Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 15

— Вполне, Урзин! — Юноша встал и несколько разнеуверенной походкой прошёлся по комнате.

Вдруг он остановился и пристально взглянул на молодого провизора.

— Мирослав, Он и вам дал эту власть? Вы уверены, что вы — дитя Божие?

— Да, пан Коримский, благодаря невыразимой любви Божией!

Бог Отец дал мне Своего Сына, моего Господа Иисуса Христа; я Его принял; а Иисус Христос, омыв меня сперва Своей кровью от моих грехов и освятив моё сердце для Себя, дал мне Своего Святого Духа. Так Он исполнил чудное обетование: «Мы придём к нему и обитель у него сотворим».

Лицо говорившего выражало кротость и уверенность.

— Я, правда, ещё не обладаю той силой, — продолжал он спокойно, — у меня нет того мужества, какое имели первые христиане. Может быть, я сегодня не был бы в состоянии принять позорную смерть и, несмотря на мучения, благословлять мучителей своих. Но я верю, что, оставаясь в послушании, небесный мой Учитель научит меня жить и умереть так, чтобы не предать Христа. И потому, что Он — Дух силы, Он подкрепит меня в моей борьбе. Из-за моей слабости у Него со мной будет, конечно, ещё много хлопот, но Он меня не оставит, ибо Он верен…

День клонился к вечеру, заалел закат. Помещение озарилось золотисто-розовым светом. Но Николай Коримский этого не замечал. Глаза его были закрыты, душа его, казалось, удалилась в неизвестные дали.

Урзин смотрел на него, хотя его губы не шевелились, видно было, что он молился.

— А где написано, что Он дал вам власть, быть чадом Божиим? — произнёс юноша после долгого молчания, не открывая глаз.

Лицо Урзина осветилось радостью.

— В первой главе Евангелия от Иоанна. Если позволите, я прочту вам всю главу.

— Да, прошу!

Урзин взял в руки Новый Завет, полистал его и начал читать. В тишине воскресного вечера голос его звучал, как нежная музыка. Слушая стих: «В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков», Николай устремил свой взор к золотисто-розовому небу, затем его взгляд остановился на устах читающего. При словах: «В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришёл к своим, и свои Его не приняли», — голос читавшего задрожал, а по лицу слушавшего пробежала тень. — «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились. И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца». Урзин оторвался от книги и сказал:

— Не правда ли, пан Коримский, мы видим из этих слов, что Иисуса, Богочеловека, разделить невозможно?

— Да, Мирослав, я вижу, что вы правы. Иисус Христос принёс в мир благодать, любовь и истину. Понимаете, до сих пор Христос был для меня лишь понятием всего высокого, благородного, доброго, а теперь Он стоит передо мной как личность, как Бог, ставший человеком. Если вы не устали, читайте, пожалуйста, дальше.

— С удовольствием.

Урзин подложил дров в огонь, прикрыл колени юноши своим Старым одеялом и, придвинув своё кресло ближе, стал читать дальше. При словах: «На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, который берёт на Себя грех мира», Николай снова прервал его вопросом:

— Как вы понимаете это название? Почему Иоанн называет Его Агнцем?

— Это мы найдём в Ветхом Завете.

Молодой человек принёс Библию и прочитал сначала о назначении пасхального агнца, затем главу 53 пророка Исаии, и перед слушателем во всём своём величии и значении предстал истинный Пасхальный Агнец, который через Свою смерть искупил всё человечество от рабства греха и наказания смертью.

К сожалению, начало темнеть и читать стало невозможно дальше того места, как два ученика Иоанна пришли ко Христу и остались у Него и как Андрей искал своего брата Симона и сказал: «Мы нашли Мессию, что значит: Христос».

— Уже темно стало читать, — сказал Николай Коримский, — отложите книгу. Может быть, вы устали от меня, но с вами хорошо сидеть и говорить. Извините меня, если я ещё останусь.

