Охотник за бабочками 2 - Костин Сергей - Страница 9

— Чего еще? — я попытался встать, чтобы хоть чем-то помочь штабс-капитану. Попытался и не смог. Равновесие отсутствовало.

Я посмотрел вниз. В то место, где из тела начинались ноги. Тело имелось. Слегка обоженное, но в целом не поврежденное. И одна нога также присутствовала. А вот со второй произошла неувязочка.

— А где? — я показал пальцем на отсутствующую вторую ногу.

Кузьмич сразу понял о чем речь и, предварительно сильно толкнув поручика в ухо, ответил. Жалобно так, и тихо-тихо.

— А потерял ты ногу, командир. Оторвало ее. Напрочь. Так тебе перевязку делать или уж бесполезно? Как сам думаешь?

Мне стало тошно. И даже где-то обидно. Как могло случиться так, что я, бывалый охотник за бабочками, побывавший в сотнях переделках теряю часть тела? Почему сразу не помер?

— Терпите, сударь! Терпите! — заорал штабс-капитан, усердно работая лопатой, — Мы сейчас разкочегаримся и попробуем доставить вас на ваш корабль. А то у нас даже аптечки не имеется. Интенданты государыни посчитали излишним весом. Зато штандартов полную кладовку напихали. Сволочи. Возьмете на память парочку?

Я пошарил глазами и отыскал Кузьмича, который порхал возле оторванной конечности и внимательно изучал на предмет дополнительного хирургического вмешательства.

— И даже не думай об этом, — отчего-то гнусавым голосом попросил я друга, — А то знаешь,… Брось ты меня. А, Кузьмич! Не жилец я. Найди Корабль и лети на Землю. Передай паПА, что со мной неприятности. Только покрасившее как-нибудь. Ладно?

— А можно так? — Кузьмич уселся перед моим носом, — Далеко, далеко за Млечным путем зажигались и гасли многочисленные звезды. На якудзянском чертовом небе догорала вечерняя заря от разорвавшейся нейтронной бомбы. И вот в этот самый момент, ваш сын молодой, уважаемый паПА, вдруг прямо у меня на глазах как-то поник головой. Я присмотрелся и … о, боже! Сердце самого лучшего в Галактике охотника за бабочками оказалось пробито насквозь. Ваш сын…

Кузьмич зарыдал, мелко вздрагивая всем телом и особенно крылышками. Потом взял себя в руки и продолжил.

— Ваш сын, уважаемый паПА, Сергеев Константин, упал с этим самым прострелянным навылет сердцем, пулей, пущенной недрогнувшей рукой узкоглазого якудзянина наймита, прямо под посадочные стапеля Вселенского Очень Линейного Корабля. Упал он и закрыл голубые-голубые глаза. У тебя, командир, голубые глаза?

Бабочек заглянул в глубину моих глаз и остался доволен.

— Все одно никто уже не проверит. Дальше? А дальше я скажу, что ты попросил меня, как своего самого лучшего друга и сотоварища, а также финансового приемника и душеприказчика передать данную скорбную весть ему, твоему паПА, со всеми вытекающими последствиями. Мол, погиб ты, за хороший экземпляр, до конца оставшись верен своей подлой профессии. А мы с Кораблем вернулись без тебя, чтобы продолжить дело всей твоей жизни. Ключ от сейфа у тебя, командир, где лежит? А, вообще, красиво?

Красиво. Хороший он бабочек, Кузьмич. До самого конца меня не бросил. Верный друг. Только паПА жалко. И куколку жалко. Будут ли они вспоминать меня. Ведь многого в жизни не сделал. Цели своей не достиг.

— Взлетаем! — штабс-капитан дернул за веревку, повозка загудела, выпуская излишки движущей энергии, и задрожала мелкой дрожью.

— А что, — ожил ненадолго я, — Уже не стреляют?

— Стреляют, сударь, как не стреляют, — господин Кулибин разобрал половые доски и, вытащив из-под них ящик, достал из него бутылку, — Ишь ты, не нашли басурмане узкоглазые. А то, что взрывов не слышать, сударь, так на то у нас броня имеется. Лично я сам придумал. Многолетние попытки и провалы. Мы, с вашего позволения сударь, обмазали нашу повозку глиной вперемешку с коровьим, прошу прощения, пометом. А уж потом только прикрыли все это дело листовым железом. Метеориты держит запросто.

