Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези - Датлоу Эллен - Страница 57

• Предыдущая
• 57/189
• Следующая

Однако на этот раз мне не удалось отыскать глобус. В какую дверь с лестничной площадки я ни тыкалась — они все вели в очередной зеленый вестибюль с одинаковыми рядами деревянных дверей. Похоже, мне уже и дорогу на улицу не найти. Мне становилось все страшнее. Даже если я найду папин кабинет, у меня просто не хватит духу постучать — а вдруг из-за двери опять высунется незнакомый дядька и рявкнет?

Наконец я решила спуститься в подвал, туда, где располагалась лаборатория с животными. Может, повезет, и я встречу там папу или кого-нибудь из его студентов, в общем, хоть кого-то знакомого. Я спускалась, и спускалась, и спускалась, пока ступеньки не кончились, и тогда толкнула дверь.

Свет в подвале был совсем другой, потому что окон здесь не было, — и запах тоже. Резко пахло зоопарком и дезинфекцией. Тут я тоже бывала не раз и знала, что от обезьяньих клеток лучше держаться подальше: стоит подойти, и обезьяны вцепляются в прутья и начинают трясти решетку, скалить зубы, рычать, а если зазеваешься — пытаются схватить. Обезьяны хоть и маленькие, но сильные. Они еще и укусить могут.

За обезьяньими клетками помещались крысиные, поставленные одна на другую. Их тут было так много, что получались целые ряды, а между ними проходы, как в супермаркете.

Крыс всегда сажали в клетку поодиночке. Каждая кромсала на клочки газетную подстилку и устраивала себе из этих конфетти мокрое пованивающее гнездышко. Завидев меня, крысы вылезали из своих уголков и глядели вслед, держась лапками за прутья решетки и деловито подергивая носом. Это были капюшонные крысы, с темными мордочками и острыми зубками. В крысиных глазах мне померещилось сочувствие. Как будто крысы за меня волновались, что я тут одна, без папы, заблудилась, и от этого у меня на душе полегчало.

В конце очередного прохода между клетками я наткнулась на незнакомого человека — высокого, светловолосого, с бледно-голубыми глазами. Он присел на корточки и пожал мне руку, так что варежка, пришитая к моему рукаву, закачалась. «Я здесь абсолютно чужак, — со странным выговором сообщил он. — Прибыл очень недавно. И потому не со всеми знаком, как тому следует быть. Мое имя — Видкун Фрейн». Из нагрудного кармана его рубашки выкарабкалась большая капюшонная крыса. Глазки ее смотрели на меня с тем же озабоченным выражением, что и у крыс в клетках. «Но я не совсем в одиночестве, — объяснил белокурый человек. — Познакомьтесь, Крысиный Король собственной персоной».

Из-за этого выражения глаз я и сказала Крысиному Королю, как зовут папу. И мы все поехали в лифте на четвертый этаж.

Мой спаситель оказался норвежским психологом, он приехал в Штаты поработать с моим папой и его коллегами — они исследовали всякие теории обучения и заставляли крыс бегать по лабиринтам. Дома, в Осло, у Видкуна остались жена и сын, ровесник моего старшего брата. Папа очень обрадовался, когда увидел гостя. А когда он увидел меня, то обрадовался гораздо меньше.

Я старалась сохранять собственное достоинство и потому упоминать про Скотта Арнолда не стала. А та дверь, в которую я стучалась в самом начале, вела в кабинет администратора, который и раньше так себя вел. Мне папа сказал, чтобы я больше не заявлялась к нему на работу без спросу, а Видкуну — чтобы приходил к нам сегодня ужинать.

Видкун не раз навещал нас и даже пришел к нам на Рождество, потому что его семья была далеко. Мне он подарил книжку «Замки и драконы. Сказки со всех концов света». Не знаю, почему он выбрал именно ее, — может, продавец посоветовал, а может, книжка нравилась сыну Видкуна.