— Не надо извиняться, пан Коримский. Это для меня счастье.

— Вы мне льстите, Мирослав.

— Нет, пан Коримский, я говорю правду.

— А я и по вашему лицу вижу, что вы мне рады, поэтому и остаюсь. Я бы мог попросить вас к себе наверх, но там холодно… Когда я зашёл к вам, вы что-то писали…

— Да, я писал свой дневник.

— Вы ведёте дневник? Не слишком ли однообразна для этого жизнь здесь?

— Я только по воскресеньям записываю события прошедшей недели.

— А что вы запишете о сегодняшнем дне?

— Что я был счастлив, прочитав вам Евангелие нашего Господа, и что мой Спаситель сегодня впервые стоял лично перед вами.

— Это для вас так важно?

— Очень. Мой Господь и Спаситель ничего не делает наполовину. После того, что Он явился вам, Он и поможет вам познать Его.

Дух Святой теперь не перестанет действовать, пока вы не начнёте искать Его и, в конце концов, с восторженным ликованием не броситесь в Его объятия. Он примет вас в Своё сердце и сделает вас счастливым чадом Божьим. И поэтому у меня есть основание занести этот час в мой дневник; ибо когда вы достигнете этого счастья, вы сами всю жизнь будете вспоминать этот воскресный вечер, когда вместе с золотой вечерней зарёй первый Луч Света озарил ваше сердце.

— Вы считаете, что до сего дня во мне всё было темно? — спросил юноша, нахмурившись. — Ведь вы меня до болезни совсем не знали. Слабый Николай Коримский не даёт вам представления о его прежнем характере.

— Это верно, пан Коримский, но свет бывает двоякий: один — заблуждающий свет, который не может просветить ночь и облака; другой — истинный свет, светит в темноте, но мы ему не доверяемся. Я тоже годами ходил за ложным светом. Но когда мне пришлось ступить в глубокие воды страданий, он исчез. Тогда мою душу осветил истинный свет, и несмотря на то, что обстоятельства мои не изменились и, может быть, никогда не изменятся, во мне свет и тепло, и я счастлив.

— По вашим словам, — прервал его юноша, — ваша скорбь ещё не прошла? В чём она? Может быть, вы понесли невосполнимую утрату?

— Да, пан Коримский, я всё потерял на этом свете… Однако не будем об этом говорить.

— Но мне вас жаль и я хотел бы вам помочь, если бы мог.

Может быть, утрата ваша лишь кажущаяся, или её покрывает могила?

— Да, она похоронена.

— И вы всё же счастливы? — юноша взял руку молодого провизора в свои руки.

— Я счастлив, пан Коримский, ибо ночь во мне прошла и меня озаряет вечный свет. Когда этот свет озарит и ваше сердце, тогда и вы не будете больше чувствовать себя несчастным.

УСЛЫШЬ мольбу и вздох души моей,

Хочу Тебя, мой Бог, любить сильней.

Хочу любить огнём мольбы святой

Всем сердцем и умом, и всей душой.

Напрасно в тьме сует я мир искал;

Лишь Твой завет любви мне счастье дал.

Увижу ль иногда грозу скорбей,

Хочу я и тогда любить сильней.

Прервётся ль жизнь моя для вечных дней,

Хочу и в небе я любить сильней.

И знаю, буду там, где нет теней,

Где вечный Бога храм, любить сильней.

— Какие хорошие слова, пан Урзин! А мотив этой песни вы знаете?

— Да, пан Коримский. Хотите, я вам её спою?

— О, прошу вас!

Молодой провизор снова прислонился к печи. Зазвучал его нежный, чистый голос. На небе угасла последняя полоска света, и между снежными облаками засияли две звезды.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Эти две звезды засияли над Подградом в воскресный вечер и, как казалось, именно в тот момент, когда в красивом доме среди ельника воцарилось счастье. Маргита, наконец, была вместе со своим отцом.