Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/134
• Следующая

– Здесь, мой верный Миха, можно говорить свободно. Не сомневаюсь, в Метехи неотступно за мною следят, недаром слышу в стенах мышиную возню. Иса-хан и Хосро только болтают об уходе, а медлят, как черепахи… Завтра прибудет из Ананури гонец?

– Пять гонцов укрыл поблизости, ежедневно прибывать станут; каждого научил, что притвориться должен, будто прямо из Ананури прискакал. В ананурском замке для охраны княгини Нато сто дружинников оставил.

– Около замка Мухран-батони тоже только сто настоящих оставь, пусть на виду впереди торчат. А триста бурок и папах натяни на длинные деревянные кресты. Понял? Да расположи их в лесу между деревьями так, чтобы из сторожевых башен лишь папахи виднелись. У крепости Ксанского Эристави так же поступи. Для охраны горных проходов растяни пятьсот дружинников, – некого подстерегать, все к царю Теймуразу ушли. Напрасно Саакадзе рассчитывает – ни одного не дождется! На Тбилиси мне необходимо бросить полторы тысячи шашек, – осторожно к Душети оттяни, когда дам знать побыстрее гнать коней. Понял?

– Все понял, мой князь. Первый гонец утром прискачет, второй…

– А пятому гонцу напомни, чтобы тряпку в бычью кровь опустил, голову обвязал и так пожаловал. Пусть хоть на иконе клянется, что в рядах саакадзевцев видел янычар. Всеми хитростями я должен перебросить в Кахети две тысячи легкоконных дружинников. Понял?

– Все понял, мой князь: вместе с арагвинцами переправить Хосро-мирзу и Иса-хана…

Звучно расхохотался Зураб:

– И хана и мирзу! – и так шутя хватил по плечу Миха, что тот, крякнув, присел.

Хотя уже дважды являлся гонец из Метехи, но Зураб, удобно расположившись в предбаннике, продолжал с аппетитом уничтожать огромное блюдо с форелью, запивая вином из высокого кувшина. Здесь только один Миха разделял с князем поистине трапезу великана, а в общем помещении, на скамьях вокруг бассейна, расположились арагвинцы и с неменьшим усердием поглощали люля-кебаб, осушая огромные чаши за здоровье князя Зураба Арагвского.

Когда освеженные арагвинцы последовали за Зурабом, они готовы были ринуться за князя хоть в огонь.

У моста осторожный Миха и два арагвинца свернули в сторону и скрылись за узкими извивами уличек.

Необычайная тишина царствовала в Метехи. «Будто в заколдованный замок вступил!» – поразился Зураб и, придерживая рукоятку меча, быстро направился в личные покои. Нарочито громко – для лазутчиков, если они подслушивали, – Зураб спросил сторожа, застывшего на пороге, что означает молчание в замке.

– Светлый князь, уехали все на дневной пир к Иса-хану. Радостное известие получил хан: его царственная жена, сестра шаха Аббаса, подарила ему дочь, ибо два сына уже у него есть. Царь надел лучшие одежды и драгоценности; княгиня Гульшари – трудно сказать, больше алмазами и жемчугом сверкала или глазами. Она повезла подарки Иса-хану и его женам. Андукапар тоже в праздничной чохе выехал, еще уже стал. Хосро-мирза золотой меч прицепил, словно молния. Только князь Шадиман скромную куладжу обновил мехом цвета лимона – совсем не для пира.

Зураб терялся в догадках. Еще вчера не было разговора о пире. Правда, за ним в баню любезно посылали, но никто не повторил приглашения последовать в крепость. Что-то от него скрывают, надо быть настороже. Может, умыслили заманить в крепость и там запереть? Неспроста так обрядился Шадиман.

«Лицемеры!» От отвращения Зураб передернулся, полуобнажил меч и ударом кулака вогнал его обратно в ножны. И вдруг приказал собрать в Метехи пятьсот арагвинцев: он хочет проверить, согласно ли его приказу одеты они и держат ли наготове оружие.

А когда дружинники собрались во втором дворе Meтехи и, бряцая шашками, выстроились в две линии, князь тщательно осмотрел их и велел на ночь расположиться под окнами его покоев: утром он хочет показать своих отборных всадников Хосро-мирзе.

