Застава - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/65
• Следующая

– Сам найти не можешь? – поинтересовался бармен, но положил руку на купюру и взял с полки бутылку приличного (хоть и не самого приличного) виски.

– Могу. Но надо здесь, сейчас и в отдельном кабинете, – сообщил я.

Бармен секунду подумал, наливая стакан на два пальца, потом сдвинул купюру обратно.

– Выпивка за счет заведения, Ударник. С остальным не получится. Хлопот много, да и кровь оттирать желающих нет.

Я парня видел лишь раз и мельком, но он, оказывается, меня знал. Интересно, чего касалось замечание про кровь – характера Эйжел или сложности наших отношений?

С искренним сожалением опустив руку в карман, я добавил на стойку еще двадцатку.

Бармен задумался.

Я доложил десятку и честно сказал:

– Все, я пустой.

– Второй кабинет, – неохотно сказал бармен. – Но я ни за что не ручаюсь, понял? Эйжел здесь, вечером пьянствовала со своими за полночь. Перед работой они так не гуляют. А вот захочет прийти или нет – твоя проблема. Деньги, если что, назад не верну!

– Договорились, – сказал я и, перегнувшись через стойку, взял бутылку, в которой еще оставалась добрая половина.

Бармен первый раз посмотрел на меня. Ухмыльнулся и сказал:

– Только потому, что ты классно стучишь, Ударник. Я пацаном был, когда ты в «Кремне и льне» появился. Как вспомню «Дым над водой» – мурашки по коже идут!

Он поставил на стойку еще один стакан и бутылку с водой. После чего ушел в подсобку. Вряд ли он сам отправится за Эйжел, скорее, кого-то проинструктирует и пошлет. Кого-нибудь безответного, чтобы не отказался, и жалкого – чтобы разбуженная с похмелья Эйжел не пришибла, кухонного мальчишку, к примеру. Впрочем, Эйжел девушка не сентиментальная, однажды Дед ее ухитрился достать – так она в две секунды его скрутила, сняла ремень и так отходила по заднице, что пацан неделю спал на животе.

Это был редкий случай, когда Дед (может, кто-то из наших и знал его настоящее имя, но я в их число не входил) разоткровенничался.

Мы с ним сидели в секрете. Маленький овраг (после катаклизма почва Центрума оврагами изобиловала) располагался очень удачно для наших целей. Несколько самых активных точек, куда выбрасывало людей на подотчетной нам территории, были отделены от Антарии расселинами, зыбучими песками, высокими холмами и засоленными болотцами. Понятное дело, что настоящему контрабандисту это все не препятствие, но настоящих у нас случалось немного. А вот случайно попавший в Центрум человек, выбирая короткий путь к столице (небо здесь чистое, ночью зарево над городом видно издалека), почти наверняка выходит к овражку.

Где мы их и брали.

Еще одним плюсом этого места был выход подпочвенных вод. По оврагу струился чистый родничок, вокруг него наросло зелени, некоторые деревья уже вымахали метров на десять. На одном из таких, на мой взгляд – неотличимом от земного дуба, хотя Калька клялась, что разница заметна невооруженным глазом, и был устроен наш секрет – скрытая в ветвях деревянная платформа с веревочной лестницей, которую можно было втянуть наверх. Со стороны нас никак не заметишь, скрытно не подойдешь, позиция была удобная и для наблюдения, и для обороны.

А сейчас мы точно знали, что в Пустошах появился человек, и Старик с Иван Иванычем и Калькой гонят его на нас. Судя по всему, это был человек в Центруме уже не случайный, но и не настоящий контрабандист. Так, авантюрист, обнаруживший в себе способность переходить в иной мир, снарядившийся как следует (точнее – как не следует, но он этого еще не понял) и теперь играющий в первооткрывателя.

– Если через два часа не появится, я уйду, – сообщил Дед. Мы лежали на платформе, оглядывая в бинокли Пустоши.

– Чего так? – спросил я.

– Контрольная сегодня, – с отвращением сказал Дед. – Блин. Зачем мне эта математика? Я считать хорошо умею! А инженером или ученым все равно не стану, я пограничником всегда буду.

– Для общего развития, – сказал я ту взрослую мудрость, которая сразу вызывает у детей желание никогда не взрослеть.

Дед фыркнул. Отложил бинокль, глотнул воды из фляги, лег на спину, мечтательно глядя в небо. И неожиданно сказал с искренним чувством:

– Как же я нашу Землю ненавижу! И Россию тоже. И Смоленск.

– Ты из Смоленска? – сообразил я. – А Москву?

