Время освежающего дождя - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 70

• Предыдущая
• 70/111
• Следующая

К счастью, Андукапар пустился в словесную драку с князьями.

Шадиман, помедлив и как бы не придавая значения сказанному князьями, попросил остаться до утра. Он хочет показать, чем был занят в крепости, пока Симон, по его совету, красил единственный ус шафраном, любимым цветом шаха Аббаса.

Небольшой пир, устроенный в честь гостей, прошел весело. Шадиман блистал остроумием, тонко высмеивал Исмаил-хана и его гарем, рассказывал и о Симоне смешное, но ни словом не упоминал о Саакадзе и вообще о делах Картли.

Довольные князья притворялись, что верят в веселость Шадимана. Они тоже вспоминали случаи, вызывавшие смех. Как правитель, украдкой от деда, устраивает у себя пирушки с братьями и не скупится на пинки чуть ниже спины, когда они дразнят его «богоравным». Еще многих высмеивали князья, но тоже ни словом не упоминали более о Саакадзе и вообще о делах Картли.

У себя в покоях князь советовался с Андукапаром. Конечно, он отлично бы обошелся без его глубокомысленных предложений, но опасался задеть самолюбие друга. Да, друга, – одна цель сроднила их. Шадиман силился как можно дольше удержать в Марабде владельца Арша. Одиночество все назойливее преследовало Шадимана, днем подстрекая на нелепые решения, а ночью нашептывая о том, что усилия его тщетны.

И Андукапар с отвращением думал о холодной Арше. Скука и сетования Гульшари не притягивали его к родовой крепости, и он охотно согласился остаться в Марабде до весны – для пользы общего дела.

Так он и велел телохранителю передать княгине, вместе с уверениями в успешности переговоров с шахом Аббасом и вместе с чудесным кувшинчиком благовоний, которые посылал прекрасной Гульшари князь Шадиман. Второй телохранитель остался при Андукапаре для личных услуг – вернее, высматривать подземные ходы и подслушивать опасные слова, а затем ночью, стягивая с князя сафьяновые цаги, шепотом докладывать обо всем.

Но и чубукчи Шадимана тоже старался как можно больше выведать у телохранителя, чтобы ночью, стягивая с князя сафьяновые цаги, тихо сообщать сведения о замке Арша.

Так два князя, довольные друг другом, строили планы, как скорее низвергнуть ностевца Саакадзе.

Утро выдалось радостное. Из тенистых зарослей веяло свежестью и легким запахом отцветающих роз. Вдали неподвижно белело сонливое облако, как лебедь над синей водой. Крутые гребни гор, одетые лесом, нависали над ущельем. Дремотная тишь притаилась в зубцах бойниц, мглистая тень покоилась еще у подножия стен, а верхушка главной башни уже золотилась солнцем.

«Солнечному утру не верь!» – подумал Шадиман, всматриваясь в небосклон. Остаток ночи он провел один, на скамье, в глубокой думе. Испытываемый накануне стыд перешел в острый гнев. Не помогли и листья лаконоса и порошок из лимонной корки. Его то тряс озноб, то горячая волна приливала к сердцу.

"Может, Моурави умышленно выпроводил его, князя Бараташвили, из крепости? Но вовлечен ли был в тонкий обман и купец? Это знать сейчас важнее всего. Раскаленными щипцами заставлю сказать правду! Мудрому плуту доверил послание в Исфахан. С кем играть посмел презренный торгаш!.. А князья? Всю жизнь отдал укреплению знамен. Не раз, как столб – своды храма, поддерживал сословие, вот-вот готовое рухнуть! Презрел жену, угасшую на этих камнях в одиночестве. Сыновей не хотел в царский замок брать – стыдился свидетелей своего возраста. Тщеславился восхищением княгинь, пустословием… А оба сына бросили Марабду, служившую им ненавистным монастырем, бежали в Грецию. Там сейчас кичатся фамильными драгоценностями и равнодушием к отцу. Дочь, кроткая Магдана… Что она видит здесь? Наверно, незаметно выйдет замуж за какого-нибудь незаметного гурийского князя, соблазнившегося моим богатством. Да, я, знатный князь, ни на что не смотрел, ни о чем не беспокоился… Все, все для грозного блеска княжеских знамен!..

