Время войны - Антонов Антон Станиславович - Страница 83

• Предыдущая
• 83/86
• Следующая

— Строиться!

Двадцать человек, удивленно переглядываясь, вытянулись неровной шеренгой.

— Встань в строй, — приказал Игорь Лане.

Она выдернула локоть из ладони Громозеки и пристроилась на правом фланге. Громозека встал рядом.

— Старшине Гро… то есть Горобцу объявляю благодарность.

— Ура, — буркнул Громозека.

— А теперь вопрос: какая сволочь настучала особисту?

— Как в своих стрелять — не сволочь, а как доложить по инструкции… — пробормотал водитель БМП, который прекрасно понимал, что отмалчиваться нет смысла — все равно Игорь пробьет по компьютеру, и будет только хуже.

— Знаешь, если бы ты ее застрелил, я бы, конечно, не знаю что с тобой сделал, но в центурии у себя оставил бы. С такими воевать можно. Но ты хотел убить ее чужими руками. И поскольку ты действовал по инструкции, я ничего тебе сделать не могу. Поэтому иди к Саблину и проси о переводе. Мне ты не нужен. Мне завтра в бой идти, и только стукачей за спиной не хватало.

Тут в разговор встрял другой боец — тот, у которого Громозека взял автомат.

— Да брось, командир, — сказал он. — Какой бой? Все уже. Нас не сегодня-завтра эвакуируют…

— Кто тебе это сказал?

— Да все говорят.

— Не знаю, кто эти все, но наверное, такие же дуболомы, как и ты. А я, в отличие от тебя, забрался в сеть легиона достаточно глубоко, чтобы понять: нас бросили на эту планету, чтобы завоевать ее и на ней жить. И другой планеты для нас нет. Земли в Одиссее нету — это медицинский факт. Если кого-то вдруг и эвакуируют — то только на тех же правах, что и целинцев. Голыми и в рабство. Если кто хочет — милости прошу. Пишите ходатайства. А я не хочу!

Сзади, шаркая ногами по траве, подошел Саблин.

— Ладно, хватит митинговать, — сказал он. — У меня хорошие новости. Страхова грохнули.

— Кто? — раздалось сразу несколько голосов.

— Мы, — ответил майор.

— В смысле? — переспросил теперь уже один поручик Иванов.

— В прямом. Тутаев ошейник отстрелил.

— И что теперь?

— А черт его знает. Там наверху какая-то заварушка была. Вроде, Тутаева арестовать хотели, а он не дался. Сабуровцы помешали. Короче, бунт на корабле. А нам — боевой приказ: вперед, на мины. Под покровом ночи внезапно атаковать наступающего противника и не допустить его прорыва к перешейку.

— А что Казарин?

— Ага! Кстати о птичках. Лана, как я рад, что ты жива. Будет очень неплохо, если ты поговоришь с отцом. Ему уже сообщили о трагической гибели дорогого товарища Страхова, но это официоз, а ему требуется доброе дружеское слово.

Лана молча вышла из строя назад и направилась к командирской машине.

— Да… И умоляю тебя, не стреляй больше в моих людей. Они мне дороги, как память.

Лана и тут ничего не ответила, но когда Игорь через минуту подошел к своей машине, он услышал, как она разговаривает с отцом.

Саблин тоже с кем-то разговаривал по шлемофонной связи, а потом обернулся к Игорю и сообщил.

— Ввиду надвигающейся катастрофы в честь сотого дня поступило распоряжение разоружить всех мобилизованных женщин в боевых частях и отправить их под конвоем на сборные пункты для отгрузки в уплату «Конкистадору». приказ начальника тыла.

— Пусть начальник тыла застрелится вместе с «Конкистадором», — огрызнулся Игорь. — Мы своих солдат не сдаем. пора бы уже привыкнуть.

— Я-то привык… К тому же твоим девчонкам, по-моему, восемнадцати еще нет.

— А хоть бы и было. Все равно никого не отдам.

— Да и флаг тебе в руки. Только поимей в виду — там, на фронте, иногда убивают. Я сам видел.

Тут оба обратили внимание, что Лана уже не общается с отцом, а внимательно прислушивается к их разговору. И когда Саблин отошел, она тихо спросила у Игоря:

— Ты не отправишь меня?

— Разве ты забыла? Я ведь сказал тебе в самый первый день: я тебя никому не отдам.

