Враг из прошлого - Гусев Валерий Борисович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/29
- Следующая
— Мы этого не достойны, — ответил я. — Лучше пусть сам автор расскажет нам об этом самом гражданине подозреваемом.
— Да, — вздохнул Алешка и положил рукопись на стол, — писатель из Матвеича пока не получился.
Я погасил свет и нырнул под одеяло. Алешка зачем-то подошел к иллюминатору и ровным голосом доложил:
— Огонек-то опять горит.
— Давай спать, Лех. Пусть горит.
Через некоторое время я услышал сквозь сон шлепки босых ног по полу и ровный Алешкин голос:
— Огонек-то погас.
Но я уже провалился, как пишут в старинных романах, в пучину сна.
Утром из этой пучины меня выхватил все тот же ровный голос:
— Дим, а вокруг дома всю ночь кто-то ходил.
Пучина сна мгновенно оказалась где-то очень далеко позади. Будто ее и не было вовсе. Я сбросил одеяло и вскочил на ноги.
— Кто ходил?
— А я знаю? — Алешка стоял возле окна.
— Что же ты меня не разбудил?
Алешка усмехнулся:
— Чтоб ты не испугался.
— А ты не испугался? — Меня эти усмешки и насмешки здорово задели.
— Я не боялся, — важно ответил Алешка. — Я наблюдал.
— И что ты там наблюдал? — Я стал одеваться и обуваться.
— Ничего, — Алешка пожал плечами. — Очень темная ночь была. Ничего не видно.
Здорово! Но малопонятно. Кто-то ходил, но никого и ничего не видно. Темная ночь.
— Дим, — вполголоса посоветовал Алешка, — ты ногами-то не очень топай. Матвеича разбудишь. Пять часов всего-то.
Этого еще не хватало! Я взглянул на часы — точно, десять минут шестого. И я стал разуваться и раздеваться, пыхтя от злости.
— Да ладно, Дим, — с вежливой хитрецой сказал Алешка, — раз уж ты так рано проснулся, пойдем на рыбалку. — Он хихикнул. И я понял, что дело вовсе не в рыбалке.
Мы осторожно спустились вниз, Алешка тихонько положил на место рукопись. Матвеич крепко спал. Ему, наверное, снился героический эсминец «Задумчивый». Или «Заспанный».
Мы выскользнули за дверь, остановились на капитанском мостике.
Утро было прекра-а-а. Это Алешка так сказал. Но так и было на самом деле. Солнечно, прохладно. Везде блестит роса. Нежно попискивают еще не совсем проснувшиеся птички.
Алешка спустился по ступенькам и подошел к заборчику, вышел за калитку. Позвал меня:
— Иди сюда. Посмотри налево и направо. Ты этого достоин.
Он оказался прав. От калитки в обе стороны тянулся в траве заметный след. Чуть примятая трава и сбитая с нее роса. Будто в самом деле кто-то ходил здесь кругами.
Мне стало неуютно.
— Понимаешь, Дим… Я сначала заметил, что на карьере погас огонек. А потом я заметил огонек возле дома. Кто-то курил, Дим. Только очень осторожно — я случайно заметил, один раз.
— Надо Матвеичу сказать, — выдал я первое, что пришло в голову.
— А он скажет: «Вот не думал я, что у Сережи такие трусоватые детки. Собачка мимо пробежала, а они чуть не об… Об это самое».
— Собачки осторожно не курят, — заметил я с обидой.
— Собаки вообще не курят. — И без всякого перехода: — У меня есть один план. Поможешь?
— А что нужно делать? — поинтересовался я. — Если сидеть всю ночь в засаде, на крыльце, я не согласен.
— Сидеть пока не надо. Надо сходить.
— На карьер?
— Как ты догадался? Пойдешь?
— А при чем здесь карьер?
— При том! — Алешка начал злиться. — При том, что сначала там огонек погас, а потом здесь он вспыхнул!
Ну и логика!
Но я еще и рот не успел открыть, а Лешка добавил:
— Ты что думаешь, у Матвеича врагов нет? Да у него их полно!
Вот тут мне захотелось домой. Или чтобы папа приехал. Но мы ведь не трусоватые. Мы ведь дети Шерлока Холмса. Полковника милиции Оболенского.
— Ладно, — сказал я, — пошли.
