Блестящая партия - Хенли Вирджиния - Страница 5

Когда они подошли к ручью ближе, Джорджина увидела, что мальчики ростом почти с нее, хотя, по ее предположению, им было всего одиннадцать-двенадцать лет. Потом она заметила мальчика гораздо младше, сидящего на берегу, и решила, что все они братья.

— И как рыбка? — спросила она.

— Не клюет, — ответил старший.

— Это потому что здесь слишком мелко. Если хочешь поймать рыбку, нужно зайти на середину, где глубже.

— Вы уверены? — спросил темноволосый мальчик с серьезным лицом.

— Конечно, уверена. Когда я ловлю рыбу на реке Спей в Шотландии, я всегда захожу подальше. Давай я тебе покажу.

— Уильям, дай ей свою удочку, — велел старший брат.

— Мэри, сядь на берегу и смотри.

Джорджина сбросила ботинки, подвернула юбку, взяла у Уильяма удочку и пошла туда, где вода доходила ей до колен.

Не прошло и двух минут, как у нее клюнуло и на крючке забилась рыбка.

— Поймали! Поймали!

Два мальчика, охваченные возбуждением, подошли к ней, чтобы получше рассмотреть добычу. Джорджина вернула Уильяму удочку, чтобы он испытал удовольствие от улова. Двое детей, сидевших на берегу, тоже вошли в воду.

— Меня зовут Джонни, — застенчиво сказал младший.

— Здравствуй, Джонни. Напрасно ты не сиял ботинки.

— А я сняла, — с важным видом сказала Мэри.

Внезапно за их спинами резко прозвучал мужской голос:

— Френсис! Уильям! Что вы там делаете?

Джорджина повернулась, поскользнулась на камне, потеряла равновесие и намочила юбки. К ним приближался необычайно высокий человек мощного телосложения с черными как смоль волосами. Было видно, что он сердится. Джорджина часто видела, как отец выходил из себя, но мрачное выражение на лице этого человека придавало ему вид гораздо более опасный, чем герцогу Гордону.

Двое старших мальчиков выбрались из воды, но младший застыл на месте.

— Вам полагается следить за Джоном! — загремел мужчина. — Хорошо, что я пришел проверить, чем вы тут занимаетесь.

Он окинул мрачным укоризненным взглядом перепачканную Джорджину.

— Малышка, неужели у тебя хватило ума затащить моих ребят на середину реки?

— Это всего лишь ручей, — возразила она.

Он снял башмаки, закатал штанины, вошел в воду и взял на руки своего младшего.

— Ты опять заболеешь, Джон.

Он навис над Джорджиной, и от гнева его мрачное лицо стало просто зловещим. Джорджине этот человек показался необыкновенно страшным. Не только ярость, которой он был охвачен, пугала ее — ее страшил глубоко запрятанный гнев в его черных глазах. «Если он когда-нибудь даёт волю своей ярости, это будет все равно как если бы открылись адские врата», — подумала Джорджина.

— Иди домой, малышка! И забирай с собой свою сестру. Просто чудо, что вы не утонули!

Джорджина была обижена в высшей степени. «Это я-то малышка?» Он разговаривал с ней, как будто она какой-то оборвыш, а не дочь герцога.

— Ты меня слышишь? Ступай домой!

Ей понадобилось призвать на помощь всю свою храбрость, чтобы ответить ему. Джорджина откинула назад волосы, вздернула подбородок и крикнула обидно:

— А ты, старикашка, ступай к черту!

Вид у него стал такой, словно он хотел ее ударить, но она с вызовом посмотрела на него. Он вынес сына из воды, но Джорджина заметила, что двое старших убежали. Она взяла Мэри за руку, и они отошли от воды. Потом надели ботинки прямо на мокрые чулки, и Мэри, подражая Джорджине, крикнула:

— Старикашка!

Джон Расселл принес своего промокшего насквозь сына в дом, который он снял на лето в Дорсете.

— Простите меня, папа, — сказал Джонни с раскаянием.

— Ничего страшного. А вот у вашей мамы будет приступ. Вы же знаете, она нездорова.

Он вспомнил резкие слова, которые сказал своей жене, когда она стала возражать против того, чтобы мальчики пошли в поля: «Элизабет, ради Бога, пусть мальчики будут мальчиками. Они целый год сидят в школе. У них летние каникулы. Ты слишком боишься, что с ними что-нибудь случится».

