Путем неизбежности (СИ) - Дорошин Богдан - Страница 38

— Ой, правда что ли?

— Угу. Если бы ты допустила ошибку, я бы поставил тебя в известность на сей счет, — наставник открыл дверцу кареты, пропуская вперед Оланду. — Есть хочешь?

— Умираю, если честно.

— Знаю я здесь неподалеку один ресторанчик. Отметим твои успехи пуншем и горячей выпечкой.

Карета тронулась с места, отъезжая от тюремного ведомства, пока не затерялась на длинных улицах города, смешавшись с другими повозками и экипажами.

А в это время где-то высоко в небе, оставив Осдор далеко позади, перекатывался на воздушных потоках тяжелый флейт «Бочка меда», везший своих не самых честных пассажиров навстречу новой жизни.

Я не успел толком прийти в себя после встречи с Безумным, так что многого вам не расскажу о том, что происходило со мной в промежутке между погрузкой на борт. Помню, меня обливали ледяной водой, и заставляли тереть тело жесткой мочалкой, оставлявшей на коже красные следы. Но кровь так просто не отмывалась, особенно с волос. В тюремных банях я провел не меньше двух часов, пока надзиратель, наконец, не решил, что я довольно чистый, чтобы получить заношенную до дыр тюремную робу.

Очнулся я от оцепенения лишь когда мы ровным строем шли по трапу, а нам в спины кричали проклятия конвоиры. Заключенные, для удобства последних, были скованы цепями по ногам, и могли передвигаться лишь небольшими шажками. Нас, словно селедку в бочку, затолкали в затхлый трюм, и я почувствовал себя товаром. Неприятное ощущение, скажу я вам.

— Пошевеливайтесь! — ревел во всю глотку боцман, то и дело обхаживая чью-то спину плеткой. — Размещайтесь равномерно, места хватит всем!

За моей спиной какой-то мужик прогундел, что согласно статистике до конца перелета обычно доживают не все арестанты. Двадцать процентов, такова была допустимая норма смертности, и эти цифры не могли радовать.

Меня усадили на скамью у самого борта, после чего на нее уселось еще человек шесть, не смотря на то, что рассчитана она была максимум на четверых. Я повернул голову к своему соседу, потному мужику с обритой головой, и поинтересовался:

— А сколько нам лететь-то?

— По-твоему я похож на всезнайку?! Зактнись и смотри вперед, если проблем не хочешь!

Я не хотел, поэтому последовал этому не слишком вежливому совету. Замолчал и постарался отрешиться от происходящего. Где-то совсем рядом свистел в свисток боцман, продолжая обругивать всех, кто подворачивался ему под руку. Он клялся, что спустит шкуру с любого, кто замешкается хоть на секунду. Судя по крикам и хлестким ударам плети, свое обещание он держал.

Спустя некоторое время «Бочка меда», которую боцман называл не иначе как «Бочка говна», учитывая контингент, что она перевозила, отчалила. Я это понял по дрожи, что прошла по корпусу, а после и по начавшейся качке. Воздушные потоки в этом плане чем-то напоминают морские волны, и так же как и последние, имеют разную силу, в зависимости от ветра.

Трюм, куда нас всех сместили, задраили, и заключенные оказались предоставлены самим себе. Я лично хотел вздремнуть, но среди каторжан намечалось кое-что другое. А именно: передел территории, так как многих авторитетных и опасных преступников не устраивало, что сидеть им приходиться с теми, кто по их мнению должен разместиться на полу. Мой сосед и два его дружка, во всяком случае, считали именно так. Сначала они согнали тех, кто сидел ближе к проходу, а потом и до меня очередь дошла.

— Поднял жопу, и чухай отседова, чушок, — пригрозил лысый, хрустя пальцами. — По-хорошему ведь предлагаю, потому как…

Не знаю, что на меня нашло, тело отреагировало быстрее разума. Моя рука, подчиняясь неведомым рефлексам, сжалась в кулак и с силой саданула лысого в зубы, даже не дождавшись пока тот договорит. Похоже подобный поворот оказался для нахала сюрпризом, так как глаза мужика округлились, и он сделал неуверенный шаг назад. При этом лысый даже не подумал поднять собственные руки для защиты, за что и поплатился, так как мой кулак не замедлил своего темпа. Я наносил удары, быстро и точно. В нос, челюсть, зубы, глазницы. Через полминуты рожа моего соседа по скамье превратилась в окровавленный пунцовый синяк, а ноги перестали держать бедолагу. Он рухнул под лавку, а я так никогда и не узнал, чем именно он хотел мне пригрозить.