А теперь дочь избегает встречи со мной, вздрагивает, когда ее окликают. Даже семьи десятка азнауров, живущих в Марабдинском замке, ни разу не пригласили крестить новорожденных или благословить молодых. Чубукчи уверяет: «Не осмеливаются». Нет, просто боятся несчастливой руки… Нет, не сдамся! «Змеиный» князь? Ну что ж, змея есть мудрость; Метехи не может существовать без меня, как коршун без когтей. Надо найти ахиллесову пяту… Ударить по самому чувствительному".

И опять, как и в прошлый раз, в его памяти встало имя Зураба Эристави. "Вот кто поможет мне… Зураб! Он самый умный, самый свирепый и самый честолюбивый. Давно он тайно завидует Саакадзе, давно рвется к высотам власти. Униженную жену выбросил из памяти, как изношенную куладжу. Я помогу арагвинцу взобраться на вершину, и он оттуда беспощадно столкнет своего «барса».

– Батоно, все готово.

Шадиман вздрогнул:

– Веди!..

Проснулись князья в самом приятном настроении. Кажется, Шадиман решил оставить их в покое. Сейчас они покинут мрачную нору змеи…

Совсем готовые к отъезду, они уже собирались прощаться с владетелем, когда чубукчи попросил их следовать за ним.

Прошли под темными сводами, где тускнели фрески фамилии Бараташвили. Спустились в разросшийся сад, где из водоема в боковые канавы вытекала зеленоватая вода. Потом поднялись по внутренней каменной лестнице в круглую башню и неожиданно очутились на площадке с мраморными перилами. Там ждали их Шадиман и Андукапар. Завидев князей, Шадиман недобро усмехнулся.

– Я хочу показать вам усы, о которых я заботился в крепости на скале Табори. Садитесь…

Окруженный пятью глухими башнями, огромный каменный двор казался дном мрачной пропасти. Зубчатые стены, соединяющие башни, тянулись тремя ярусами и отделялись одна от другой глубокими рвами. На дворе чернели неподвижные квадраты, их было восемь. Только приглядевшись, можно было заметить легкое вздрагивание черных наконечников копий и острия черных шлемов. В одну линию сливались черные щиты. И как знак смерти, впереди каждой сотни реяло знамя, на котором извивалась чешуйчатая змея. Вдоль стен на каменных выступах застыли ряды черных стрелков и копьеметателей. На площадках, нависших над рвами, стояли наготове котлы, доверху наполненные смолой, пирамидами громоздились возле камнеметов ядра.

Слегка приподняв анчхабери, мрачный азнаур глухим голосом попросил у князей благосклонного внимания. Он махнул железной перчаткой, и квадраты пришли в движение. Сотни раскололись на десятки, вмиг перестроились в три линии и, взяв копья на изготовку, пошли друг на друга. Но за три шага до удара о щиты круто повернули и образовали бреши, в которые точно из-под земли выросшая конница ринулась полным галопом.

Начался бой. Пешие и конные действовали одной железной массой, то распадаясь на квадраты, то образуя пинии на краях и позади врага…

Как змеи с раскаленного щита, посыпались на замок обжигающие солнечные лучи…

Но не эта сила ужаснула князей, а множество выведенных на колесах железных клеток, где Шадиман укрыл страшное, невиданное досель оружие войны…

Князья не помнили, когда и как очутились они за воротами Марабды. С завязанными глазами ехали по влажному подземелью. Ехали они долго. Начинал томить страх: что, если обозленному Шадиману вздумается оставить их здесь навсегда? Но вот кони куда-то спустились, куда-то поднялись и остановились. Свежий ветерок коснулся взволнованных лиц. Князья сорвали повязки: в лесу они были одни. Сколько они ни всматривались, нигде не заметили входа в таинственное подземелье.

С тяжелым чувством обиды и отчужденности князья двинулись дальше.

Кахети давно тревожила Саакадзе. Но дела Картли не давали возможности уделять должное внимание соседнему царству. Все же он еще весною отправил Ростома и Элизбара в Имерети, Гурию и Самегрело. Он благодарил царя и владетелей за приглашение поохотиться, попировать по случаю освящения новой базилики в Абхазети и дня ангела Мамия Гуриели. Обещал непременно приехать, но сейчас просил разрешить картлийским глашатаям сзывать кахетинцев, разбежавшихся от кизилбашей.

• Предыдущая
• 70/111
• Следующая