— Но ведь я же тебя чуть не убила.

— Бывает. В следующий раз я тебя чуть не убью. И мы будем жить долго и счастливо, и умрем в один день.

Лана улыбнулась — впервые за вечер, а может и впервые за несколько дней: что-то Игорь давно не видел ее улыбки. Но тут в наушниках зашелестел голос майора Саблина.

— По машинам! Штурмовая центурия впереди, 77-я за ней, остальные по порядку номеров. Полная боевая готовность. Поехали.

Подполковник Голубеу задавал вопросы, а однорукий майор Никалаю молчал, пристально глядя на его грязные сапоги.

Голубеу был разочарован. В полусотне метров от ямы уже построился комендантский взвод, и бледный лейтенантик в круглых очочках испуганно инструктировал бойцов на тему технологии расстрела залпом перед строем. Инструктаж подходил к концу, и пора было выводить смертников наверх — а Голубеу так и не получил никаких полезных сведений.

Никалаю молчал.

Зато Игар Иваноу говорил за двоих — правда, совсем не то, что подполковник хотел от него услышать. Игар давно перестал плакать и теперь огрызался на каждое слово. Услышав: «Предатель», — он мгновенно парировал:

— Сам предатель!

А услышав: «Шпион», — не задумываясь вставлял:

— Сам шпион!

Но этого ему казалось мало, и Игар перешел к обобщениям.

— Все органцы — предатели, — объявил он во всеуслышание.

А из органцов на фильтрационном пункте осталось лишь несколько офицеров. Солдат внутренних войск ночью перебросили на другие точки, а Голубеу временно подчинили армейских бойцов из пополнения. Или, вернее, он сам их себе подчинил.

Между тем, среди армейцев и новобранцев ходили те же самые разговоры. С тех пор, как было объявлено о предательстве Пала Страхау, граждане Народной Целины отказали в доверии Органам как таковым. Результатом был разгул преступности на всей свободной от врага территории страны.

Бранивою и Садоуски пришлось даже заменять органцов в крупных городах военными патрулями, а сотрудников Органов в армейской форме перебрасывать на фронт.

На фронте органцов в полевой форме трудно было отличить от армейцев. Но про Голубеу все точно знали, что он такой. Так что возгласы Игара Иваноу упали на благодатную почву.

Но главную ошибку совершил все-таки сам Голубеу. Игару все-таки удалось его разозлить, и подполковник вздумал пнуть его в голову сапогом.

Именно этого так напряженно ждал майор Никалаю.

Единственной рукой он вцепился в ногу подполковника и буквально повис на ней.

Одну бесконечную секунду Голубеу каким-то чудом удерживался на краю ямы, а потом с криком полетел в грязь.

И тут Никалаю сделал такое, чего от него не ожидал никто — даже те, кто верил, что он амурский шпион и гнусный враг всего человечества.

Он вцепился в горло органца зубами. А потом добавил коленом в пах, после чего уже вдвоем с Игаром повалил его мордой в грязь.

Наверху часовые и конвоиры орали друг другу: «Стреляй!» — но никто не стрелял. Все больше людей в полном ошизении метались по краю ямы, а потом их будто смело ветром, потому что кто-то издали прокричал:

— Мариманы прорвались!!!

Где-то вопили еще: «Боевая тревога!» и «Воздух!» — а потом начали рваться бомбы и снаряды.

Теперь было как раз самое время сидеть в яме, и солдаты наверху это оценили. Один за другим они спрыгивали вниз, в вонючую грязь, прямо на спину подполковнику Голубеу, который лежал на дне без движения.

А Игар и Никалаю в это время лезли наверх, и никто не пытался их остановить.

Комендантский взвод вместе с очкастым командиром, похожим на перепуганного кролика, накрыло одним взрывом. Кто-то в атакующих машинах принял их за боевую цепь.

Машины с грохотом проносились через сборный пункт, и никто не мог их остановить.

Никалаю споткнулся о тело убитого офицера, у которого в каждой руке было по противотанковой гранате.

Майор и рядовой наклонились синхронно. Игар схватил гранату в правую руку, Никалаю — в левую, и оба кинулись туда, где несколько бойцов лежа и с колена стреляли из карабинов по новой волне бронированных чудовищ.

• Предыдущая
• 83/86
• Следующая