– Москву – больше всего ненавижу! – сказал Дед. Помолчал и добавил: – А сильней всего – детский дом.

То, что Дед живет в интернате, мы не обсуждали, но, в общем-то, подозревали. Как иначе пацан мог бы непрерывно исчезать из нашего мира на день-другой? Любые родители рано или поздно решат сменить обстановку и переедут на другой конец страны, или надавят на мальчишку так, что он расколется. Либо интернат, где на него махнули рукой и «не замечают» отлучек, либо совершенно деградировавшие родители, алкоголики или наркоманы.

– Дед, а зачем тогда ты возвращаешься? – удивился я. – Если тебя на Земле ничего не держит…

– Держит, – коротко ответил Дед. Кажется, он уже пожалел о секундной откровенности.

– Тогда надо кому-то из наших тебя усыновить, – подкинул я идею.

Дед покосился на меня и подозрительно спросил:

– Ты, что ли, предлагаешь? А вдруг ты извращенец?

– А вдруг ты пироман и сожжешь ночью квартиру? – спросил я. – Нет, я не предлагаю, на фига мне такая ответственность. И не гожусь я тринадцатилетнему парню в приемные отцы ни по возрасту, ни по складу характера. Вот Ведьма – она тебя любит, возьмет к себе, если попросишь.

– Она предлагала уже, – вздохнул Дед. – Но она же запилит, она строгая… Вот если бы Калька…

Мы дружно засмеялись.

– К ней я и сам на усыновление готов попроситься, – согласился я. – Но она… – я осекся.

– С прибабахом, – согласился Дед. – Как и я. – Он снова взял бинокль и стал обозревать окрестности, потом пробормотал: – Спасибо, Ударник.

– За что спасибо-то? – не понял я.

– За участие. Нет, не могу я к нашим податься, у меня причины есть. Но ты добрый.

Такие разговоры были настолько нехарактерны для Деда, что я даже рискнул потрепать его по голове, а Дед сделал вид, что этого не заметил. Несколько минут мы обозревали окрестности. Я скользил биноклем по унылому пейзажу Центрума и размышлял о своих товарищах.

Вот интересно, кто они мне? Коллеги? Друзья? Или братья по оружию?

Все очень разные. Все очень странные. Ни с кем из них на Земле я бы не сошелся, а вот Центрум нас спаял накрепко…

Старик. Таких называют «хитрованами». Едкий, ироничный, начитанный и образованный… хотя как-то бессистемно… искренне о нас всех заботящийся, но и любящий помыкать. В армии я не служил, но мне казалось, что в Старике есть что-то от старшины или прапорщика, который себе на уме, но и бойцов своих рассматривает как ценное имущество и готов за них костьми лечь. Друг он мне? Ну… скорее, товарищ. Старший товарищ. Надежный. Несмотря ни на что.

Ведьма. Ох, не простая она старушка… С заставы отлучается редко, торчит на ней неделями, видно – никто уже дома не ждет. Вроде как командует только по хозяйству – кто будет пол мыть, а кто в Антарию за продуктами отправится, но почему-то и в серьезных делах все напряженно ждут ее слов. При матриархате такая была бы матерью рода. И другие племена нашему бы завидовали. Она, конечно, мне не друг и не боевой товарищ… она именно бабушка. Мои, так уж случилось, умерли давным-давно, я их и не помню. А Ведьма такая, какой я хотел бы видеть собственную бабку.

Калька. Умница, красавица. С какой-то очень сильной болью внутри. С явно нехорошим прошлым… вроде как она с ним развязалась – Старик говорил, что первые полгода на заставе Калька бешено зарабатывала деньги, переводила их в золото и утаскивала на Землю. Даже при наших вольных нравах Старик ей пару раз устраивал промывание мозгов за махинации с контрабандой. Потом подуспокоилась, видимо, решила свои «внешние» проблемы, а вот внутренние остались – и открытие врат только когда ее ругают почем зря, и резкая, практически рефлекторная неприязнь к любым телесным контактам с мужчинами (даже когда пожимают руку при встрече – видно, что это она себя пересиливает). Все мы, конечно, Кальку воспринимаем как красивую девушку и немного начинаем петушиться в ее присутствии, тем более что, несмотря ни на что, Кальке это явно нравится, но никому ничего не светит. Ни пионеру и ни пенсионеру. Друг она мне? Или сексуально привлекает? Скорее – непутевая родственница. Достаточно дальняя, чтобы поглядывать на фигурку с интересом, но достаточно близкая, чтобы только поглядывать.

• Предыдущая
• 23/65
• Следующая