Джон вошел в дом, надеясь, что сумеет отнести младшего сына наверх прежде, чем Элизабет увидит его.

— Джонни промок?! — воскликнула жена. — У него будет воспаление легких! Говорила я тебе, что ему не следует выходить на улицу.

— Ничего с ним не случится, — успокоил ее Джон. — Пожалуйста, не волнуйся.

— Ты никогда меня не слушаешь. У меня были мрачные предчувствия, и я знала, что с Джонни случится что-то ужасное.

— Да-да, я все знаю о твоих мрачных мыслях, Элизабет. Я отнесу его наверх и переодену в сухую одежду.

Жена Джона Расселла страдала от острой меланхолии, которая усилилась после рождения третьего ребенка. Почти девять лет она пребывала в глубокой депрессии и в подавленном состоянии. Муж делал все, чтобы развеять ее уныние и тревогу, но ничто не могло изгнать из ее головы мрачные мысли.

Джон отнес сына в спальню. Служанка поднялась наверх помочь ему. Он отмахнулся от нее, закрыл дверь и снял с мальчика мокрую одежду. Вынул из шкафа сухое и протянул сыну, чтобы тот сам оделся.

— Никакого воспаления легких у вас не будет, Джон. Мама просто ничего не может поделать со своими страхами.

— Мне бы хотелось, чтобы она была счастлива, — задумчиво сказал Джонни.

— Да, но ее страхи не должны мешать вам быть счастливым.

Джонни, который застегивал рубашку, поднял глаза.

— Когда я ловил рыбу в речке, я был счастлив, — прошептал он.

Джон рассмеялся:

— Я рад. Но больше не лезь в воду, если меня нет поблизости.

Двое старших мальчиков распахнули дверь и вошли в комнату. Они уже переоделись в сухое. Френсис сказал:

— Мы шли через черный ход и тихо поднялись по лестнице, чтобы она нас не увидела и, не огорчилась.

Гнев охватил Джона при мысли о том, что его сыновьям приходится пробираться в дом крадучись, и он не сразу совладал с собой. «Лучше бы я оставил ее дома в Девоне».

Мальчики посещали престижную Вестминстер-скул, и когда настали летние каникулы, Джон привез Элизабет в Лондон, чтобы она побыла вместе с детьми, а также чтобы показалась врачу. Они приехали в его фамильный дом на Расселл-сквер, но городской шум подействовал на Элизабет возбуждающе, а уличное движение пугало ее. По совету врача Джон снял дом на окраине Лондона, больше похожей на сельскую местность, в надежде, что такая идиллическая обстановка подействует на ее нервы успокоительно.

Врач сказал ему в разговоре наедине, что его жена выглядит склонной к чахотке, что ей пойдут на пользу свежий воздух и прогулки на лоне природы. Хотя насчет чахотки Джон сильно сомневался, он понимал, что, если его жена будет проводить все время, тоскуя на кушетке в затененной комнате, это только усилит ее недомогание. Несколько лет назад Элизабет отказалась от верховой езды, а теперь отказывалась даже выходить из дома. «Ей нравится быть больной, погруженной в мрачную тоску. Лучше бы я оставил ее в Девоне».

— В субботу будут соревнования по крикету. Хотите пойти?

— Да, пожалуйста, папа!

В Вестминстер-скул Уильям был членом команды юниоров.

— Только мы вчетвером? — с надеждой спросил Френсис.

— Да, только мы, мужчины. Маму спорт не интересует.

* * *

Шарлотте понравился букет из лютиков и маргариток, который нарвала для нее Мэри.

— Спасибо за цветы, детка. Они очень красивые. Я вижу, что вы замечательно провели время.

— Откуда ты знаешь? — спросила Мэри, широко раскрыв глаза.

— Самая большая радость для детей — это когда им удается вымокнуть и перепачкаться. — Она посмотрела на Джорджину: — Даже для больших детей. Поскольку вы обе перепачкались и вымокли, вы обе провели время замечательно!

— Мы видели плохого дядю, — сообщила Мэри. — Плохого старикашку, который велел нам идти домой, а Джорджи велела ему идти к черту.

— Неужели? — Шарлотта с довольным видом скривила губы. — А что случилось с роковым шармом леди Джорджины, перед которым мужчины не могут устоять?