Блестящая партия - Хенли Вирджиния - Страница 48

— Это не твоя вина, Джорджи.

— Нет, моя! Я пнула его ногой в пах.

— Это был единственный способ, каким ты могла защитить себя от этого похотливого негодяя. И потом, это случилось месяц назад и не могло стать причиной его смерти. — Луиза встала на колени и взяла сестру за руки. — Я понимаю, ты чувствуешь себя виноватой, но ты ни за что не должна никому рассказывать о том, что сделала, даже маменьке — особенно маменьке. Я думаю, что тебе вообще не следует ничего рассказывать о Френсисе Расселле, не произносить даже слова критического по его адресу. О мертвых нельзя говорить плохо — таков неписаный закон общества.

— В обществе все его любили и будут оплакивать, за исключением меня и тебя, Луиза.

— Но ты тоже должна его оплакивать или по крайней мере делать вид, что оплакиваешь. Весь Лондон знает, что герцог Бедфорд ухаживал за тобой; все будут ждать, что ты убита горем.

— Но я действительно убита. Хотя я и презирала этого человека, я не настолько испорчена, чтобы желать ему смерти. Что мне теперь делать, Луиза?

— Лучшее, что я могу тебе посоветовать, это казаться печальной и держать язык за зубами.

В библиотеку ворвалась герцогиня Гордон.

— Вот ты где, мое бедное дитя. Мы должны немедленно вернуться в Лондон. Прежде всего у тебя назначена встреча с портнихой.

— С портнихой? — растерянно пробормотала Джорджина.

— Тебе требуется новый гардероб — все черное.

Джорджина не была лицемеркой, и она раскрыла рот, собираясь возразить матери. Но увидела на лице Луизы предостерегающее выражение, и слова застряли у нее в горле. «Если я буду в трауре, то смогу держаться подальше от ярмарки невест, и это защитит меня от маменькиных стараний найти мне жениха во что бы то ни стало». От этих эгоистических мыслей она почувствовала себя еще более виноватой.

* * *

Оцепенев от горя, Джон Расселл сделал все для организации похорон брата. Служба состоялась в церкви в Ченис, и пустая карета герцога следовала за гробом. Вдоль улиц выстроились арендаторы Френриса, прислуга и сотни местных жителей, пришедших отдать ему последние почести. Друзья, знакомые и товарищи-политики — и виги, и тори — увеличили толпу до четырех тысяч.

Когда похороны закончились, Джон погрузился в проблемы, связанные с управлением Уоберном. Он проводил бессчетные часы с поверенными, счетоводами и делопроизводителями. Поскольку Френсис не позаботился сделать завещание, как вознаградить прислугу за верную службу, Джон постарался, чтобы каждый слуга в доме, садовник и конюхи получили щедрую сумму от имени его брата.

Затем Джон вызвал к себе управляющих его землевладениями и изучил представленные ему доклады. Не жалея времени, он поговорил с каждым арендатором, живущим на огромных земельных владениях Уоберна. Он обошел ферму при усадьбе, лично пересчитал скот, а потом посетил каждую ферму на своей земле. Френсис никогда не проявлял ничего, кроме беглого интересах земельным владениям Уоберна или к его трудолюбивым обитателям, оставляя все решения своим управляющим. Но Джон, который всегда серьезно относился к своим обязанностям, проявил личный интерес к тому, как ведется это огромное хозяйство, проверил конторские книги, заплатил по счетам и с уважением выслушал тех, кто работал на герцога.

Последним по очереди, но отнюдь не по важности, был вопрос о любовнице его брата. Джон был поражен до отвращения, обнаружив дневник в ящике письменного стола, в котором описывались в ярких подробностях половые излишества Френсиса. Он был потрясен, увидев, что последняя запись была сделана на странице, озаглавленной «Джорджина». Проклиная брата, он вырвал эту страницу из дневника и сжег в камине.

Поскольку теперь Уоберн стал домом Джона, где будут жить его сыновья, когда они не в школе, нужно было уладить проблему с Молли Хилл. Он с удивлением узнал, что Френсис получил свое смертельное повреждение в постели миссис Хилл, и в ответ на сделанное со вздохом заверение, что она сохранит это дело в тайне, купил ей маленький домик в Лондоне.

