Тарра. Граница бури - Камша Вера Викторовна - Страница 40

– Что со мной может произойти? Я почти здоров; отец в порядке, с нами Шандер, а твои «лозы» отбили охоту у кого бы то ни было забираться ко мне с кинжалами.

– И все-таки, Стефан, ставки велики. Твоя жизнь кем-то ценится на вес… даже не знаю чего. Лишняя осторожность не помешает, а Преданный, по свидетельствам… летописцев, – величайший дар. Это друг на всю жизнь, твое второе «я», любящий тех, кого любишь ты. Пусть ты в относительной безопасности, ты сам вчера признался, что боишься то за Герику, то за Ланку. Кот при необходимости защитит и их. Кроме того…

– Что кроме того?..

– Нет, ничего. Для таянца рысь – живой талисман, и, в конце концов, он просто красив.

– Уговорил. – Стефан улыбнулся. – Что мне делать, чтобы Преданный меня признал?

– Дай руку.

Принц покорно протянул Роману худую руку, и либер защелкнул на запястье черный браслет – уменьшенную копию ошейника.

Крик человека слился с рычанием рыси. Когда принц поднял взгляд на эльфа, в нем сквозили восторг и благодарность.

– Вот что ты имел в виду под «кроме того»… Мы с ним теперь единое целое. Это божественный подарок, Роман.

«Это подарок темных, – подумал бард, – но у нас нет другого выхода».

Астен Кленовая Ветвь отложил в сторону белоснежное перо и с удовлетворением перечел написанное. Законченное стихотворение завершало двойной венок сонетов, который Астен создавал несколько лет. Подождав, пока чернила высохнут, эльф бережно положил свиток в резную буковую шкатулку и вышел.

Близился вечер, и небо над Убежищем окрасилось розовато-сиреневыми тонами, над белыми и розовыми цветами примул кружили первые ночные бабочки, в небе проступал нежный лунный серп. Астен с тихой радостью смотрел на причудливые облака, с удовольствием припоминая наиболее удачные строки.

Из безмятежного блаженства поэта вырвали слова: «Приветствую вас, отец». Голос, произнесший их, был нежным и негромким, но для Астена он прозвучал подобно скрежету железа по стеклу.

Будь на то его воля, единственный брат Местоблюстителя Лебединого трона отменил бы мучительные еженедельные встречи, но Нанниэль и ее дочь (Астен с трудом верил, что является отцом девушки) были фанатичными приверженцами старинного этикета, родившегося в те дни, когда Светорожденные были хозяевами Тарры. Сам Астен десятилетиями не надевал ярких изысканных нарядов, таких нелепых на затерянном в болоте острове, где прозябало несколько сотен эльфов, отставших от собратьев в день Великого Исхода. Непритязательность Астена в одежде ставилась дочерью и женой ему в вину не меньше, чем судьба Нэо Рамиэрля, по мнению матери и сестры загубленного родным отцом и чародеями-людьми. Кленовая Ветвь так не считал. Более того, когда «погубленный» был приведен в Убежище, Астен с радостным удивлением обнаружил, что они с Романом понимают друг друга с полуслова.

Сын, как и отец, жил настоящим и будущим, а не вздыхал по безвозвратно ушедшему величию эльфов. Если бы Астен мог столь же свободно чувствовать себя среди смертных, он наверняка бы променял добровольное заточение на острове на странствия по дорогам Благодатных земель. Увы! Кленовая Ветвь не был способен сыграть роль человека, а посему его жизнь состояла из занятий магией и поэзией, разговоров с Преступившими и помощи, которую он по мере сил оказывал брату. Астен привык к такой жизни и даже находил в ней светлые стороны. Все было бы хорошо, если бы не тихая, но непреклонная Нанниэль, на которой он столь опрометчиво женился, уступив настоянию Совета Лебедя, и не Эанке Аутандиэль, Эанке Падающая Звезда, его дочь, с которой он вел постоянную войну, не выходя при этом из жестких рамок этикета. Вот и сейчас, подавив вздох, отец протянул дочери руку, которую та и поцеловала, преклонив колени.

