Товарищ американский президент - Костин Сергей - Страница 36

Ванны были в полном порядке. Все четыреста восемьдесят две. Что волноваться, когда Милашка за ними присматривает? Она ж не совсем дура под автоген самостоятельно лезть.

Устроившись поудобнее в командирском кресле, я развернул журнал "На острие ножа". Журнал приволок Боб и рассказывалось в нем, как правильно чистить овощи.

Скука.

Метко зашвырнув негодную литературу в мусорный приемник, я уставился в окно. В последние три дня единственное развлечение для командира.

Мы как раз проезжали заброшенный американцами город. Кособокие пятидесятиэтажные бараки с пустыми зрачками окон. Разрушенная до основания станция. Стая диких собачек носится вокруг покинутой телевизионной башни за другой стаей диких собачек. Злой ветер бездумно гоняет по пустым улицам сухую пыль и хлопает уцелевшими дверными полотнами.

Сколько таких брошенных городов мы уже миновали? Не сосчитать. И везде одно и тоже. Пустота и отсутствие человеческой жизнедеятельности. Боб говорит, что пятая депрессия была самой депрессионной. Ему можно верить, он историю своей страны на зубок знает.

– Ты куда?

– Наверх, – ответил янкель, выдвигая лестницу, ведущую на центральную башню. Любил бывший американский подданный забраться на центральную башню, усесться, скрестив ноги, на прогретый солнцем металл и потренькать на электрической балалайке замысловатые американские мелодии. Вот и сейчас полились из люка грустные переборы, и голос второго номера, специально усиленный Милашкой, запел:

– Спецмашина в огне! Нам некуда больше спешить!…

Хорошая песня. Как будто про нас, про спасателей, придумана. Мне, как командиру, особенно нравится кусок, где поется о том, что "эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе! Пора, мол, вернуть эту землю коренным народам Америки". Дальше там снова про горящий поезд.

Голос у Боба отвратительный, но слушать можно. Особенно, когда к нему пристраиваться Директорский любимчик. Сядет, бывало, перед Бобом, смотрит пристально на дергающиеся пальцы второго номера, словно запомнить аккорды пытается, и покрикивает протяжно так, с душой. Иной раз и сам к струнам тянется, но Боб ему балалайку не доверяет. По крыльям больно шлепает, чтоб не лез к чужому добру. Балалайкой и шлепает.

Состав качнуло на повороте.

– Мм? – встрепенулся третий номер Герасим, приподнимаясь с гамака.

– Ничего, Гера, – успокоил я сослуживца и члена экипажа в одном лице. – Заброшенную атомную станцию объезжаем. Ты спи. Набирайся сил. Дорога дальняя, может что и случиться.

Убаюканный тихим командирским голосом третий номер закрыл глаза и причмокнул губами. Гера когда причмокивает, значит все, в спячке. Вроде как сигнал остальным дает, не тревожить и не кантовать.

Герка к гамаку уже привык.

После того, как мы нечаянно разморозили Муру Демину, перепутав ее с брикетом семги для подкормки Директорского любимчика, она категорически заявила, что теперь мы, спасатели, как честные мужчины, должны бесплатно доставить ее в столицу, где живет ее бабушка. После чего, не принимая наших возражений и угрожая, что пожалуется самому американскому президенту, размороженный Объект перебрался в спальный отсек.

Герасим недолго протестовал. Все-таки Мура женщина симпатичная и обворожительная. Скривилась пару раз перед третьим номером, и Гера готов. Сам на гамак перебрался. Навесил его прямо в кабине, отодвинув микроволновый аппарат поближе к креслу Боба. Я не возражал. Должен же человек где-то работать. Хотя, конечно, Уставом запрещено, но где Устав, а где мы? В Америку ни одна сволочь проверяющая не приедет. Не на чем, потому что. На гуманитарной барже ведь не поедешь. Они хоть и автоматические, но тонут слишком часто.

Состав потянулся в гору. Скорость упала до минимальной. Четыреста восемьдесят две ванны это не шутка. Милашка и так на перерасход брикетов жалуется. Из последних сил, можно сказать, везет нас к конечному пункту.

