Выбери любимый жанр

Город мелодичных колокольчиков - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 3


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

3

Ностевец, назначенный садовником, долго вздыхал: «Госпожа Русудан любит розы, госпожа Хорешани — разные цветы. А Моурави любит, чтобы птицы летали по саду. А Дареджан требует чистоту и порядок. Как одному поспеть? И то правда, людей больше взять неоткуда. Вот Эрасти тоже на Дареджан сердится: „Много, говорит, у меня забрала“. А как много, если восемь баранов каждый день режем? А индюшек? кур? каплунов? А еще лобио, гозинаков сколько варим? Пилав, сладкое тесто и другую еду? Наша госпожа любит, чтобы все много ели. И батоно Папуна для слуг вина не жалеет. А по воскресеньям вместе в комнате для еды собираемся. Азнаур Димитрий счет ведет. Если кто из слуг запоздает, кричит: „Полтора часа тебя ждать должны? Ишачий хвост!“ Только напрасно сердитым притворяется: все знают его доброту. Э-э… жаль, Даутбек не с нами!»

Эрасти возложил на оставшихся у него пятнадцать грузин остальные обязанности, повторяя в малых размерах распорядок Носте, где было более ста слуг. Затем отобрал пять самых крепких, назначив их оруженосцами, — они же смотрители оружия и сопровождающие на охоте. Пять конюхов не только скакунами должны заниматься, а еще и покупать корм, чистить конюшню, двор и, для пышности, сопровождать «барсов» в их парадных выездах. Один знаменосец, — он же должен подковывать коней и следить за седлами. Два дружинника выделены для охраны стены. Впрочем, когда они спят, их сменяют Иорам и Бежан. Долго колебался Эрасти, кого утвердить смотрителем ворот, который обязан знать, кому отворять, а кого до прихода Эрасти или Папуна держать за воротами. Это большая наука. Ведь и враги и друзья равно любопытны. Следует остерегаться всех: одних — чтобы не слишком радовались, других — чтоб не слишком огорчались. Одинаково опасно.

Опустив голову, Русудан слушала своего непоколебимого Георгия. Еще не успели приехать, а уже надо осторожно о ком-то узнать, перед кем-то склоняться, одного не допускать, других приблизить.

— Дорогая, — успокаивал Саакадзе, — таков закон жизни. Ни один охотник сразу не пойдет на зверя. Необходимо для удачи раньше изучить его характер, привычки. Мы здесь как в лесу. Вдруг буду любезен с пашою, не любимым султаном, или, наоборот, холоден с его любимцем. Все надо делать в угоду «падишаху вселенной», ибо от него зависит наше возвращение в Картли. Но если я спрошу одного пашу о другом, тот сразу насторожится. Подкупать немедля тоже неразумно, раньше следует узнать — кого первого.

— Я, мой Георгий, все поняла, кроме одного: почему не поручишь некоторые дела Дато или Ростому? Тоже умеют ловко проникать в любую душу. Или, может, жен пашей мне посетить?

— Разве осмелился бы, моя прекрасная Русудан, беспокоить тебя пустяками? В более крупном должна помочь мне… патриарха вселенского посетишь.

— Уж не шутишь ли, мой Георгий?!

— Нет! Еще никогда так серьезно не нуждался в твоей помощи. Не тревожься, раньше пойдет Ростом и попросит патриарха Кирилла Лукариса благословить тебя, Хорешани и Дареджан. Передашь дары. В остальном учить тебя не приходится.

Ночь казалась Русудан нескончаемой, назойливой. Блики решетчатого фонаря падали на холодные плиты и зловеще свивались в цепи. И подушки были жаркие, рассеивающие дрему. Нетерпеливо прислушивалась Русудан к шорохам и, едва порозовел небосклон, стала торопить женщин.

Потягиваясь спросонок, Хорешани силилась сдержать зевоту. Прозрачная рубашка сползла с округлого плеча на пополневшую грудь, а кожа по-прежнему отливала розовым бархатом.

— О, о, еще ведь рано, — поморщилась она, — отправимся после обедни.

— Выедем сейчас, дорогая, что-то душно в комнатах, — тормошила Русудан подругу. — Еще не видели Стамбула.

Надев фередже — серо-матовые плащи, Русудан, Хорешани и Дареджан, в сопровождении только Омара, одетого в турецкое платье, — ибо нужна тайна, — осматривали Стамбул, издали похожий на великолепный сад, окруженный легкими минаретами, киосками и стройным лесом мачт, а вблизи равнодушно и жестоко открывавший изнанку жизни, сопредельной кошмару. Деспотия, доведенная до крайней грани, породила два Стамбула, ни в чем не совпадающие, две рядом проложенные дороги: одна — черная, изобилующая зловонными отбросами, другая — белая, покрытая благоуханными лепестками.

