Таблетка от всего - Патрик Лора - Страница 5

• Предыдущая
• 5/31
• Следующая

— Кара...

— Я действительно должна ехать, — произнесла она твердо.

— И поедешь. Через секунду. Я должен сперва тебя поблагодарить.

— Поблагодарить?

— Ты столько трудилась, запихивая эти яблоки в сумку, а потом ехала сюда. Похоже, Джон Джэйкоб нарисовал портрет настоящей ведьмы-людоедки.

Она покачала головой.

— Он нарисовал портрет красивой женщины, и я абсолютно не имела права вмешиваться...

— Ты беспокоилась обо мне.

— Нет.

— Ты беспокоилась обо мне, — повторил он мягко. — И я должен тебя поблагодарить.

Она никак не ожидала того, что произойдет, и была совершенно не уверена, знал ли Крэйг, что собирается делать. Его рука медленно протянулась к ней. Палец погладил ее по щеке, потом ладонь скользнула на затылок. Как в тумане, она увидела его приближающееся лицо и темные, прищуренные от солнца глаза.

И затем ее коснулись губы. Нежнее тайного шепота, они скользили по ее губам, нежно, бесконечно нежно, не задорным поцелуем мальчишки, не знакомым сексуальным приглашением мужа. Она чувствовала вкус кофе и голубики и чего-то неописуемо опасного. Путь был знаком — то же самое глубокое и медленное соскальзывание в чувственность, пугающая прелесть искушения, стремительный приход волшебства.

Крэйг вскинул голову. Мрачная складка обозначилась между бровями, такая же, как и у нее, она была в этом уверена. Его губы шевельнулись, и она ждала, что он скажет что-нибудь разумное. Вместо этого он прошептал:

— Проклятие, Карен. — И снова коснулся ее губ.

Он взял в руки ее лицо, заставив замереть. Внезапно она перестала дышать, перестала думать. Черная молния сверкнула в воздухе, свободная, как ветер, могущественная, как заклинание. Один поцелуй переходил в другой, вызывая эмоции, которые Карен считала мертвыми и похороненными. Мне это снится, этого не может быть, проносилось у нее в голове.

Однако все было невыносимо реальным. Его язык скользил в ее губах, влажный и горячий, чувствуя ее вкус. Она ощущала жар, исходящий от его кожи, напряженность его мускулов. Он целовал ее страстно, жадно, как будто она была драгоценным сокровищем, потерянным и снова найденным.

Карен прижалась к нему, голова кружилась, и она наполовину верила, что Крэйг поражен той же молнией. Головокружение стало сильнее, а не слабее, когда, найдя опору — его голые плечи, она прижалась бедрами к его бедрам, ее груди гладили его грудь.

— Кара, прекрати, — пробормотал он хриплым голосом...

Она прошептала:

— Да.

Честно и в полном согласии.

— Нам же нельзя.

— Я знаю.

— Это безумие, и мы оба это знаем и прекращаем немедленно. Прямо сейчас.

— Прямо сейчас, — прошептала она, улучив секунду, когда его губы еще не слились с ее губами снова.

Солнечные лучи танцевали в зажмуренных глазах. Она до боли выгнула шею, когда его губы скользнули к ее горлу. Легкие вдыхали воздух, но это не помогало. Не кровь, а ртуть заструилась в венах, когда его руки скользнули вниз по спине, агрессивно сжав бедра. Он дышал резко и неровно, плотское возбуждение овладело им — в этом она не могла ошибиться.

Карен понимала, что это было неправильно. Умом она помнила раздиравшую ее боль, причиненную именно этим человеком. И ей было так легко оттолкнуть его. Но не в этой жизни.

Она никогда не думала, что почувствует это снова, и была уверена, что волшебство потеряно навсегда, что ощущение чуда давно умерло в ней. Не напряжение страсти было важно. Главным было чувствовать себя живой, поразительно живой, в каждой клеточке тела.

Карен никогда не чувствовала себя так ни с кем другим. Ничего похожего. Это было только с Крэйгом: волшебство приходило всегда только с ним. И она никогда не думала, даже в годы перед разводом, что он мог чувствовать волшебство с кем-либо еще.

Крэйг отодвинулся, взглянул ей в лицо и тихо выругался. Он тенью следовал за ней к дому, на террасу. Все время бормоча угрюмые предупреждения. И все время целуя ее — в промежутках между предупреждениями.

