Пойманные под стеклом (ЛП) - Любительский перевод - Страница 57

• Предыдущая
• 57/57

Поэтому я беру себя в руки и отталкиваюсь от края мусоропровода, и тут же исчезаю в шахте.

Уносясь прочь из Купола в темной трубе. Как и множество сломанных, испорченных вещей ранее.

Снова шум открывающейся двери и через секунду большая фигура входит в комнату. Я сижу на корточках у стены, и когда я поднимаю взгляд, мой отец стоит передо мной в разорванной, пыльной военной форме.

— Они послали меня сюда, чтобы я провел с тобой переговоры. Как нарочно я! — орет он. — Ты хотя бы понимаешь, что ты наделал?

— Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — ору я в ответ. — Известно ли тебе что ты сломал свою жизнь?

Мой отец снимает кепку, складывает ее и убирает в карман. Когда он начинает говорить, то звучит на удивление спокойно:

— Я пожертвовал своей жизнью, чтобы дать тебе хорошую жизнь. Со всем возможным. Ты думаешь это правда легко, быть Премиумом у власти? Нет, не легко. И ты еще пытаешься судить меня? Ты пользуешься плодами моей работы и ставишь её под вопрос? Я обеспечил каждый предмет твоей элегантной одежды, которые ты носил всю свою жизнь, каждое блюдо, которое ты ел, весь кислород, которым ты дышал. Все это только благодаря моей работе.

— Но я совершенно не хочу этого. Я хочу… — я останавливаюсь.

— Что ты хочешь? Что ты вообще хочешь, чего я не давал тебе?

— Я хочу быть свободным, — говорю я наконец.

Мой отец нахмуренно прищуривает глаза, как будто я говорю на иностранном языке, который он понимает только в полной концентрации. Затем он смотрит в пол и вздыхает.

— Президент погиб. За это ты предстанешь перед судом и он приведет постановление в исполнение.

Я киваю. Это то, что я ожидал. Вероятно, это даже хуже. — Сможешь ли ты дышать без дополнительного кислорода? — неожиданно спрашивает мой отец. Я качаю головой.

— Еще нет, но я тренируюсь.

Удивленно он поднимает брови. Вероятно, он всегда считал себя никчемным, что он сам никогда мне не доверял.

— Итак ты тренировался, — подтверждает он и я киваю. Все походит на то, что у нас как раз один из тех моментов отцов и сыновей, если они хорошо ладят друг с другом. Однако, у нас это было в первый раз.

— Тебе должно быть ясно, что ты никогда не сможешь вернуться назад, — говорит он наконец. — А теперь следуй за мной.

— Что вы сделаете с ним, генерал?

Охранник, который сначала разговаривал со мной, спешит за нами, по все более тесным тоннелям, в которые мы сворачивали. Мой отец оборачивается и одаривать типа взглядом, который мог бы разрезать стакан.

— Что же? Мы обойдемся с ним как и с другими террористами во всех других случаях. А теперь займитесь тем, что вы должны делать! — рявкает он.

Смотритель убегает назад к его месту рядом с камерами и наблюдает, как мой отец тащит меня куда-то. Туннель кончается дверью с черно-желтой вывеской: Внимание — входить только с аппаратом для дыхания.

— Удачи там снаружи, — желает мне мой отец.

— Там снаружи?

— Если я тебя сейчас выпущу, ты должен громко кричать. И стучать в дверь. Проси впустить тебя снова. Я же знаю, что ты можешь сыграть эту роль.

На его лице показывается легкая улыбка и, наконец я понимаю, что он только делает вид, что он наказывает меня. В действительности он хочет спасти меня. Я стискиваю зубы, чтобы не зареветь, так как я знаю, что это только разозлит его.

— Я поставил там снаружи для тебя несколько кислородных баллонов. Они полные, — шепчет он.

— Попрощайся с мамой, Ленноном и Кином. И моим новым братом тоже.

— Великий спектакль в конце, — говорит он, открывает дверь и толкает. Резиновая прокладка издает громкий чавкающий звук и яркий свет заполняет туннель.

— В другом мире мы, наверное, были бы хорошими друзьями, сынок.

Я киваю и поднимаю руку на прощание. Он тяжело дышит и коротко стучит мне по плечу.

Затем он толкает меня наружу.

Волны бросают старую шаткую лодку с полной силой о причал. Вполне возможно, что она сломается прежде чем мы успеем поднять якорь. Паруса трещат на ветру и колышутся туда-сюда. Никто не говорит ни слова. Мы все еще раз оглядываются, чтобы взглянуть на страну, которую покидаем, чтобы навсегда запечатлеть её в своей памяти.

В дали солнечный свет отражается от стекла, позволяя домам сверкать как маленькие кристаллы. Меня тянет назад. Я не хочу стоять на берегу этой реки, которая извивается серой водой по ландшафту, я хочу снова быть дома.

Мод и Брюс сидят на причале, их ноги болтаются над ледяной водой. Несколько мятежников тоже смогли сюда добраться, дрожащая, мерзнущая толпа ждет указаний, как будто Дориан, Сайлас и я их новые предводители. Я охотно успокоила бы их, но у меня нет чего — то, что я могла бы сказать. Мы плывем под парусом в неизвестном направлении, где все будет зависеть от сочувствующих и готовых помочь иностранцев.

Все еще идет снег и через несколько часов земля снова станет полностью белой. На востоке тем временем больше не видно столбов дыма. Роща окончательно мертва.

Дориан кладет руку мне на плечо. — Вероятно, мы должны были бы попробовать, — говорит он.

— Идем, нам пора отправляться, — говорит Сайлас коротко взглянув на Дориана. Нашего запаса кислорода не хватит навечно.

Он прав. Мы должны были бы предвидеть, что отправимся отсюда. Мы будем двигаться на лодке так долго, как возможно передвигаться на лодке, а затем пешком будем бежать до Секвои. Дориан считает что знает, где он находится. Но на всякий случай Сайлас взял карту.

— Мы потеряли все, — Дориан смотрит на меня. Его глаза все еще красные от едкой пены. Я киваю. Да, мы потеряли все. И что мы выиграли?

— Мы живы, — отвечаю я. Ну по крайней мере как то так.

Рощи больше нет, осталась только лишь покрытая пеной куча мусора, из которой выделяются сморщенные стволы деревьев. Обломки все еще дымятся. Мне понадобилось два дня, чтобы добраться сюда. Дорожные указатели станций метро помогали мне, в них я снова и снова делала паузы и спала. Я не боялась. Чего теперь бояться? По дороге сюда я не встретила ни одной живой души.

И теперь я стою в Роще, там, где я, собственно, надеялась найти убежище. Здесь нет ни одной человеческой души.

Я вовсе не пытаюсь сдержать слезы, а просто рыдаю. Я даже не представляю, куда я должна теперь идти. Всходит солнце, но в виде черной груды развалин ничего не изменилось. Я нахожу место, где можно присесть и достаю бутылочку с водой. Я как раз подношу ее к губам, когда слышу голос.

— Беа.

А затем становится так тихо, что я невольно закрываю глаза. Мне страшно. — Беа.

Я оборачиваюсь и роняю бутылку.

А затем он держит меня в руках и плачет уткнувшись в мое плечо, дергая за наши маски, чтобы поцеловать меня. — Квинн, — шепчу я. Он прикасается к моему лицу.

— Твои родители…

— Я знаю… — говорю я.

И тогда Квинн еще крепче прижимает меня к себе, укрывает меня своим теплым пальто, чтобы защитить меня от снега. Он медленно покачивается вместе со мной вперед и назад.

— Мне очень жаль, — бормочет он.

Позже мы осматриваем бывшую территорию стадиона, пытаясь проигнорировать трупы. И внезапно я вижу в середине развалин лицо. Невольно я наклоняюсь, понимая, что мое воображение сыграло со мной злую шутку. Все же, затем я слышу стоны и замечаю, как черное дерево слегка двигается.

— Выживший, — кричит Квинн и добирается до кучи. Когда он снова поднимается на ноги, то держит за руку маленькую девочку, которая идет ко мне на шатких ножках.

— Они пошли на запад. В Секвою, — шепчет малышка. Это Джаз. Она жива. Она вся облеплена землей, но она жива. И мы тоже живы.

— Тогда мы тоже идем туда, — говорю я.

Квинн смотрит на меня и кивает. — Хорошо, давайте отправляться.

• Предыдущая
• 57/57