Не один Зураб, весь майдан всполошился. Изнемогшие от беспрерывных распрей горожане почти радовались пышной роскоши метехского поезда и встречали царя приветственными возгласами и пожеланиями долголетия. Чуть было не поддались ликованию и мелкие торговцы; «Может, торговать начнем?»

Но презрительные улыбки амкаров и недоверчивое покачивание головой Вардана Мудрого тотчас охладили их пыл. Все же майдан, как единое сердце торговли, чувствовал назревание каких-то событий. Особенно встрепенулись купцы, когда вдруг исчез Шадиман: вот только что ехал рядом с Хосро-мирзою, о чем-то говорил, щурился – и вдруг исчез. Даже не успели удивиться простоте его одежды, как он с конем, жарким, как мангал, и со своим чубукчи, скользким, как лягушка, точно в преисподнюю провалился! Многие перекрестились: «Уж не черт ли услужливо разверз перед конем Барата землю?»

Почти то же предположил Шадиман, въезжая в ворота резиденции святого отца. В палате, предназначенной для мирских дел, было прохладно, отблески синих и малиновых лампад падали на пол, как подкрашенные льдинки. Но Шадиман приложил платок к вспотевшему лбу: «Словно в раскаленную печь лезу! – иронически усмехнулся он. – И то правда, разговор предстоит решительный».

По суховатой церемонии встречи Шадиман понял: ни в чем не уступят. И он решил не просить ни о венчании Симона в Мцхета, ни о помощи в прокормлении войска: ведь другие важные причины привели его к вратам небесного царства.

– Святой отец, – начал с главного Шадиман, и глаза его затуманились, – нашей многострадальной Картли предстоит великое испытание.

– Хуже, чем есть, не будет, – угрюмо проговорил католикос, откинувшись на спинку черного кресла.

– Будет, ибо Саакадзе выпросил у султана Мурада войско. Нечестивых агарян, как глаголете вы.

– Об этом известно мне, – против персов турки придут. Саакадзе клянется: «Картли от янычар не пострадает!» Да благословит бог узреть истребление турками персов и обратное! Так, во славу господа, глаголем мы. Да сложат нечестивцы головы на нашей раскаленной ненавистью к исконным врагам земле.

– Аминь! – прозвучало точно из стены.

– Но, святой отец, – возразил озадаченный Шадиман, – разве не пострадают от звериной драки наши города, деревни? И не падут ли монастыри, эти оазисы света в пустыне бытия?

– В юдоли плача уж не осталось кому страдать, а уцелевших церковь в милосердии своем предупредит: пусть забирают скот и скроются в горах по примеру просветителей сирийских.

– А разве, святой отец, храмы в безопасности? Ведь персы лишь благодаря Хосро-мирзе божье владение не тронули.

– Давно умыслил я, что Хосро выгодно защищать церковь. Уж не вознамерился ли кахетинец занять трон Теймураза? Или из преданности Христу обороняет святые обители?

– Насчет трона не слышал, а верность Христу, думаю, сохранил. Ты в этом не ошибся, святой отец. Но, как известили серебряные трубы ангелов, царевич Хосро уходит в Иран.

Католикос вопросительно вскинул на Шадимана глаза, затаившие хитрые огоньки.

– Испугался турок? А Иса-хан?

– Тоже уходит, – конечно, не из-за испуга. Прозорливый царевич Кахети полагает: если не будет сарбазов, Саакадзе не осмелится открыть города янычарам, подобным кровожадным хищникам.

Молитвенно сложив ладони, католикос молчал, обратив взоры к своду. Присутствующий Феодосий, архиепископ Голгофский, и тбилели тихо перешептывались. Феодосий упорно скрывал разговор с Зурабом, – так повелел католикос.

– Понял ли я верно тебя? Хосро уводит голубям подобных сарбазов?

– Не всех. Необходимых для охраны Тбилиси, и царя оставляет.

– А если церковное войско станет на защиту Тбилиси?

– А царя? Ведь ты, святой отец, не признаешь Симона?

– Не признаю. Его могут оберегать твои дружины и Андукапара, да и арагвинец поможет вам.

– Еще есть причина: царский «сундук щедрот» пуст. Амбары тоже, шерстопрядильни и шелкопрядильни похожи на кладбище. Торговля замерла, у амкаров нет работы, пошлин не с кого брать. А персы Тбилиси не трогали, монастыри обходили, но все же войско царское кормили.

• Предыдущая
• 23/134
• Следующая