Его дружки, успешно разобравшиеся с несколькими зэками, претендующими на место, ошарашено повернулись в мою сторону.

— Валите отседова, чушки, — повторил я слова лысого, грозно смотря на двух образин, которые сейчас решали, как им поступить. — По-хорошему.

В конечном итоге быки решили, что овчинка не стоит выделки, и пошли искать себе новых жертв. Я же остался сидеть на скамейке сам, несмотря на то, что был не против, если ко мне кто-то подсядет. Вероятно бессознательное тело лысого, валяющееся у моих ног, служило своеобразным ориентиром, говорившим, что сия жилплощадь уже приватизирована.

Как бы то ни было, а больше меня не тревожили. Я вальяжно разместился на скамейке: вытянул во всю длину ноги, и, закрыв глаза, стал прислушиваться к скрипу обшивки. Почему-то меня преследовало стойкое убеждение, что это не первый мой полет на воздушном транспорте. Качка не вызывала никаких негативных ассоциаций, тело было к ней привычно.

К моему большому сожалению, не дождался я и первой раздачи пищи, как люк в трюм открылся и вниз спустился злобный боцман, со свистком на шее и плетью в руке. Сопровождали его сразу четверо вооруженных людей. Все бы ничего, но искали они меня.

— Джек Хайди! Кто из вас, крыс, Джек поганый Хайди?!

Я посмотрел на эту процессию, гадая зачем я кому-то мог понадобиться, но боцман терпением не отличался.

— Если не подойдешь сию минуту, Хайди, получишь десять плетей за неподчинение!

Я вздохнул и встал с нагретого места. Многие заключенные смотрели на меня с сочувствием. Подойдя к боцману, усатому дядьке тридцати с лишним лет, я примирительно поднял руки, мол, сдаюсь.

Но видно полуулыбка на моем лице сильно не понравилась этому человеку, так как он замахнулся и хотел было ударить меня плеткой по голове. Но опять мое тело отреагировало раньше мозга. Я качнулся в сторону, уходя от удара, а моя рука перехватила руку усатого. Тот ошалело на меня посмотрел, а его щеки стали розоветь от ярости.

— Ах ты ж, щенок…

И тогда я совершил то, о чем после сильно пожалел. Не думая о последствиях, ударил боцмана в толстую шею открытой ладонью, целя немного выше кадыка. Другой рукой я продолжал сжимать его предплечье, не давая вырваться. Глаза палубного офицера полезли на лоб, и он бухнулся на колени. Заключенные радостно заулюлюкали, а на меня набросились вооруженные саблями люди. В момент я оказался окружен, и ничего не оставалось, как вновь поднять руки над головой.

Меня повалили лицом в пол, и кто-то больно скрутил руки за спиной, перематывая кисти бечевкой.

Не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь до или после меня так жестоко избивали. С воодушевлением, можно даже сказать азартом, меня лупили сразу четверо матросов, которые до этого выволокли меня из трюма, где содержались заключенные. Я только знай успевал закрывать голову, ловя чувствительные тумаки самыми уязвимыми местами. Гармошкой играли ребра, по которым с плохо выдержанным ритмом попадали тяжелые сапоги, огнем горела спина и живот, а из носа непрерывно текла кровь. Эмбрионом я скрутился на полу, моля Создателя, чтобы все поскорее закончилось, и заодно проклиная условные рефлексы тела, благодаря которым я и попал в передрягу.

А потом в себя пришел боцман, и я понял, что меня бить еще даже не начинали. Раненым буйволом он накинулся на меня, едва не затоптав насмерть. Потом распорядился, чтобы мое тело подняли и держали смирно, в то время как он будет разукрашивать мою спину ударами плети. Я тогда мало уже что соображал, а ноги подкашивались в коленях.