Эанке, как всегда, была одета по древнему обычаю. Длинные черные косы перевиты жемчужными нитями, голову украшает изысканная диадема, к которой крепится тончайшая вуаль, платье цвета закатного неба стянуто золотым пояском. Длинные ресницы неодобрительно дрогнули при виде простой зеленой туники отца. Разумеется, она ничего не сказала – почтительная дочь не смеет делать замечания родителю, но Астен не сомневался – завтра к нему явится с визитом Нанниэль и нежным музыкальным голосом час, а то и два станет перечислять его прегрешения, среди которых окажется и сегодняшний туалет. Он же, как всегда, будет покорно выслушивать весь этот бред неудовлетворенной жизнью женщины.

Астен давным-давно понял, что поведение Эанке и ее матушки объясняется одним. Незаурядная красота обеих вкупе с высоким положением в клане, властными характерами, обилием свободного времени и старинными предрассудками заставляли их тосковать по прежнему величию. Нанниэль и Эанке жаждали придворных интриг, поклонения, турниров в свою честь, а были обречены прозябать в Убежище среди горстки соплеменников, которых знали вдоль и поперек. И которые в большинстве своем примирились с порядком вещей.

Временами неудовлетворенность Эанке выплескивалась в приступах ярости, благодаря которым она лишилась даже того общества, которое могла бы иметь. Отец ее жалел, когда долго не видел, но к концу встречи готов был если не убить своими руками, то, зажав уши, бежать куда глаза глядят. В глубине души эльф не сомневался – Эанке платит ему той же монетой.

Астен не ошибался, он недооценивал. Дочь отца ненавидела. Ненавидела она и мать за то, что та не обеспечила дочери достойного ее красоты положения. Но Нанниэль была союзницей, и Эанке не выказывала своих истинных чувств. Отец же являлся одним из главных виновников незадавшейся жизни. Вместо того чтобы искать дорогу, по которой ушли Светорожденные, и молить богов о прощении и принятии заблудившихся в свое лоно, Астен и его старший брат пытались привязать клан к Тарре. Более того, в Убежище появились люди. Люди, которые в сравнении с эльфами не более чем плесень. Если так пойдет и дальше, Эанке никогда не сможет получить то, чего она жаждет.

Девушка не раз хотела поговорить с отцом начистоту и поставить его перед выбором: или он ищет дорогу в Свет, или она объявляет ему войну. Решение созрело давно, но слова почему-то не произносились. Вот и сегодня, глядя в лучистые холодные глаза Астена, Эанке смешалась и ничего не сказала. А он ни о чем не спросил.

Роман сдерживал Топаза, приноравливаясь к поступи вороного. Адмирал настоял на проводах, хотя они и обсудили все, что могли. Это было данью дружбе, но не здравому смыслу.

Молчаливый эскорт следовал сзади, не приближаясь к друзьям. Наконец Рене остановил коня на вершине одного из пологих холмов:

– Больше не буду тебя задерживать. Надеюсь, свидимся. На всякий случай помни – в Эланде тебя ждут.

– Спасибо. – Не на шутку взволнованный эльф постарался это скрыть, заговорив о делах: – Я привел Стефану рысь. Если я правильно понял записи, твои друзья нашли способ навсегда привязать зверя к человеку. Это как-то защитит принца…

– Ты все еще считаешь Михая опасным? Даже сейчас?

– Звездный Лебедь! Да я чуть себя не укусил, оттаскивая эту тварь от Черты. Хорошо, что Годой так и не очнулся. Будь тарскиец на ногах, я бы… Я бы не уехал, сиди он хоть за десятью замками!..

– Марко хочет любой ценой излечить Зенона, а тайну знал только Годой. Боюсь, когда ты вернешься, король попросит тебя попытать счастья еще раз.

– Не скажу, что я в восторге.

– А раз так, пусть подыхает! Я не раз убеждался в том, что первый порыв самый верный. Мне жаль Зенона: в юности я был таким же, но, кажется, беднягой придется пожертвовать.

– Мне легче, я знаю только Стефана. Вот за него я боюсь.

– Может, попросить Жана-Флорентина защищать не меня, а его?

– Исключено. – Жаб был категоричен. – Мы присягаем один раз. Ты мой сюзерен, я поклялся охранять твою жизнь, и я это сделаю. К тому же, Проклятый меня побери, она представляется мне куда более ценной, чем жизнь принца!