Они обогнули платаны. Сквозь завесы листвы виднелись зубчатые стены, на них стояла стража, и, опираясь на копья, вглядывалась в даль, где высился Скутари, древний Хризополис. Там, где полоска воды смыкалась с небосклоном, зеленели берега Азии. На оконечности мыса пленяли глаз своей воздушной легкостью султанские беседки, окруженные зарослями вечнозеленого лавра. Здесь было удивительно тихо, будто какая-то неведомая сила сковывала голоса людей и превращала певчих птиц в немых. Стоял зимний день, но казалась прохладной лишь синева, теплый воздух, как колышущаяся кисея, обволакивал улицы, порой вымощенные, но чаще узкие, грязные и извилистые. Босоногий мальчишка в замусоленной феске предлагал чашу воды из родника, самого чистого, вытекающего из-под мечети, где правоверные обмывают ноги, перед тем как войти под священные своды. Совсем рядом надрывно скулила голодная собака. Открылось окно чердака, и хлынули помои; собака завизжала и, прихрамывая, ринулась под ворота, окруженные высокими кольями, на которых торчали куски отравленного мяса, предназначенного для хищных птиц.

Площадь гипподрома, столь славная в эпоху византийских императоров, была пустынна. Лишь высился обелиск, перевезенный из Египта одним из восточных властелинов. Русудан внимательно рассматривала множество иероглифических знаков, коими испещрен обелиск, зиждящийся на огромном куске паросского мрамора, украшенного с четырех сторон превосходными барельефами. «Памятник чужого мира», — подумала Русудан. А сколько страстей бушевало вокруг него, знакомых пришельцам из самых различных стран. Страсти угасли, а мрамор продолжает стоять — холодный, бесстрастный, отражая на своих полированных боках жгучие блики солнца и серебряные нити луны. Русудан отошла от обелиска и застыла в изумлении: огромные бронзовые змеи, поблескивая рубиновыми глазами, господствовали над площадью. Не олицетворяют ли эти почти живые змеи душу Сераля, полного неясных шорохов и каверзных дел?

Пока Хорешани и Дареджан осматривали гипподром, Русудан задумчиво опустилась на обломок мрамора. Не богатства ли Ананурского замка вспоминала она? Или, может, орлов, парящих над сапфировой Арагви? Или жизнь в Исфахане, подобную кипящему в котле золоту? Нет, Русудан из рода князей Эристави Арагвских вспоминала Носте, прозелень в щелях каменной башни, тропу, ведущую к крутому обрыву, где ютилась древняя церковка, а над ней чернели в воздухе оголенные ветви высохших деревьев, которые почитались священными и внушали трепет. Оттуда любила смотреть она на караваны облаков, цепляющихся за выступы замка и уплывающих за горы, слегка подернутые сиреневой дымкой.

Думала еще и о странной судьбе: «Вот скоро Георгий начнет завоевывать победу… Для кого? Для врагов нашей родины. Но почему, почему не для Картли?! Почему так слепы цари и князья? Разве такие полководцы не родятся в сто лет раз? А церковь?» — Русудан хмуро сдвинула брови, она не смирялась с двуличием, а ей, по просьбе Георгия, предстояло объяснить константинопольскому патриарху, Кириллу Лукарису, почему временно он, Моурави, не смеет открыто проявить свою преданность церкови Христа. Но лишь осмотрится в чужом царстве, придет просить молитвой укрепить десницу полководца, дабы сокрушил он гонителей святой церкови, воплотившей в себе совесть Иерусалима.

Подошла Хорешани, осторожно дотронулась до плеча Русудан и напомнила, что пора в патриархию. Грустно направились они в квартал Фанар. Вот и греческая церковь. Медленно поднялись по каменным ступенькам, из трещин которых робко выглядывал мох. Под главным сводом больше всего поразили их стоящие в ряд над царскими вратами деревянные фигуры святых, у ног которых вился арабский орнамент.

Окруженный двадцатью иерархами, в ослепительно-белом облачении и митре, опираясь на посох, стоял возле трона «вселенский отец святейший», патриарх Кирилл Лукарис. Золотым крестом он благословил склонившихся перед ним женщин из семьи Великого Моурави.

3
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело