Нежелание желаний - Ефимов Алексей Алексеевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/56
• Следующая

– Все ясно… В школе сильно издевались?

Вопрос об источнике черного юмора и ненависти к бакенбардам можно было снимать с повестки дня. Хоть профиль ученого и был далек от профиля великого поэта, имя вместе с кучерявостью не оставляло ни малейших шансов на спокойное детство или хотя бы почетного Шурика.

– Часто, – сквозь зубы процедил арестант.

– Не волнуйтесь. Там, куда мы отправимся, о поэтах золотого века, кроме меня, слышал максимум один человек, так что об одной из своих проблем можете точно не беспокоиться…

– Куда это вы забираете доктора? – возмутился генерал. – Он под арестом и следствием…

– Под каким следствием? – тихо осведомился я. – По делу о пропаже бактериологического оружия?

Генерал потупился.

– Никуда я не поеду! – набычился уже ученый.

Я тяжело вздохнул, посмотрел на небо, собрался уже задать ему риторический вопрос на тему «и почему эти великие ученые – совсем как дети?», но здраво оценил свои шансы на получение ответа, а посему переключился на своего нового подопечного, который таковым себя еще не считал.

– То, что по вашей шутке не будет возбуждено официальное дело, означает лишь одно – с этим делом разберутся неофициально. На практике это означает, что косвенно причастные к нему получат недвусмысленное указание держать язык за зубами даже ценой этого самого языка. А подкреплено это указание будет совершенно таинственным, но совершенно не интересующим официальные органы несчастным случаем, который произойдет с главным действующим лицом, то бишь с вами. Притом в самое ближайшее время. Вас даже с работы уволить не успеют, как вы поскользнетесь в ванне и неудачно ударитесь затылком о бортик. Вас устраивает такой расклад?

Ученый попытался было встать в позу и возмутиться, но Виктор так медленно, спокойно и выразительно кивнул, а генерал потупил свой взгляд (еще бы – это ему несчастный случай устраивать), что слова протеста буквально застряли в горле у светила науки.

– Скажу больше: я – это единственный ваш шанс на продолжение жизни. И единственное, почему я это делаю, – это потому, что мне понравилась ваша шутка. Скажем так, я неравнодушен к черному юмору.

– И кем я там у вас буду? Шутом? – пробурчал ученый, который уже понял, что выбора у него особого нет.

– Ну если вы ни на что больше не способны (доктор вспыхнул), то шутом. Но с этим мы разберемся попозже, а сейчас, если ни у кого нет конструктивных возражений, давайте займемся делом.

Возражений ни у кого не было, поэтому я аккуратно положил пальцы своих рук на виски доктора и приготовился проникнуть ему в память. Доктор от моего прикосновения вздрогнул, но стерпел. Его неколебимая уверенность в превосходстве науки над шарлатанами в данном случае сыграла мне на пользу – он совершенно не собирался мне мешать, а это очень важно при проникновении в память. Особенно если вы хотите, чтобы в финале у вас в руках оказался здравый человек, а не слюнявый идиот с выжженными мозгами.

В памяти ученого меня пока интересовали очень немногие вещи. Пока. В частности, точный внешний вид и содержание пилюли, чтобы оптимизировать формулу призыва. Я ведь уже объяснял – чем точнее, тем лучше, а шутить с такими субстанциями я, в отличие от доброго доктора, не хочу.

Все сведения лежали на поверхности – оно и понятно, ни о чем другом ученый в последние сутки и не думал. Кстати, он действительно хотел помочь своему коллеге, пусть даже и таким экстравагантным образом. Ну а то, что черный юмор по жизни был его самым верным, а порой и единственным спутником, можно было и так сказать, без сканирования мозгов.

Между прочим, именно черный юмор в свое время подтолкнул не слишком зрелого шестиклассника к изучению биологии и химии. Для начала – во вполне понятных мне целях изготовления слабительного для расправы со вконец доставшими его одноклассниками школы с литературным уклоном.

На всевозможные карикатуры, издевательские стишки и прочие проявления творческой травли юный технарь отвечал симпатическими чернилами, красящими бомбами с несмываемой краской и адской смесью слабительного с вызывающим чихание порошком.