Взглянув на скоростной датчик, я недовольно покачал головой. С такими темпами до озер нескоро доберемся. Двести километров в час, смешно. Надо было бы отказаться от доставки, других дел, что ли, нет, но совесть русская не позволила. Молодая республика только на русской селедочной икре и вытягивает. Если не привезем, кто народ накормит?

Второй номер весело затренькал струнами и под топотание пингвина заголосил:

– Где же моя ненаглядная? Где? В спальном отсеке, вот где, где, где….

Говорит, сам сочинил. Специально для Муры Деминой. Исходя из велений сердца и души. Врет, конечно. Для Боба пару строчек самостоятельно сочинить, что для Герасима яму три на три метра лопатой выкопать. Кишка тонка. Но вот что интересно, действует янкельское вранье на доверчивую девушку. И еще как действует. Улыбается ему, глазки строит. По-своему что-то наговаривает, по-американски.

Гера тоже хорош. Как проснется, нет чтобы отдыхать, так он в спальный отсек ломится. Что он там забыл? Мне докладывает, что по душам с Мурой разговаривает. Тоже врет. Третий номер по-местному только одно предложение выучил – фазе, мазе лав ю бразе. Да и то с акцентом страшным.

– Спецмашине ответить командиру! – поправил я микрофон связь-кокарды, вызывая Милашку.

– … триста двенадцать, триста тринадцать, четырнадцать, четырнадцать, тьфу ты. Командор, мне работать или болтовней заниматься? По инструкции положено каждые десять минут проверять целостность состава. Теперь я обязана отметить в черном ящике, что вы своими действиями сбили привычный ритм работы меня, как спецмашины, и как материально ответственной техники. Ладно, командор, не оправдывайтесь. Что нужно то?

– Это…, – я скосил глаза на гамак, спит ли крепко третий номер? – Ты вчерашний приказ выполнила?

– Сто восьмой тире третий? Это о внеочередном награждении уборщицы Муры Деминой золотым орденом отваги за проявленное рвение к должностным обязанностям? Как и положено. Я ж не суматошная, приказы выполнять умею.

– Тогда запиши в протоколах, что я, как командир спецмашины с твоим номерным знаком приказываю отметить трудолюбие уборщицы с вышеназванными данными почетной грамотой. Распечатку отдашь лично мне, я ее на стенд приказов вывешу. Только сильно не трепись, что это моих рук дело.

Динамики тяжело вздохнули. Пожалуй из всего нашего экипажа Милашка первая и последняя не возлюбила Муру Демину. Почему? На этот вопрос я точно знал ответ.Дура потому что. Как можно не любить Муру Демину. Она такая вся…

Резкий сигнал тревоги ударил по ушам. От неожиданности третий номер, не защищенный как обычно от посторонних звуков звуконепроницаемой обшивкой спального отсека свалился на пол. Из люка верхней башни показались ноги второго номера, спешащего в кабину.

– Громкость! – заорал я на спецмашину, пытаясь самостоятельно нащупать на приборной панели ручку звука.

Милашка поняла команду совершенно не так, как ее просили. Кабина наполнилась ревом и визгом тревожной сигнализации усиленной мощности.

Наконец мне удалось снизить уровень звука до приемлемого. К тому времени экипаж, следуя инструкциям, занял места согласно предварительному расписанию.

Янкель справа от меня, в своем кресле. Пристегнулся, проверил целостность пломбы на личном сейфе с продуктами, не поверил своим глазам, вскрыл сейф, сверился со списком, снова запечатал сейф и только после этого доложился о готовности к действиям.

Герасиму повезло меньше. Следуя старой, годами выработанной привычке, он ринулся в спальный отсек. Но вылетел оттуда через секунду, сопровождаемый жутким визгом американской подданной. Не знаю, чего он там увидел, но под глазом у третьего номера припухло основательно. Сообразив, что его бывшее штатное место занято, Герасим с разбега прыгнул в гамак, рванул шнурок аварийного спутывания предохранительными ремнями и, окончательно упакованный, принял горизонтальное положение.

– Давайте спорить, что у нас неприятности? – мне, как командиру спецмашины Подразделения "000" можно было спорить во время тревоги. Тем более, что спор шел не на деньги, а на интерес.