Товарищ американский президент - Костин Сергей - Страница 43

– Подождите, командир! – похоже, Боб совсем не понимал, почему я так разозлился. – Хоккейной клюшкой нельзя. Это просто невозможно!

Только командиры спецмашин подразделения "000" умеют улыбаться снисходительно. Так, что всем сразу стыдно становится. Нас, командиров, этому специально в Академии обучают.

– Роберт Клинроуз, если вы хотите стать настоящим русским, не по паспорту, а по устройству души, запомните, русские не знают такого слова – невозможно. Не хотим, лень, низзя, завтра, в облом, нас….

– Мм? – третий номер махал клюшкой из багажного отсека.

– Да, тащи сюда. На чем остановились? На определениях. Именно поэтому Россия такая, какой вы ее знаете. Сильная, могучая и даже где-то кипучая.

– Мм, – запыхавшийся Герасим бережно протягивал хоккейную клюшку. Ее мне министр спорта в прошлом году подарил. Выструганная из цельного соснового куска, с ржавыми дырками из выдернутых гвоздей, с кусками супер клейкой ленты. И с автографом самого министра спорта, который этой клюшкой в детстве играл.

– Отлично! А теперь попрошу всех отойти на безопасное расстояние, – я сделал пробный замах и услышал, как хрустнуло дерево. Вещь старинная, бережного отношения требует.

Боб и Герасим сделали три шага назад, освобождая место для нанесения превентивного удара по американским традициям и легендам.

– Милашка! Командир на связи! – вызвал я в микрофон связь-летней панамки.

– Командор?

– Мне срочно требуется метеорологическая сводка. Температура воздуха, направления воздушных масс, влажность, давление и данные о сейсмологической обстановке в данном районе.

Спецмашина подразделения "000" за номером тринадцать два раза не переспрашивает. Моментально выпустила метеорологический зонд и через три секунды доложилась:

– Все нормально, командор. Не перегреетесь. Загорайте, сколько влезет.

– Дура, – похвалил я спецмашину. Впрочем, зря. Я сам отключил все ее основные системы. Выходной день даже для спецмашины выходной.

Нас в Академии спасателей многому учили. Но это не для разглашения.

Послюнявив какой надо палец, у каждого свои профессиональные секреты, и внимательно его изучив, я квалифицированно определил направление и силу ветра, влажность и давление, что дождя нет и не придвинется, и что давно пора стричь ногти.

– Первый и последний раз, – сказал я, вставая перед маленьким и беленьким американским мячом в стойку озадаченного мальчика. – Чтобы потом вопросов не возникало, метим мячик моими инициалами. "Пока что майор Сергеев!" Вот так. Попрошу не снимать и конспекты не вести. Все равно не запомните. Пригнитесь на всякий случай.

Отведя клюшку на возможно больший радиус замаха, в район лопаток, я закрыл глаза, сливаясь как с клюшкой, так и с природой. Мысленно продублировал удар тридцать три раза, на счастье, и глубоко вздохнув, рубанул, что есть силы.

Кадры замедленной съемки, которую, ослушавшись прямого приказа, подпольно вела Милашка, при просмотре показали, как в вдребезги разлетается клюшка, подаренная министром спорта. Как американский мячик, получивший русский удар, исчезает из кадра. Как заворачивается в тройной тулуп, уносимый дикой инерцией, командир подразделения "000". Конец съемки.

– Мм! – подскочил третий номер и пожал командирскую руку.

– Я и еще раз могу, – скромно объяснил я. – Жаль только запасной клюшки нет. Что скажешь, Роберт Клинроуз?

Боб стоял бледный и окончательно раздавленный командирским авторитетом. Протирал глаза, пытаясь разглядеть направление, куда умчался мячик, направленный твердой рукой майора Сергеева. Потом перевел безумные глаза на меня. Дрогнула рука старшего лейтенанта с американским тяжелым прошлым. И отдала честь.

– То-то же, – потрепал я Боба по щеке. – И больше чтоб никогда. Ты меня понял?

Молодой гражданин России коротко кивнул, проникаясь пониманием.

Инцидент был полностью исчерпан. Боб, как проигравший межнациональный конфликт, побежал в Милашку за новой упаковкой кваса. В команде спецмашине подразделения "000" воцарилось праздничное настроение. Выходной есть выходной.

