Выбери любимый жанр

Когда Ницше плакал - Ялом Ирвин - Страница 7


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

7

Брейер не ответил, и его посетительница впервые не знала, что говорить дальше.

«Мне продолжать? У нас есть еще время? Я вас обидела?»

«Пожалуйста, продолжайте, дорогая фройлен. Во-первых, я специально выделил время для вас. – Он перегнулся через стол, взял свой ежедневник и показал на две большие буквы Л. С., нацарапанные в разделе «Среда, 22 ноября 1882 года. – Видите, я никого не жду сегодня днем. И во-вторых, я не обижаюсь на вас. Наоборот, я восхищаюсь вашей прямотой и откровенностью. Если бы все наши друзья были настолько честны! Жизнь стала бы богаче, она стала бы настоящей».

Выслушав эту фразу без комментариев, фройлен Саломе налила себе еще кофе и продолжила свой рассказ: «Для начала должна сказать о том, что мое общение с Ницше, хотя и очень тесное, было недолгим. Мы встречались всего четыре раза и почти всегда с нами был кто-то еще – моя мать, Поль, сестра Ницше. На самом деле, нам с Ницше редко удавалось поговорить или погулять наедине.

Это был интеллектуальный медовый месяц нашей дьявольской троицы, но он тоже оказался быстротечным. Начался раскол. Затем романтические чувства и страсть. Возможно, они возникли с самого начала. Возможно, это я виновата в том, что не смогла это заметить». Она вздрогнула, словно хотела сбросить с себя эту ответственность, и продолжила описывать цепь критических событий.

«К концу нашей первой встречи моя идея целомудренного сожительства троих стала вызывать сомнения у Ницше, так как он думал, что мир к этому еще не готов, и попросил меня держать наш план в секрете. Особенно его волновало мнение его семьи: ни его сестра, ни его мать ни в коем случае не должны были знать об этом. Какие условности! Я была удивлена и разочарована. Как его смелые речи и вольнодумные прокламации могли ввести меня в заблуждение, удивлялась я.

Вскоре после этого Ницше занял еще более уверенную позицию: он решил, что такой образ жизни будет социально опасен для меня, это могло даже разрушить мою жизнь. И для того, чтобы защитить меня, он решил, по его словам, предложить мне выйти за него замуж и попросил Поля сообщить мне это. Только представьте себе, в какое положение он ставил Поля! Но Поль, безгранично преданный своему другу, сообщил мне о предложении Ницше, пусть и несколько флегматично».

«Это удивило вас?» – спросил Брейер.

«Очень – особенно потому, что оно поступило вскоре после нашей первой встречи. Ницше – великий человек, в нем есть нежность, в нем чувствуется сила, он настолько необычно выглядит; я не отрицаю, доктор Брейер, что меня очень влекло к нему, но не как к любовнику. Может, он чувствовал мою симпатию и не поверил моим словам о том, что я не думаю ни о браке, ни о романтических отношениях».

Внезапный порыв ветра заставил задребезжать стекла, и это на мгновение отвлекло внимание Брейера. Он тотчас почувствовал, что его шея и плечи как деревянные. Он некоторое время так напряженно слушал, что не мог даже пошевелиться. Иногда пациенты рассказывали ему о своих личных проблемах, но такого на его памяти не было. Никогда не случалось такого, чтобы с глазу на глаз, без тени смущения Берта рассказала многое, только когда она была «не в себе». Лу Саломе была «в себе»; даже когда она описывала события давно минувших дней, это было настолько интимно, что Брейеру казалось, что они разговаривают, словно два любовника. Он прекрасно понимал Ницше, который сделал ей предложение руки и сердца, встретившись с ней лишь однажды.

«А что было потом, фройлен?»

«Потом я решила быть честнее, когда мы встретимся снова. Но это было необязательно. Ницше быстро понял, что перспектива заключения брака пугает его не меньше, чем меня. Когда мы увиделись в следующий раз, две недели спустя на озере Орт, первое, что я услышала от него, так это что я не должна принимать всерьез его предложение. Вместо этого он уговаривал меня присоединиться к нему в поиске идеальных взаимоотношений – страстных, целомудренных, интеллектуальных и не предполагающих брак.

Наша троица воссоединилась. Ницше так увлекся идеей сожительства троих, что одним утром в Люцерне он настоял, чтобы мы позировали для этой фотографии – единственного изображения нашей дьявольской троицы».

