Том 3. Педагогическая поэма - Макаренко Антон Семенович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/170
• Следующая

Иногда ко мне приходил такой дед и заявлял жалобу:

— Вчера ваши лазили по баштану. Так вы им скажите, что недобре так делать. Нехай прямо приходят в курень, и чего ж там, всегда можно человеку угощение сделать. Скажи мне, и я тебе самый лучший арбуз выберу.

Я передал просьбу деда хлопцам. Они воспользовались ею в тот же вечер, но в предлагаемую дедом систему внесли небольшие коррективы: пока в курене съедался выбранный дедом самый лучший арбуз и велись приятельские разговоры о том, какие арбузы были в прошлом году и какие были в то лето, когда японец воевал, на территории всего баштана хозяйничали нелегальные гости и уже без всяких разговор набивали арбузами подолы рубах, наволочки и мешки. В первый вечер, воспользовавшись любезным приглашением деда, Вершнев предложил отправиться к деду в гости Белухину. Другие колонисты не протестовали против такого предпочтения. Матвей возразился с баштана довольный:

— Честное слово, так это хорошо: и поговорили, и удовольствие человеку произвели.

Вершнев сидел на лавке и мирно улыбался. В дверь ввалился Карабанов.

— Ну что, Матвей погостовал?

— Да, видишь, Семен, можно жить по-соседски.

— Тебе хорошо: ты арбузов наелся, а нам как же?

— Да чудак! Поди ты к нему.

— Вот тебе раз! Как тебе не стыдно? Если человек пригласил, так уже всем идти. Это по-свински выйдет. Нас шестьдесят человек.

На другой день Вершнев вновь предложил Белухину идти в гости к деду. Белухин великодушно отказался: пусть идут другие.

— Где я там буду искать других? Идем, что ли? Да ведь ты можешь и не есть арбузов. Посидишь, побалакаешь.

Белухин сообразил, что Вершнев прав. Ему даже понравилась идея: пойти к деду в гости и показать, что колонисты ходят не из-за того, чтобы съесть арбуз.

Но дед встретил гостей очень недружелюбно, и Белухину ничего не удалось показать. Напротив, дед показал им винтовку и сказал:

— Вчера ваши преступники, пока вы здесь балакали, половину баштана снесли. Разве так можно делать? Нет, с вами, видно, нужно по-другому. Вот я буду стрелять.

Белухин, смущенный, возвратился в колонию и в спальне раскричался. Ребята хохотали, и Митягин говорил:

— Ты что, в адвокаты к деду нанялся? Ты вчера по закону слопал лучший арбуз, чего тебе еще нужно? А мы, может быть и никакого не видели. Какие у тебя доказательства?

Дед ко мне больше не приходил. Но многие признаки показывали, что началась настоящая арбузная вакханалия.

Однажды утром я заглянул в спальню и увидел, что весь пол в спальне завален арбузными корками. Я набросился на дежурного, кого-то наказал, потребовал, чтобы этого больше не было. Действительно, в следующие дни в спальнях было по-обычному чисто.

Тихие, прекрасные летние вечера, полные журчащих бесед, хороших, ласковых настроений и неожиданного звонкого смеха, переходили в прозрачные торжественные ночи.

Над заснувшей колонией бродят сны, запахи сосны и чебреца, птичьи шорохи и отзвуки собачьего лая в каком-то далеком государстве. Я выхожу на крыльцо. Из-за угла показывается дежурный сигналист-сторож, спрашивает, который час. У его ног купается в прохладе и неслышно чапает пятнистый Букет. Можно спокойно идти спать.

Но этот покой прикрывал очень сложные и беспокойные события.

Как-то спросил меня Иван Иванович:

— Это вы распорядились, чтобы лошади свободно гуляли по двору целыми ночами? Их могут покрасть.

Братченко возмутился:

— А что же, лошадям так нельзя уже и свежим воздухом подышать?

Через день спросил Калина Иванович:

— Чего это кони в спальни заглядывают?

— Как «заглядывают»?

— А ты посмотри: как утро, они и стоят под окнами. Чего они там стоят?

Я проверил: действительно, ранним утром все наши лошади и вол Гаврюшка, подаренный нам за ненадобностью и старостью хозяйственной частью наробраза, располагались перед окнами спален в кустах сирени и черемухи и неподвижно стояли часами, очевидно, ожидая какого-то приятного для них события.

