Павлик Морозов [1978] - Губарев Виталий Георгиевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/10
- Следующая
— Переменим соху на плуг с трактором, дядя Василь.
— А я трактористкой буду! — сказала Мотя и грустно прибавила: — Только я трактора не видела.
— Увидишь, Мотя! Обязательно… Ого! — воскликнул Дымов, взглядывая на загремевшее небо.
Девочка рассмеялась:
— Старики говорят, в такие ночи коробейники из могилы встают.
— Какие коробейники?
— О, это, товарищ квартирант, дело интересное! — усмехнулся Потупчик.
Он любил поговорить, всегда был рад собеседнику и теперь, довольный, принялся подробно рассказывать историю убийства коробейников.
— Постой, — проговорил Дымов, внимательно выслушав Потупчика, — как звали этого человека?
— Кулуканов… Лучшую землю забрал себе, заешь его гнус! Такой кулачище!
— Хм… — Дымов казался очень заинтересованным. — А ведь в сельсовете этот человек кулаком не числится. Так и записано: середняк Кулуканов Арсений Игнатьевич. Подожди-ка, у меня, кажется, список населения есть. Ну-ка, пойдем к свету, дядя Василь.
Они снова ушли в избу. Мотя взглянула на Павла:
— Ты слышал, Паш?
— Сейчас хлынет, — уклончиво ответил он, глядя в небо. — Я побегу.
Мотя с минуту прислушивалась к шагам убегающего мальчика, потом вышла на середину двора, запрокинула голову. Ее ударила по щеке крупная холодная капля. Она протянула к черному небу руки:
— Дождик, дождик, припусти…
Глава V
НОЧНОЙ ГОСТЬ
Павел, запыхавшись, влетел в избу. Мать стояла у окна, вглядываясь в темень и кутаясь в шаль. Услышав стук двери, повернулась к сыну, облегченно вздохнула:
— Тебя что ж, хворостиной надо домой загонять?
— Маманька, мы там с приезжим заговорились.
— Заговорились! Вон дождь какой находит… Идем к деду.
— Зачем?
— Отец велел.
Павел помолчал.
— А где братья?
— Давно у деда. Идем скорей, а то отец придет, осерчает.
Павел стоял, не двигаясь, хмуро шевелил бровями. Брови у него крутые, черные, над правой — маленькая коричневая родинка.
— Ну, идем же, Паша.
Он вдруг сорвался с места, подошел к матери, зашептал горячо:
— Маманька… почему, как плохая погода, нам всегда к деду идти? Почему? Опять к нему хромой из лагеря придет?
Мать быстро наклонилась к сыну:
— Пашутка, сынок, не трогай ты отца, не путайся в его дела! Слышишь, сынок? Сердце у меня болит — прибьет он тебя!
Мальчик смотрел в бледное лицо матери, в ее встревоженные, усталые глаза и чувствовал, как у него начинает дрожать подбородок. Он легко высвободился из рук матери, надел длиннополую куртку, широкий отцовский картуз.
— Я к Яшке Юдову пойду. Сегодня из Тавды газеты пришли, читать будем.
— Ну, ступай… А я у деда буду.
Они вышли вместе. Павел дождался, когда мать исчезла в темноте, и, озираясь, присел под сараем.
Бесновался ветер. Дождь шумел вокруг мощно и ровно, заглушая гул недалекой тайги. По временам, когда вспыхивала молния, было видно, как под ветром гнутся острые верхушки деревьев. Павел поежился: с крыши за шиворот потекла холодная струйка.
Глаза привыкли к темноте, и теперь ему было хорошо видно крыльцо.
Сначала, покачиваясь и шлепая по лужам сапогами, отец прошел. «Пьян», — подумал Павел. Он ждал другого, и тот, другой, явился со стороны огорода так внезапно, что мальчик едва сдержал испуганный крик. Высокий незнакомец, прихрамывая, медленно прошел мимо притаившегося мальчика и исчез в избе.
Павел поднялся, ежась. Его знобило. Мысли в голове такие страшные, неясные — не поймешь, что делать… Да, что делать?
Он взбежал на крыльцо, прислушался, приоткрыл дверь, заглянул.
В комнате было пусто. В другой комнате мигал свет лампы от ворвавшегося ветра. Наверно, отец и хромой там.
Ветер вырвал дверь из рук, широко распахнул, стукнул о стену.
Теперь раздумывать нельзя больше ни секунды. Рядом с дверью — печь, на которой Павел спит с Федей… Можно скрыться на ней…
Он неслышно скользнул на печь, свернулся калачиком.