Следующей в списке была Марианна Палмер. Джон был потрясен, выяснив, что его брат не оставил никакого обеспечения своим незаконным сыну и дочери от этой леди, и немедленно велел поверенному назначить детям щедрый годовой доход, который будет им выплачиваться до момента их совершеннолетия, а также отдельный годовой доход, который будет выплачиваться самой Марианне.

Женщин, притязавших на то, что они были последними любовницами герцога Бедфорда, и обращавшихся за деньгами к Джону, был легион. Хотя несколько случаев вызвали у него сомнения, он не обманывал себя. Френсис вел распутную жизнь. Он расплатился с женщинами без возражений, но дал ясно понять, что больше никаких выплат не будет.

Почти каждый день Джон до крайности уставал, но работа помогала справиться с горем и не давала чувству вины взять верх. Он часто лежал часами без сна, хотя и уставал как собака.

«Не хочу быть герцогом Бедфордом. Этот титул не позволит мне остаться членом палаты общин и представлять там население Тавистока. Стать избранным членом парламента — это достойное дело, дающее мне глубокое удовлетворение. Не хочу заседать в этой дурацкой палате лордов. Палата лордов — это скопище бездельников, привилегированных аристократов!

Почему же я не смог настоять на том, чтобы Френсису сделали операцию безотлагательно?» Внезапно ему пришло в голову, что он обижен на брата за то, что тот умер и сделал его герцогом Бедфордом. Это внезапное озарение еще больше усилило его чувство вины.

«Я не горевал искренне о своей жене, и вот судьба покарала меня, лишив жизни моего брата». Джон корил себя за то, что мыслит в таких суеверных, напыщенных категориях, однако понимал, что эти мрачные мысли рождены угрызениями совести из-за Элизабет и чувством вины перед Френсисом.

Он подумал о Джорджине и о том, в каком она горе. «Я хотел заполучить ее для себя. Ее любовь к нему вызывала у меня неистовую ревность». Это признание наполнило его стыдом.

— Двух черных платьев более чем достаточно, мама, — упрямилась Джорджина. — Раз я в трауре, мне нельзя показываться в обществе, а ты некоторое время не будешь устраивать приемы здесь, на Пэлл-Мэлл.

— Я уже думала об этом. Но от меня ждут приемов в моем доме как от хозяйки главного салона тори. Поскольку в трауре у нас именно ты, я считаю, что будет приличней, если ты будешь горевать в уединении, в доме кого-то из сестер.

— Нужно было оставить меня в Суффолке у Луизы, а не тащить обратно в Лондон!

— Я не обижаюсь на твой резкий тон. У тебя сейчас горе. Быть может, Кимболтон…

— Кимболтон исключается целиком и полностью. Я даже не разговариваю со Сьюзен и с этим отвратительным герцогом Манчестером!

— Тогда я пошлю записку Шарлотте в Файф-Хаус.

Сразу же после ленча на Пэлл-Мэлл приехала Шарлотта. Умоляющий взгляд Джорджины говорил о том, как она несчастна.

— У меня есть предложение. Поскольку родители Чарлза подарили нам свой красивый дом в Ричмонде на Темзе, когда у меня родился ребенок, мы вдвоем можем уехать туда на месяц. Нам обеим пойдут на пользу покой и тишина, Джорджи.

— Это прекрасное разрешение нашей проблемы, — заявила Джейн. — Когда-нибудь все поместья герцога и герцогини Ричмонд будут твоими, Шарлотта. Ты должна поблагодарить меня за то, что я выдала тебя в такую богатую и престижную семью.

— Да, мама. Мы все должны быть тебе благодарны, — сухо ответила Шарлотта. — Ступай, Джорджи, собирай вещи.

Как только сестра вышла из комнаты, Шарлотта сунула в руки матери пачку отпечатанных листов.

— Ты это видела? Продаются на каждом углу! Твои махинации со сватовством превратили мою бедную сестру в объект насмешек.

Джейн в ужасе уставилась на карикатуры. В заголовке было написано: «Погоня за быком Бедфордом». На ней была изображена толстая краснолицая герцогиня, одетая в платье из черно-белой шотландки, которая гонится за быком. За ней бежит ее красавица дочь с криками: «Бегите, маменька, бегите. Ах, до чего мне хочется взять на поводок это приятное, славное создание».