отвязывает голубую лодку, прикреплённую толстой верёвкой к колышку, вбитому в берег.

На борту этой лодки написано по-печатному: «Ефросинья».

Коричневые, темные пальцы старичка движутся очень медленно. Неторопливо развязывают они толстый узел толстой верёвки.

Отвязав лодку, старик легонько отталкивает её от берега.

— Дед, а дед! — говорит Степанёк.

Старик молчит. Он будто не слышит.

— Дед Василь! А дед Василь, — тонким голосом опять повторяет Степанёк.

— Ну, чего тебе? — не оглядываясь, спрашивает старик.

— А сам знаешь, чего!

— Вот ещё, тоже клиент нашёлся! — отвечает старик и оглядывается.

Тут он в первый раз замечает Лялю.

— А ты откуда? — строго и коротко говорит старик.

— Из Приморско-Ахтарской, с бабкой прибыла, с Варварой Степановной, — отвечает ему Степанёк.

— Ага! — говорит старик. — Стало быть, Варвара Степановна и внучку к делу приучать надумала.

Он толкает лодку.

— Охота тебе, стало быть, на лодочке прокатиться?..

— Охота, дедушка, — шопотом говорит Ляля.

— Лезь! — не теряя времени, кричит Степанёк и кидается в лодку.

Лодка отчаливает. Её легонько толкает старик. Оттолкнувши лодку от берега, он так легко прыгает в неё, будто даже не прыгает, а вспархивает, мелькнув налету босыми коричневыми ногами.

• Предыдущая
• 8/18
• Следующая