Французский поход - Сушинский Богдан Иванович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/23
• Следующая

– Не волнуйтесь, поручик, вам суждено погибнуть не в этом лесу, – сухим резким голосом заметила Ольгица. – Но об этом поговорим в другой раз. Если эту ночь мы проведем в постели, то прибудем в Краков через три часа после того, как женщина, которая направила вас сюда, отбудет из него. Но тогда какой смысл в вашем поручении?

– Вот видите, – благодушно поддержала ее Диана.

– Уж не хотите ли вы сказать?… – кончилось терпение поручика.

– Все, что госпожа Ольгица хотела сказать, она уже сказала, – перебила его Диана. – И не рассчитывайте, что я отпущу вас с миром, освободив от приятной необходимости прокатиться с нами по этому лесу. Кучер, гони!

– Я не могу рисковать вами, ясновельможная. Не скажу, чтобы в этом лесу завелись бандиты. Но здесь водится блуд. И лешие. Это бесовские места. Не думайте, что опасаюсь за себя. Как всякий солдат, я привык встречать смерть…

– Места здесь действительно бесовские, – неожиданно согласилась с ним Ольгица, – об этом нужно помнить, – и умолкла.

– Но ведь все равно нам необходимо ехать, – с укоризной напомнила ей Диана. – Иначе опоздаем.

– Вот и я говорю: пора двигаться дальше.

– Кара-Батыр! – позвала де Ляфер, и в ту же минуту у дверцы показалась бритая голова татарина. – Всели-ка мужество в этого труса-кучера.

– Не надо, Кара-Батыр, – вмешалась Ольгица. – Он и так поедет. Езжай, – тихо, так, что кучер едва мог расслышать ее голос, произнесла слепая. – Езжай, езжай. Я отведу от тебя все страхи, все напасти.

– Тогда уж отведи их заодно и от поручика! – презрительно рассмеялась графиня.

…С перевязкой было покончено. Фон Вайнцгардт и д’Артаньян поднялись и, поддерживая друг друга, начали спускаться в долину. Чуть ниже по склону медленно проскрипел осипшими колесами и отстонал жаждущими голосами целый обоз санитарных кибиток. Глядя им вслед, д'Артаньян почти с благодарностью подумал о том испанском артиллеристе, который в последнее мгновение почему-то сдержал свой клинок, давая ему возможность отвести туловище в сторону. А поняв, что противник ранен, медленно попятился от него, вместо того чтобы добить, как это делали в пылу схватки многие другие.

Но еще за минуту до этого сам д'Артаньян едва удержался от соблазна пронзить клинком юношу с тоскливыми глазами. Так они и расстались, глядя в глаза и пятясь друг от друга.

Один из непостижимых эпизодов боя. Таинственный случай войны, который обоими будет именоваться отныне «волею судьбы».

– Господин лейтенант! Господин граф!

Д’Артаньян оглянулся и увидел мчащегося по склону Сержа. Буланый конь слуги был в мыле. Сам слуга – бледен от волнения и усталости. Чувствовалось, что, прежде чем Серж догнал своего господина, он успел осмотреть все окрестности Дюнкерка.

– У вас такой вид, сержант, словно вы прибыли с личным посланием короля.

– Вы бы посмотрели со стороны на себя. До меня дошел слух, что вы то ли убиты, то ли ранены. Значит, все-таки ранены!

– Можешь считать, что пока еще нет.

– Какое счастье, что вас не убили! Иначе вы так и не узнали бы, какой неописуемой красоты девушка разыскивает вас! – На ходу соскочил с коня Серж, видя, что лейтенант держится рукой за бок. – Вы все же ранены. Посидите здесь, а я поскачу в деревню и вернусь с какой-нибудь повозкой.

– Так мы говорим о повозке или о девушке? – свирепо уставился на него д'Артаньян. – Кто она? Где?

– Баронесса фон Вайнцгардт. Вот именно, Вайнцгардт, если только я сумел правильно запомнить. Эти германцы!.. Даже фамилию толковую – и то придумать не могут. Словом, вас ждет Лили! Та самая, из пансиона «Мария Магдалина»!

Офицеры переглянулись.

– Баронесса фон Вайнцгардт?! – в один голос спросили они, подаваясь к Сержу и прощая ему «германские фамилии».