Дверь отказалась открываться сама. Он распахнул ее пинком ноги, и, поскольку он остановился, чтобы снова обнять ее, дверь стукнула его пониже спины. Она втянула его внутрь, но он, видимо, не заметил этого. Он яростно нахмурился.

— Кара, это серьезно. Это ужасно. Этого не должно быть.

— Ну, так остановись.

— После дождичка в четверг, — прошептал он. — А может быть и позже.

Он расстегнул и распахнул на ней рубашку. Он хотел коснуться губами ее кожи и застонал, когда сделал это. Его взгляд обжигал ее, но они ведь еще ничего не сделали. Пока. Но по тому, как сердце колотилось в ее груди, как он глядел на нее, она знала, к чему они идут, если она не остановит его, их обоих, и быстро.

Выбор был в ее руках одно долгое мгновение. А потом он исчез.

Она сбросила сандалии, они лежали, как следы, на дороге в спальню. Он возился с пуговицами. Ее блузка повисла на дверной ручке. Джинсы были брошены... куда-то.

В спальне было темно и прохладно. Через стеклянные двери балкона открывался вид на скалистые уступы и склон ущелья. Двухспальная кровать была встроена в стену. Крэйг игнорировал спальный мешок на полу — видимо, он спал на балконе — и подтолкнул ее к кровати. Она очутилась под ним.

Он ласкал языком горящую кожу на ее шее. Он расстегнул крючки ее простенького лифчика и освободил груди. Язык скользнул вниз, потом она почувствовала зубы. Когда он взял в рот ее твердый, набухший сосок, все ее тело напряглось и приникло к нему.

В суде Карен привела бы дюжину свидетельств: от детей, от родителей, от людей, с которыми она работала, что она никогда не была безрассудной. Только с ним. Не было другого мужчины, который заставил бы ее чувствовать себя порочной и развратной, сбившейся с пути. Крэйг ей никогда не помогал. Он сказал когда-то, что хотел, чтобы она чувствовала себя развратницей. Безоглядной развратницей.

Но никогда прежде он так безжалостно не стремился к этой цели.

Утренняя небритость щекотала ее нежную кожу, возбуждение усиливалось и обострялось. Его язык прокладывал влажную огненную тропу в мягкой ложбинке между грудями. Он целовал горло и груди, как будто проголодался, а она была пищей, и ему было безразлично, что они пропустили первое блюдо.

Он и раньше умел доводить ее до безумия. Но Крэйг, должно быть, забыл, что он и ее научил этой игре.

Ее руки скользнули по его телу, по мускулистому животу, вниз, где упругие волосы вились как раз над застежкой джинсов. Тугая застежка никак не поддавалась, потом внезапно поддалась, и молния расстегнулась сама.

На мгновение она остановилась, просто любуясь на него. Затем медленно повела рукой от горла к гладкой мускулистой груди, к животу, и дальше вниз — лениво, как петляющий ручей, к тому месту, где раскрылись его джинсы. Ее пальцы скрылись из виду на целую минуту, а может быть на две.

Что-то сверкнуло в его глазах еще до того, как он перекатил ее под себя. Он издал странный звук — полусмех, полустон — и схватил ее руки.

— Так ты хочешь играть всерьез? — прошептал он.

— Нет.

— Хочешь. Ты всегда любила опасность, Кара.

Ему пришлось освободить ее руки, чтобы стянуть джинсы. Это он проделал мгновенно, но трусики с нее он стягивал невыносимо медленно, целуя ее ноги до тех пор, пока полоска материи не упала рядом с кроватью.

Теперь она была совсем голая. Он тоже. Наслаждение этим светилось во взгляде, которым он окинул ее с головы до ног.

До этой минуты она думала, что он охвачен страстью, испуганный и обезоруженный желанием, внезапно нахлынувшим на них обоих. Крэйг всегда был агрессивен. Вначале он пугал ее — своими размерами, силой, чисто мужским подходом к сексу. Он не думал, по крайней мере, в постели. Запах, вид, прикосновение, звук — он был земной человек, любивший женское тело и любовь.

Но она ошиблась, думая, что он захвачен страстью.

По его знаку она обхватила его ногами высоко, почти у талии, и он вошел в нее медленно и глубоко. Но гонка к финалу не начиналась. Кожа его была влажной от пота, мускулы напряглись, как канаты, глаза горели черным огнем. Однако поцелуй его был нежнее, чем дуновение ветерка. И он нежно сдвинул влажные волосы с ее висков.

• Предыдущая
• 5/31
• Следующая