Ветер играл дверью.
Отец вышел, выглянул во двор, захлопнул дверь, вернулся к столу.
— Что там? — услышал Павел глухой голос незнакомца.
— Ветер…
— Ну и буря! — Незнакомец кашлянул. — Так как же, Трофим Сергеевич?
— Мало даете. — Отец длинно зевнул; было слышно, как он сел на затрещавшую кровать. — Ты пойми, мне это, может, жизни стоит, а вам денег жалко.
— Так мы ж не жалеем, Трофим Сергеевич.
— Жалеете! А меня за решетку — и никаких разговоров… Понял? — Отец щелкнул замком портфеля, зашелестел бумажками. — Вот они, удостоверения. Гляди, тут я пропуск сделал: сами фамилии впишете, какие хотите.
Молчание. Должно быть, незнакомец читал.
— Хорошие бумажки, Трофим Сергеевич.
Отец рассмеялся:
— С такими удостоверениями хоть в Москву езжай, в самый Кремль!
Незнакомец ответил не сразу, а когда заговорил, в его низком, глухом голосе послышалась такая ярость, что Павел вздрогнул:
— Это мы знаем, куда ехать надо.
Отец заворочался на кровати, спросил чуть удивленно:
— И много там вас… таких, как ты?
— Да нет… (Мальчику почудилось, что гость горько усмехнулся). Есть и такие, что непрочь по-советски жить. Только это не для тех, у кого огонь душу печет! Так как же, Трофим Сергеевич?
— Возьми вот этих пару.
— Только пару?
— Остальные после дам… Понял? Когда все деньги заплатите. Вот так, значит.
— Ну, добре… — Незнакомец зашелестел мокрым дождевиком. — Я слышал, к вам приехал из района кто-то?
— Приехал один. Да ты не бойся.
— Меня не запугаешь! Прощевайте, Трофим Сергеевич.
— До встречи…
Незнакомец ушел. Отец походил по избе, бормоча что-то, прикрутил лампу, снял сапоги. Скоро Павел услышал его храп.
Мальчик осторожно спустился с печки. Его больше не знобило. Было жарко, и лицо горело так, словно он лежал в крапиве. На цыпочках пробрался в соседнюю комнату. Отец лежал на кровати, свесив ногу. Рот у него приоткрыт. По отвислой губе ползает муха.
Павел искал портфель. Его смятый угол он увидел торчащим из-под подушки.
С бьющимся сердцем подошел к постели, задерживая дыхание, потянул портфель. Отец заворочался, забормотал, повернулся к стене.
Мальчик перевел дыхание: оно, казалось, распирало грудь. Трясущимися пальцами снова потянул портфель, и тот, освобожденный от тяжести отцовской головы, теперь легко выскользнул из-под подушки.
Не сводя глаз с отца, подошел к свету, открыл портфель, поспешно перелистал бумаги. Вот! Несколько продолговатых листков. Он вынул один.
Удостоверение
27 июля 1932 года.
Дано сие гражданину. . . . . в том, что он действительно является жителем села Герасимовки Тавдинского района Уральской области и по личному желанию уезжает с места жительства. По социальному положению бедняк. Подписью и приложением печати вышеуказанное удостоверяется.
Председатель сельсовета Т. С. МОРОЗОВ
Мальчик смотрел на бумажку широко открытыми глазами. Портфель вдруг выпал из рук, гулко шлепнулся о пол. Отец встрепенулся, приподнялся на локте, уставился на сына мутными, непонимающими глазами.
— Пашка?
Павел громко всхлипнул. Зажал в кулаке бумажку, рванулся к двери. Трофим увидел на полу портфель, вскочил, и ужас внезапно перекосил его смятое, серое лицо.
— Пашка! Пашка! Стой!
Но Павла уже не было.
Ударом ноги Трофим распахнул дверь, завопил в шумящую темноту:
— Паша-а!.. Сынок!.. Родимый!..
Босой, спрыгнул с крыльца, заметался под дождем, размахивая руками, и, теряя от ужаса голос, долго хрипел:
— Паша-а… сыно-ок…
Среди ночи Василий Потупчик проснулся от стука в дверь. С фонарем вышел в сени, спросил сердитым басом:
— Кого там черти носят?
— Пусти, дядя Вася…
— Пашка?
— Я…
Охотник загремел запорами и, осветив мальчика фонарем, качнул головой.
- Предыдущая
- 5/10
- Следующая