А потом вдруг оказалось, что почерпнутых бессонными ночами из многочисленных справочников сведений совершенно достаточно для победы на олимпиадах и поступления в вуз. И очень немногие смогли правильно оценить тот блеск, что появился в глазах тезки великого поэта, когда тот увидел первую в своей жизни научную лабораторию.

Потом было много шуток, которые едва не привели к исключению отличника из стен альма-матер. Всему есть предел, и судьба лучшего студента потока висела на волоске не раз… И спасало его то, что на совещании кафедры и в ректорате далеко не все имели смелость во всеуслышание объявить, какие части тела несчастных профессоров подверглись непонятному воздействию и при каких обстоятельствах это происходило. Уж больно эти симптомы напоминали последствия порицаемого поведения, на что, собственно, и был расчет.

Научные работы, диплом, распределение, аспирантура, диссертация, докторантура… И бесчисленные выговоры! Но это все так, к слову. Думаю, у нас будет еще время обсудить с ним жизнь в Академгородке, развал Союза, крах науки и то необычное предложение, которое сделали ученому после того, как он остался без работы… Кто-то запомнил его неуемную страсть к созданию необычных соединений… А пока следует вернуться к поиску вируса.

Собственно, поиска никакого и не требовалось – интуицией я чувствовал, что место мы нашли правильно, и описание предмета у меня имелось детальнейшее. Дело осталось за малым – призвать эту пилюлю, что я и сделал. Легкий неуловимый жест рукой – опыт подработки фокусником давал о себе знать – и в раскрытой ладони появилась маленькая таблеточка желто-коричневого цвета.

– Оно? – спросил я, протягивая находку генералу.

– Оно! – Генерал выдохнул и в очередной раз изменился в лице.

Наверно, среди его предков где-то затесались хамелеоны. Виктор пытался сохранить на лице каменную невозмутимость, но получалось у него плохо – из-за брони безразличия так и проступало выражение облегчения и какого-то торжества. Впрочем, его можно понять. Не каждый день теряется и находится бактериологическое оружие. Может, ему теперь и орден какой-нибудь светит. А вот на лице ученого появилось то самое выражение, которое так хорошо описать словами «НЕ ВЕРЮ», хоть Станиславский наверняка и произносил эту фразу с иной мимикой.

– Не переживайте… – Я похлопал ученого по плечу. – У вас будет масса времени, чтобы подвести под это научное обоснование.

– Здорово… Всю жизнь мечтал поучаствовать в спасении мира… – сказал Виктор каким-то и впрямь мечтательным голосом, но моментально сник, увидев мой взгляд. Думаю, в этот момент в моих глазах отражалось все – и отношение к миру в целом, и к людям, изобретающим и покрывающим создание бактериологического оружия, а главное – к разного рода большим желаниям!

– Если ко мне больше нет вопросов, то мы отправляемся… – сказал я вместо того, что в этот момент думал.

– То есть как отправляетесь? – хором сказали все трое.

– А в чем проблема? – Я изобразил искреннее недоумение по поводу задержки. – Вирус у вас, о цене за мои услуги мы договаривались, – кивнул я в сторону испугавшегося доктора. – Что-то не так?

– Вы что, вот так просто возьмете и заберете человека? – проговорил генерал, нервно поглядывая в сторону бывшего подопечного.

– Ну да, а в чем проблема?

– Ну хоть вещи собрать там, с друзьями попрощаться… – забормотал генерал и сам замолк, понимая, какую глупость он сейчас сказал.

– Уже попрощался. Таблеточкой. Сразу со всем миром. Ну а вещи мы ему там достанем… Шутовской колпак, например. Шучу.

– И все равно… Как-то это напоминает похищение… Или рабство… Нехорошо это… – пробурчал генерал.

– Вы сказали «нехорошо» или мне послышалось? Мне как раз было интересно, что по меркам человека, создающего бактериологическое оружие, является «нехорошо». – Я перешел на немного свистящий шепот. Может, и несолидно, но собеседника пробирает до костей.

• Предыдущая
• 36/56
• Следующая