— Сначала на рыбалку, — обрадовался Алешка. — Наловим свежей рыбки, и ты ее нажаришь для Матвеича. Он ее обожа-а-а…
Мы так и сделали. Натаскали полведра окушков. Матвеич был сча-а-а… А после завтрака велел нам уложить оставшуюся рыбку в пакет — напомнил, что мы идем сегодня к тетушке Тильде с ответным визитом.
— И баночка хорошего кофе у меня в запасе есть.
— А я ей цветов где-нибудь нарву, — подхватил Алешка. — У каких тут соседей красивые цветы водятся?
— Цветов не надо! — испугался Матвеич. — У нее их полно. На подоконниках.
Домик тетушки Тильды был тоже похож на скворечник. Но одноэтажный, с терраской. За ее стеклами белели занавесочки в синий горошек. А возле крыльца стояла ржавая железная бочка, в которой ярко полыхали какие-то махровые цветы. Прямо охапка. Или даже две.
Когда мы вошли в калитку, в доме послышалось робкое тявканье, а в дверях появилась тетушка Тильда с улыбкой на устах.
Она сильно нам обрадовалась, величаво сошла по ступенькам и протянула Матвеичу руку в перчатке для поцелуя, а Димитрия с Алексом приветливо, но ощутимо потрепала по головам.
— Это чуде-е-е… Это волни-и-и-тельно. Прошу к моим пенатам.
Алешка вопросительно посмотрел на меня: что за фишка такая, эти… «пенальти»? Потом объясню, ответил я ему взглядом.
Комнатка в доме была скромная, без излишеств. Правда, ее стены были излишне увешаны выцветшими театральными афишами. На них, в списках актеров, мелькала фамилия Дамы Безе. А на одной афише даже была очень похоже нарисована она сама в старинном платье с высоким воротом и с какой-то вазой в руках.
Зато в комнате было много цветов. Они вовсю цвели на подоконниках. Еще там были две полки. Одна с книгами по всяким театральным искусствам, а на другой стоял красивый бронзовый подсвечник и… ослепительно белый человеческий череп.
Возле окна стояло большое старинное кресло, в котором, свернувшись в мохнатый клубочек, дремала собачка в виде пожилой болонки.
— Знакомьтесь, — тетушка Тильда высморкалась и махнула платком в сторону кресла. — Это Атос!
Этот старый белый лохматый Атос совсем не был похож на бравого мушкетера. Даже когда был молодым. И, видимо, тетушка Тильда это понимала. Потому что тут же объяснила:
— Я назвала его в память о своей первой любви. Мы ставили на театре «Трех мушкетеров» Александра Дюма. Вот Димитрий знает… И моя первая любовь играл блестящего Атоса. Я безумно полюбила его.
— И вы на нем женились? — с интересом спросил Алешка.
Тетушка Тильда высморкалась и смахнула слезку со щеки:
— Нет, милый, этого не случилось. Он подарил мне неземной взор, но руку и сердце не предложил. К тому же он был много старше меня. — Она снова промокнула слезинку. — И его уже давно нет на этом свете…
— Жаль, — вздохнул Алешка. И показал на полку: — Это его череп, да?
— Ну что ты! — Тетушка Тильда испуганно вздохнула. — Это череп королевского шута Йорика. Из великой трагедии Вильяма Шекспира «Гамлет». Вот Димитрий помнит… — Она закатила глаза, заломила руки и протянула трагически: «Бедный Йорик!» — Вздохнула: — Мне этот череп подарили, когда провожали на пенсию. Это было так волни-и-и-ительно. И трогательно.
Матвеич в нашем разговоре не участвовал. Он, наверное, уже не раз слышал эти волнительные и трогательные воспоминания. Поэтому он сразу же ушел на кухню разогревать жареных окушков и варить кофе.
А в комнату важно вошел громадный черный кот с белым пятнышком в виде галстука бабочкой на груди. Он мимоходом небрежно потерся о наши ноги и, воинственно задрав хвост, прошагал к креслу. Уселся напротив него и требовательно уставился своими круглыми зелеными глазами на бедняжку Атоса. Атос застенчиво вильнул хвостиком, вздохнул и, покорно кряхтя, спустившись задом с кресла, ушел в угол и улегся на подстилку.
Кот прыгнул в кресло, свернулся в клубок на нагретом месте, зажмурился и довольно замурлыкал.
— Это Гамлет, — представила его тетушка Тильда. — Я назвала его в память о своей второй любви. Сеня Марковский был великоле-е-е… в этом образе. Я полюбила его без ума. Но…
Алешка кивнул с пониманием:
— От него тоже остался один череп?
- Предыдущая
- 8/29
- Следующая