В любом случае подарок попал по адресу. Я перечитывала книжку снова и снова, она полюбилась мне, как никакая другая, и росла вместе со мной, как и положено по-настоящему хорошим книгам. Так что тех, благодаря кому я стала писательницей, было двое. Первый — мой отец, психолог, специалист по стимулам и реакциям, который у себя в лаборатории верил в то, что натиском можно добиться чего угодно, но в моем воспитании ограничивался педагогическими параболами и гомеопатическими дозами Эзоповых басен.

А вторым был Видкун Фрейн, которого я едва знала, — незнакомец из далеких краев. Он показал мне на том большом глобусе в вестибюле свою родину и как-то на Рождество подарил книжку, которую я полюбила больше всех книг на свете. Больше я про Видкуна почти что ничего не помню. Негромкий голос и мягкие манеры. Озабоченные глазки Крысиного Короля, высунувшего нос у него из кармана. Имя Видкуну родители выбрали неудачно, как мне позже объяснил папа, — так звали печально известного норвежского предателя.[22] Наверное, нелегко ему приходилось в школе, сказал папа, и я это запомнила.

Во всех сказках в «Замках и драконах» было полным-полно разных волшебных событий. Правда, до того, как история подойдет к счастливой развязке, могло произойти много чего ужасного, но ужасам все-таки всегда был какой-то предел. Хорошие получали по заслугам, злодеи — тоже. Эти сказки щадили читателя куда больше, чем братья Гримм или Андерсен. И прошло много-много лет, прежде чем я достаточно окрепла душой, чтобы читать по-настоящему мрачные истории.

Впрочем, даже теперь кое-что из классики мне читать нелегко. И прежде всего это история о Гаммельнском Крысолове.[23] Первую часть, с крысами, я всегда терпеть не могла. Перед глазами у меня как наяву вставал Крысиный Король и его собратья — как они послушно семенят навстречу смерти, пританцовывая под музыку Крысолова, подергивая носом и озабоченно блестя глазками. И еще мне не нравилось читать про родителей-лгунов. А финал я просто ненавидела.

Папа всегда старался как-то меня утешить. Дети в конце были очень счастливы, повторял он. Они попали на бесконечный праздник, где к столу подавали горы конфет, а музыка была слаще меда. И они лакомились и лакомились, и у них попросту не оставалось времени вспомнить о том, как скучают по ним родители.

Но я на такое утешение не поддавалась, потому что по собственному опыту знала — на любом празднике наступает момент, когда сладкое уже встает поперек горла. Один за другим дети вспоминали о доме. Один за другим поднимались из-за пиршественного стола и пытались найти выход из глубин волшебной горы. В непроглядной тьме карабкались они вверх и вниз по резным каменным ступеням. Они плутали по темным коридорам и пещерам, где так легко заблудиться, и единственное, что им оставалось, — это двинуться обратно на звук дудочки Крысолова, ведь выбора у них не было, и так все время, и так вечно. У этой сказки на самом деле не было никакого конца! Мне казалось, что она тянется в дурную бесконечность.

Вскоре после того, как появился Видкун, я написала первую в своей жизни книгу. Все персонажи были детенышами разных животных. Некий поросенок, или щенок, или ягненок нечаянно отставал от семьи и терялся где-нибудь в лесу. Все в отчаянии кидались на поиски, находили потеряшку и с радостью заключали его в объятия. Каждая история оказывалась гораздо короче предыдущей. Родители полагали, что у меня просто не хватает сил. Но на самом деле я просто не могла вытерпеть середину истории и потому с каждым разом делала разлуку все короче.

Теперь-то я уже знаю, какая участь в конце концов ожидала тех обезьян из лаборатории, а тогда я этого не знала. Думаю, что и крысы встречали не только кусочки сыра, запрятанные в уголках лабиринта, как пасхальные яйца.[24] Я росла, и количество вопросов, которые я обдумывала, но не задавала, тоже росло. Реальная жизнь — она ведь только для самых выносливых.

Когда мой брат уехал учиться в колледж, я три дня рыдала. На предпоследнем курсе он отправился еще дальше, на юг Англии, в университет Сассекса, по обмену. А в каникулы решил съездить в Норвегию, покататься на лыжах. И вот на Пасху он очутился в полном одиночестве и позвонил своему единственному во всей Норвегии знакомому.

• Предыдущая
• 57/189
• Следующая