Баронесса… В деревне. Постовые не пропускали ее, но, кажется, она сумела пленить их всех. Хотя и строга безмерно. Требует графа д'Артаньяна. К крепости рвалась, причем в самый разгар штурма. Еле удержали.

Офицеры снова переглянулись. То, о чем сообщал слуга, обоим казалось невероятным, хотя каждому – по только ему понятным причинам. Но оба сразу же поверили Сержу.

– Коня! – ухватился за поводья мушкетер.

– Но вам нельзя! Вы ранены в бок! При такой ране даже ходить непозволительно, не то что скакать…

– Я сказал: «Коня»! – почти прорычал д'Артаньян, вырывая из рук слуги поводья. – Это перст судьбы, барон фон Вайнцгардт! И я не упущу его! В этот раз не упущу! Клянусь пером на шляпе гасконца!

«Я поступил слишком опрометчиво, приблизив этого мушкетера к Лили, – с тоской посмотрел ему вслед барон фон Вайнцгардт. – Но трудно было предположить, что все зайдет столь далеко. А эта чертовка Лили! Как она могла оказаться здесь? Придется поговорить с ней серьезно».

– Теперь не упущу, клянусь пером на шляпе гасконца! – все еще оглашал окрестности недавнего поля боя ликующий лейтенант д'Артаньян, вряд ли догадываясь при этом, какие страхи одолевают сейчас брата прекрасной Лили.

У Лили были собственные воспоминания о том, что происходило в пансионе «Мария Магдалина» и во время пребывания там королевского мушкетера д’Артаньяна и сразу же после его отъезда. А происходили там события, о которых графу, в общем-то, и знать не положено было…

– …Это вы, баронесса фон Вайнцгардт?! – медленно поднималась с широкого, застеленного розоватым шелковым покрывалом ложа маркиза Дельпомас. Она отдыхала не раздеваясь. Металась и мучилась со своими неразделенными чувствами, тяжело переживая минуты томных мечтаний о том, что никогда не сбудется.

– Чему обязана в столь поздний час?

Лили подошла к туалетному столику маман Эжен, повертела в руках какой-то флакончик, вдохнула источаемый им аромат и, поставив на место, принялась осматривать золоченую, украшенную витиеватой арабеской пудреницу, изготовленную в виде медальона.

Баронесса вела себя настолько непринужденно, что у Эжен Дельпомас перехватило дух: это ж какой невозмутимой наглостью нужно обладать воспитаннице ее пансиона, чтобы, впервые попав в спальню патронессы, делать вид, будто ничего особенного не происходит!

– У вас здесь почти уютно, маркиза. Извините, общепринятое в пансионе обращение «маман Эжен» мне совершенно не нравится.

– Все это крайне интересно, – с трудом выдавила из себя Эжен, чувствуя, как от волнения у нее пересохло в горле. – Но хотелось бы поближе к цели вашего визита.

– Цель любого визита пансионесс к своей патронессе заключается в самом визите. Разве не так? Поскольку каждый визит – «еще одна ступень познания жизни двора, его нравов, правил поведения в высшем свете». Я что-то упустила?

– Вы совершенно правильно повторили слова, не раз слышанные вами от леди Стеймен. – Эжен хотела протиснуться между величественной, словно статуя, фигурой Лили и ложем, но почувствовала, что для этого ей придется основательно потеснить баронессу.

– Неоднократно внушаемые всем нам леди Стеймен, – уточнила Лили. Пудреница больше не занимала ее внимания и баронесса, поморщившись, двумя пальцами отбросила ее на край столика.

– И все же вам придется объяснить, почему вы оказались здесь. Иначе я вынуждена буду позвать слуг. Чего вы добиваетесь, баронесса?

– Своего права на урок. Или экзамен, какой обычно получали на этом «девственном» ложе другие пансионесс.

– Завтра же я исключу вас из числа воспитанниц пансиона! – побагровела Эжен. – Завтра же. Такой урок вас устраивает?

– Это будет непростительной ошибкой. И вам, и мне придется долго и не всегда убедительно объяснять множеству людей, в том числе моему брату, барону фон Вайнцгардту, и графу д'Артаньяну, почему вы так поступили. И тогда неминуемо возродится из небытия дух убиенной вами пансионесс Амелии Мюно.

– Нет, это немыслимо! Вы… вы действительно шантажируете меня! – трагическим голосом возвестила Эжен. – В таком случае, что бы вы ни говорили, завтра же я изгоню вас.

• Предыдущая
• 6/23
• Следующая