Я прислушался. Снаружи, действительно, доносились глухие звуки канонады. Кстати, что это я…

— Кузьмич! — позвал я друга, и он прилетел по первому зову, — А если сможешь, доставь меня на землю. Хочу быть кремирован на родной сторонушке.

— Доставлю, командир, — пообещал бабочек, — Оборудую холодильник, а тебя, что б не гнил с одного бока, на крюк. Годиться?

И это годиться.

Я прикрыл глаза. Тошнит же, что с открытыми мучаться? Подумал снова о куколке. Сколько уже времени по ее следам иду. Все иду, иду… Шел, точнее сказать. А может ее и в живых то нет? Может, ее КБ железный того. В расход по полной программе. Кто знает? А красивая, чертовка была. Красивая. Как она меня по морде-то хотела? А я ее? За это самое место щипнул. Интересно, нравлюсь я ей? Мало ли что говорила. Прижиматься можно и без всякого чувства. Да нет! Нравлюсь. Когда ее кинднепили на званом обеде, она же ко мне со всем сердцем прижималась….

— Командир, ты что? — Кузьмич разодрал мои веки, — Ты погоди пока помирать. Рано. Мне ж тебя мертвого в Корабль наш Линейный не затащить. Минут десять осталось. Ты уж постарайся.

Постараемся.

— Подлетаем, — сообщил Штабс-капитан, — Ты погляди-ка что твориться?

Он отвернул ржавые шпингалеты, открыл форточку и высунул наружу голову.

— Эти басурмане, сударь, ваш корабль, большой-то какой, приступом берут. А он ничего. Отбрыкивается. А ну, узкоглазые, валите отсюда!

Якудзяне услышали штабс-капитана и стали по нему стрелять. Штабс-капитан интеллигентно выругался, прикрыл ставни и закрыл форточку.

— Мы над вашим кораблем, сударь, — сообщил господин Кулибин, — И он даже соизволил открыть верхний люк для вашей приемки.

А мне уже по барабану.

Кузьмич, при помощи поручика и подскочившего капитана, обвязали меня веревкой, перетащили в центр помещения для управления полетом, открыли крышку в подвал и стали спускать меня вниз. С подвала пахнуло гнилыми овощами, солеными огурцами и вечно свежим запахом сала.

— Сударь, там под вами люк имеется, вы только его ногой посильней пихните. Должен открыться, куда ему деваться.

Я пихнул здоровой ногой в то, что просили.

Дубовая, обитая железными полосами, крышка отвалилась, и меня стали спускать на именно Корабль, который действительно, приготовил для прибытия верхний люк.

— Прощайте, сударь! — послышался дружный хор команды штабс-капитана Орлова, — Вовек вас не забудем. Честь имеем, сударь!

Дубовая крышка вернулась на место, посредством пеньковой веревки, посудина первопроходцев отчалила от Корабля, отлетела чуток и, вся во вспышках от якудзянского обстрела, стала набирать высоту. В какой-то момент космическая повозка вспыхнула резко красным пламенем, и, оставив целое облако черного дыма, стремительно исчезла с якудзянского небосклона. Только закопченный след указал направление, в котором скрылись русские космические первопроходцы.

Корабль, подождав, пока я провожу глазами улетевших, задраил люк и стал также взлетать.

— Это что? — я скосил глаза и уставился на цинковую прямоугольную коробку, размерами как раз по мне.

— Да Кузьмич все, — ответил Волк, — Дохлый, дохлый. А ты, я смотрю, еще ничего.

— Не сейчас, так потом, — прошептал я, — Долго я еще помирать стану? Надоело.

— Зачем помирать? — удивился Волк, — Сейчас закончу маневр ухода с этой чертовой планеты, и с тобой разберусь. Ты уж извини, командир, я за двумя делами не услежу. Чай, не железный.

Восстанавливали меня долго. Минут двадцать, наверно. А может и меньше. Я ж без наркоза страдал, за временем не следил. Минут пять прилаживали оторванную ногу, которую Волк, предусмотрительно завернув по взлетному аэродрому, прихватил по случаю.

Кузьмич, стуча руками в грудь, мою, кстати, утверждал, что это не моя нога. Но Волк, спасибо ему, не обращая внимания на разбушевавшегося Кузьмича, приладил оторванный орган на место. Далее, прихватил ее временно нитками, чтобы не трепыхалась, и приварил орган только одному ему известным способом.

Потом Кузьмич похлопал меня по щекам, приводя в чувство и прося, что б я заткнулся, и не орал благим матом.

— Не голову же пришивали, потерпеть можно?