На фотоснимке, протянутом ею Брейеру, двое мужчин стояли перед повозкой, Лу Саломе преклонила колени в ней, помахивая небольшим кнутиком. «Мужчина с усами, который стоит впереди и смотрит куда-то ввысь, это Ницше, – тепло сказала она, – а это Поль».

Брейер тщательно рассмотрел фотографию. Ему становилось не по себе, когда он видел этих мужчин – трогательных плененных гигантов, запряженных в повозку этой красавицей с ее крошечным кнутиком.

«Как вам моя конюшня, доктор Брейер?»

Впервые один из ее веселых комментариев показался неостроумным, и Брейер внезапно вспомнил о том, что рядом с ним сидит всего лишь девушка двадцати одного года от роду. Ему было неприятно видеть недостатки в этом совершенном создании. Его сердце всецело завоевали эти двое мужчин в заточении – его братья. У него был прекрасный шанс стать одним из них.

Его посетительница не могла не почувствовать свою оплошность, подумалось Брейеру, когда та поспешно продолжила свой рассказ:

«Мы встретились еще два раза, в Таутенциге, около трех месяцев назад, в компании сестры Ницше, а потом в Лейпциге с мамой Поля. Но Ницше не переставал мне писать. Вот письмо, ответ на мои восхищенные рецензии на его книгу «Утренняя заря».

Брейер пробежал глазами поданное ему письмо.

Моя дорогая Лу,

У меня тоже бывают восходы, но бесцветные! Я уже разуверился найти себе друга, который разделил бы со мной без остатка горе и радости, но, кажется, это возможно, и на горизонте моего будущего появилась прекрасная возможность. Ничто так не трогает меня, как мысли о смелой и богатой душе моей милой Лу.

Ф. Н.

Брейер не произнес ни слова. Теперь он чувствовал, что эмпатийная связь между ним и Ницше становится все крепче. Всем, хотя бы раз в жизни, думал он, нужно встречать восходы и искать прекрасные возможности, любить смелость и богатство души – нужно каждому хотя бы раз в жизни.

«Тем временем, – продолжала Лу, – Поль начал писать мне столь же пылкие послания. Я изо всех сил старалась исполнять функции посредника, но напряжение внутри нашей дьявольской троицы постепенно нарастало. Дружеские отношения между Полем и Ницше быстро сходили на нет. В конце концов в своих письмах мне они оба начали поливать друг друга грязью».

«Но, – вмешался Брейер, – вас же это не удивляет? Двое страстных мужчин в интимных отношениях с одной женщиной».

«Возможно, я была слишком наивной. Я верила в то, что мы втроем могли бы жить в единстве разума, что мы сможем провести серьезную философскую работу вместе».

Явно расстроенная вопросом Брейера, она встала, слегка потянулась и подошла к окну, остановившись, чтобы рассмотреть стоящие на столе безделушки: бронзовые ступку и пестик времен Ренессанса, небольшую погребальную статуэтку из Египта, замысловатую деревянную модель полукружных каналов внутреннего уха.

«Может, я упряма, – сказала она, выглядывая в окно, – но я до сих пор не верю в то, что наше сожительство троих было невозможно! Это сработало бы, если бы не вмешалась эта гнусная сестричка Ницше. Ницше пригласил меня провести с ним и Элизабет лето в Таутенберге, небольшой деревеньке в Терингене. Мы подхватили ее в Бейруте, где встретили Вагнера и посмотрели «Персифаля». Затем все вместе мы отправились в Таутенберг».

«Почему вы назвали ее гнусной, фройлен?»

«Элизабет – это вздорная, подлая, бесчестная гусыня-антисемитка. Однажды я допустила оплошность, сказав ей, что Поль еврей, так она из кожи вон лезла, чтобы друзья Вагнера узнали об этом, только для того, чтобы Бейрут был закрыт для Поля».

Брейер поставил свою чашку с кофе на стол. Поначалу Лу Саломе убаюкала его сладкими сказками о любви, искусстве и философии, но теперь ее слова вернули его с небес на землю, в гнусную реальность мира антисемитов. Этим утром он читал в Neue Freie Presse статью о том, как группировки молодчиков слонялись по университету, врывались в аудитории с криками «Juden hinaus!»[2] и силой выгоняли евреев из лекционных залов, причем если кто-то сопротивлялся, его попросту выволакивали наружу.

7
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело