Большие пожары - Буданцев Сергей Федорович - Страница 22

Мистер Струк помолчал. Прислушался к отчетливо гремевшему где-то недалеко пению огромной толпы. И еще более уверенно добавил:

— На-днях, вероятно, все-таки подпишем концессию… Тогда и отошлем его.

Пантелеймон Иваныч покрутил головой:

— Ох, Фома!.. Не мне тебя, старика, учить… Оба вы с покойным моим тятенькой учены были хорошо… А все ж таки, гляди в оба!.. Дошлая порода большевицкая… Сквозь всю землю неприметно проходит… не то што в душу человечью…

Голос Кулакова дрогнул и оборвался. В столовой стало тихо.

А в окна рвался грохот тысячи ног, дробивших тяжелыми шагами мостовую.

Мистер Струк переводил взгляд глубоко сидевших стеклянных глаз то на Кулакова, то на дам; видел на их лицах испуг и тревогу и не мог понять, в чем дело.

У Сонечки опять веснушки выступили из-под пудры. Валентина Петровна хрустела ломающимися пальцами. А у Пантелеймона Иваныча на розовой лысине выступили капельки пота, посинело лицо и стали круглыми глаза.

— Что такое, господа? — растерянно спрашивал мистер Струк. — В чем дело?

Но ему никто не ответил.

Точно по команде, все стали из-за стола, кинулись к окнам и, упираясь руками о подоконники, смотрели со второго этажа вниз, в тьму улицы, по которой из-за угла двигалась тысячная толпа рабочих.

Над передними рядами в отблесках желтых полос из окон колыхалось багровое знамя, на фоне которого взвивался громкий юношеский тенорок:

Ночная тьма, пропитанная удушливой прелью опавших листьев и осенним запахом спелых овощей и фруктов, разорвалась ревом сотен крепких глоток:

Черная громода с колебающимся знаменем быстро двигалась мимо кулаковских окон, дробно отбивая шаг. Казалось, что люди не сапогами выстукивают мостовую, а дробят густыми залпами из винтовок.

Склонившийся над подоконником Пантелеймон Иваныч чувствовал, что его треплет лютая лихорадка.

С пересохших губ его срывался и падал в тьму улицы шопот:

— Вот оно… началось!.. Рабочие… с нашей фабрики… железнодорожники… стругалевцы… все!.. Сволочи!.. Поднимутся ватагой… рухнут все планы… все пропадет… все…

Шопота его никто не слыхал.

Когда поющая толпа прогромыхала мимо и стала удаляться, спускаясь к центру города, в опустевшую улицу из-за угла мелькнула черная тень женщины в коротенькой юбочке, в пальто, оттороченном мехом, в шляпке и с зонтиком в руках. Она прыгнула на парадное кулаковского дома и скрылась в темном коридоре. Вверху остановилась перед квартирой Кулаковых и быстро принялась давить кнопку электрического звонка.

Из-за двери Маша спросила:

— Кто здесь?

— Это я, — ответила Ленка-Вздох. — Я, Елена…

— А-а, — протянула Маша и щелкнула затвором.

Распахнув дверь, Маша пропустила вперед себя Ленку, приговаривая:

— Пожалте… дома они… велели принять… Мириканец тоже здесь…

Феоктист БЕРЕЗОВСКИЙ

А. ЗОРИЧ

Глава XI. Двойник

Когда в четыре инженер Куковеров шел от Струка к себе, в гостиницу, на перекрестке Гоголевской и Шоссейной он увидел у газетного киоска человека в прорезиненном пальто и в кепи, сдвинутой на затылок. Человек спросил «Огонек» и, развернув журнал, стал в трамвайную очередь на мостовой. Он внимательно пробегал, казалось, страницы и, отрываясь изредка, равнодушно скользил взглядом по тротуару, сплошь забитому в этот час возвращавшимися со службы людьми.

Инженер Куковеров тоже подошел к киоску и тоже спросил журнал; пока газетчик отсчитывал сдачу, быстрым и внимательным взглядом он окинул очередь и сзади посмотрел на человека в прорезиненном пальто и в кепи, сдвинутой на затылок: журнал, который человек читал так внимательно, был перевернут в его руках вверх ногами!

Куковеров взял сдачу, повернул за угол и, не спеша, пошел по Шоссейной, изредка останавливаясь у магазинных витрин. В зеркальных стеклах витрин видна была улица и противоположный тротуар; на другой стороне, человек в прорезиненном пальто и и кепи, сдвинутой на затылок, медленно шел и тоже останавливался у витрин и афишных столбов. У клуба печатников старый грек, на лотке которого висела табличка с надписью, что здесь производится «моментальная поцинка подметок, а также шнурки», почистил Куковерову желтые, остроносые башмаки; человек в прорезиненном пальто купил на другой стороне улицы пирожок с маком и долго, скучая, ел его, присев на чугунной тумбе у ворот городского палисадника. Грек кончил чистить, стукнул черным костлявым пальцем по носку блестящего башмака и спрятал гривенник, отерев его бархаткой, в ящик; Куковеров на этот раз очень быстро пошел по улице дальше и стремительно завернул в угол. Есть известное каждому агенту примитивное правило уличной слежки и наблюдения. Когда человек, за которым следят, поворачивает за угол, то тот, который следит, идя сзади, должен мысленно, применительно к походке повернувшего отсчитать время, за которое тот может сделать пятнадцать или двадцать шагов, и только спустя это время появиться за углом, чтобы не уменьшить при повороте той минимальной дистанции, которая всегда должна сохраняться между ними.

Куковеров, повернув, остановился сразу же у водосточной трубы на углу и развернул, напряженно глядя в бок, журнал; через две минуты из-за угла показался человек в прорезиненном пальто; косым взглядом он окинул улицу и, заметив Куковерова, не спеша, прошел дальше.

Этого человека Куковеров встретил сегодня, возвращаясь от Струка, уже четвертый раз; он вспомнил сейчас же и сопоставил с этим тот факт, что деловые бумаги в его запертом столе у Струка каждый раз очень аккуратно бывают переложены к утру в другом порядке, что от телефона, по которому он говорит в странном особняке, в первый же день, как он приступил к работе, сделали под каким-то предлогом отводку в задние комнаты, куда он ни разу не проникал еще, вспомнил, наконец, преувеличенную и неприятную любезность, какую проявляет к нему Струк, и для него стало совершенно очевидным, что за ним следят.

Усмехнувшись чему-то, он сел на извозчика и поехал в гостиницу «Бельвю». Малый в ливрее с галунами, похожий па певчего из капеллы, встретил его, улыбаясь приятно, как всегда улыбаются в гостиницах постояльцам, которые занимают лучшие номера.

— Позабыли что-нибудь опять? — спросил малый и услужливо очистил на ходу пыль и краску, в которую инженер испачкал, стоя у трубы за углом, пальто.

— Нет, что? Ничего не позабыл, — немножко удивленно сказал Куковеров, и, не придав этому вопросу значения, поднялся к себе наверх.

Не раздеваясь, он подошел к телефону и вызвал номер шесть-восемьдесят четыре.

— Алло! — сказал инженер, и быстро и непонятно прибавил: — скорый номер семь, Москва — Севастополь?

— Опаздывает на час двадцать! — глухо ответили в трубку: — слушаю…

Тихо и с осторожностью, подбирая, видимо, слова, инженер сказал:

— Угол Шоссейной и Гоголевской, Шоссейная и сквер, — что вы там имеете? Что? Нет, нет, на самой улице… В частности: блондин, лицо бритое, лоб в оспинках, открытый, прорезиненное пальто, на ногах черные краги… Нет? Хорошо. Больше ничего. Встреча как всегда…

Взгляд его впервые скользнул сейчас по комнате и странный беспорядок, который царил в номере, сразу бросился ему в глаза: разрытый его чемоданчик был перевернут вверх дном, в нескольких местах вырезан ножом, и бумаги и вещи, которые в нем были, в беспорядке валялись на полу; подушки, простыни и одеяло на кровати сброшены были в угол, и пружины и клочья волоса и тряпья лезли из вспоротого тюфяка; обрывки каких-то бумаг и газет валялись в отодвинутом от стены и раскрытом шкафу, и даже зубной порошок дочиста был высыпан из коробки «Одоль» в умывальник.