– Мм?

– Нет, Гера. Не упрашивай. Каждый негодяй, независимо от рода и племени, должен отвечать за свои поступки. Если я приказал три дня в натопленной сауне, значит будет сидеть три дня.

Герасим добрая душа. Через каждый час ходатайствует за своего дружка. А то, что через прожорливость преступной нелетающей птицы мы можем званий лишиться, его не волнует. У нас Закон и Устав один для всех. И для майоров и для пингвинов. Нечего было гуманитарную селедку жрать.

Со стороны спецмашины послышался непривычный для ушей спасателей шум. Наше с третьим номером внимание мгновенно переключилось с обсуждения Директорского любимчика на несущегося к нам янкеля. В руках у Боба тренькал маленький колокольчик, который Милашка выменяла в свое время у столичных первоклашек на лазерный миномет широкого радиуса действия.

– Тревога! Тревога! – кричал бывший американец, старательно тряся колокольчик. Торопился, чуть не падал.

– Мм?

– Наверно квас кончился, – пояснил я.

Запыхавшийся Боб все-таки споткнулся и растянулся у наших ног. Но колокольчик с автоматической заводкой продолжал тренькать.

– Прекратить панику, второй номер! – зевнул я. – Коротко и внятно, желательно не употребляя непереводимых американских слов объясните своему командиру, что такое непоправимое случилось в этом мире в наш единственный выходной день. И поспешите с докладом, товарищ второй номер. Не хочу повторяться, но мы, спасатели, знаем реальную цену мгновениям. Помните, второй номер, как поется в официальном гимне Службы? Мгновения раздают майорам ордена, а старшим лейтенантам взыскания по службе. Ха-ха!

Боб восстановил дыхание, поднялся и уже спокойно, как того предписывали правила поведения младшего офицерского состава перед старшим офицерским составом, коротко доложил:

– Тревога, товарищ майор. Федеральная база. Срочно.

– Федеральных баз много, а выходные одни, – мудро сказал я и вздохнул. – Ведь приказал же на вызовы не отвечать.

– Я случайно, командир. Открывал холодильник и задел тумблер автоответчика. База сообщает, что нас немедленно хочет слышать Директор.

Директор, это святое. Никакой спасатель, если он, конечно, в трезвом уме и твердой памяти, не откажет любимому Директору в вызове.

– Так пойдем и ответим, – еще раз зевнул я. – Шеф по ерунде не беспокоит. Наверно с очередным званием поздравит. В ту или иную сторону. А может и денег до получки попросит.

Добравшись до спецмашины по асфальтированной дорожке с красным длинным половиком, мы забрались в кабину. Не желая тревожить уставшую от трудовых будней Милашку, я самостоятельно включил канал дальней связи:

– Спецмашина за номером тринадцать на эфирной волне.

В динамиках послышался треск, гром и звук рвущейся материи. Обычные звуки при дальней связи.

– Там настойки сбиты, – Боб рванулся к приборной панели и покрутил ручку.

В ту же секунду треск превратился в громовой голос Директора, гром в директорское постукивание кулаком по, предположительно, крышке стола. Звук рвущейся материи опознать не представлялось возможным. Скорее всего кое-кто далеко-далеко рвал бумаги. Возможно с приказами о предоставлении лучшим сотрудникам подразделения "000" очередных званий.

– Сергеев?

– Товарищ Директор! Рады слышать родной голос!

– А я, знаешь, не очень, – прокашляли динамики голосом Директора, – но обстоятельства, будь они трижды на Северном полюсе, вынуждают. Так сказать, непреодолимой силы. Российское правительство вынуждено попросить ваш экипаж вернуться из отпуска….

– Отпуска!? – от неожиданности заявления я чуть не засмеялся. – Вы, товарищ Директор, наверно хотели сказать из изгнания?

– Ты из себя, Сергеев, глобалиста не строй. Тоже мне, во глубине глобальных руд, нашелся. Не время для шуток. Это для вас, может быть, изгнание, а по бумагам, сейчас зачитаю, вот… по бумагам вы у нас в отпуске. Так и записано – "… прапорщика Сергеева, младшего прапорщика Герасима и рядового Роберта Клинроуза со спецмашиной в отпуск сроком вплоть до исправления…".