В спальне я спросил:

— Чего это лошади в ваши окна заглядывают?

Опришко поднялся с постели, выглянул в окно, ухмыльнулся и крикнул кому-то:

— Сережа, а пойди спроси этих идиотов, чего они стоят перед окнами. Под одеялами хмыкнули. Митягин, потягиваясь, пробасил:

— Не нужно было в колонии таких любопытных скотов заводить, а то вам теперь беспокойство…

Я навалился на Антона:

— Что за таинственные происшествия? Почему лошади торчат здесь каждое утро? Чем их сюда приманивают?

Белухин отстранил Антона:

— Не беспокойтесь, Антон Семенович, лошадям никакого вреда не будет. Антон нарочно их сюда водит, приятность здесь ожидается.

— Ну, ты, заболтал уже! — сказал Карабанов. — Да мы вам скажем. Вы от запретили корки набрасывать на пол, а у нас не без того, что у кого-нибудь арбуз окажется…

— Как это — «окажется»?

— Да как? То дед кому подарит, то деревенские принесут…

— Дед подарит? — спросил я укоризненно.

— Ну, не дед, так как-нибудь иначе. Так куда же корки девать? А тут Антон выгнал лошадей прогуляться. Хлопцы и угостили.

Я вышел из спальни.

После обеда Митягин приволок ко мне в кабинет огромный арбуз:

— Вот попробуйте, Антон Семенович.

— Где ты достал? Убирайся со своим арбузом!.. И вообще я за вас возьмусь серьезно.

— Арбуз самый честный, и специально для вас выбирали. Деду за этот кавун заплачено чистою монетою. А за нас, конечно, взяться давно пора, мы за это не обижаемся.

— проваливай и с кавуном, и с разговорами!

Через десять минут с тем же арбузом пришла целая депутация. К моему удивлению, речь держал Белухин, прерывая ее на каждом слове для того, чтобы захохотать:

— Эти скоты, Антон Семенович, если бы вы знали, сколько поедают кавунов каждую ночь! Что же тут скрывать… У одного Волохова… он… это, конечно, неважно. Как они достают — пускай будет на ихней совести, но безусловно, что и меня угощают, разбойники, нашли, понимаете, в моей молодой душе слабость: люблю страшно арбузы. Даже и девочки пропорцию свою получают, и Тоське дают: нужно сказать, что в ихних душах все-таки помещаются благородные чувства. Ну, а знаем же, что вы кавунов не кушаете, только одни неприятности из-за этих проклятых кавунов. Так что примите уже этот скромный подарок. Я же человек честный, не какой-нибудь Вершнев, вы мне поверьте, деду за этот кавун заплачено, может, и больше того, сколько в нем производительности заложено человеческого труда, как говорит наука экономической политики.

Закончив таким образом, Белухин сделался вдруг серьезен, положил арбуз на мой стол и скромно отошел в сторону. непричесанный и по-обычному истерзанный Вершнев выглядывал из-за Митягина.

— П-п-политической э-экономии, а не экономической п-политики.

— Один черт, — сказал Белухин.

Я спросил:

— Чем заплатили деду?

Карабанов загнул палец:

— Вершнев припаял до кружки ручку, Гуд латку положил на чобот, а я посторожил за него полночи.

— Воображаю, сколько за эти полночи вы прибавили к этому арбузу!

— Верно, верно, — сказал Белухин. — Это я могу подтвердить по чести. Мы теперь с этим дедом контакт держим. А вот там к лесу есть баштан, так там, правда, такой вредный сидит, всегда стреляет.

— А ты что, тоже на баштан начал ходить?

— Нет, я не хожу, но выстрелы слышу: бывает, пойдешь пройтиться…

Я поблагодарил ребят за прекрасный арбуз.

Через несколько дней я увидел и вредного деда. Он пришел ко мне, вконец расстроенный.

— Что же это такое будет? То тащили по ночам больше, а то уже и днем спасения не стало, приходят в обед целыми бандами, хоть плачь, — за одним погонишься, а другие по всему баштану.

Я ребятам пригрозил, что буду сам ходить помогать охране или найму сторожей за счет колонии.

Митягину сказал:

— Вы этому граку верьте. Не в арбузах дело, а в том, что пройти нельзя мимо баштана.

— Да чего вам мимо баштана ходить? Куда там дорога?

• Предыдущая
• 38/170
• Следующая