Шопенгауэр как лекарство - Ялом Ирвин - Страница 57

• Предыдущая
• 57/88
• Следующая

Джулиус одобрительно кивнул.

— Бонни? — продолжал рассуждать Гилл, по-прежнему обращаясь к Джулиусу. — Нет, Бонни не станет меня осуждать, она всегда винит только себя — ну и разве что Ребекку. Бонни очень ко мне добра.

Стюарт? Да, Стюарт судья. У него есть такая струнка — «я весь из себя хороший, вам не чета». Ребекка? Тоже. Я даже знаю, что она скажет: «Будь как я, будь уверенным, правильным, красивым». Вот почему я немного оттаял, когда Ребекка и Стюарт показали свои слабые места, — это подтолкнуло меня сказать правду. Осталась Пэм… Да, Пэм настоящий судья. Генеральный прокурор — без вопросов. Я знаю, что она думает про меня — что я слабак, я все врал про Роуз. Она сама сказала — во мне все не так. У меня мало шансов вырасти в ее глазах — да нет, вообще нет шансов. — Он замолчал. — Кажется, все, — сказал он, обведя глазами группу. — Ах да. Еще Филип. — Тут он неожиданно повернулся прямо к Филипу. — Дай подумать… мне кажется, ты не станешь осуждать меня, но это еще ничего не значит. Скорее всего ты просто не захочешь об меня мараться. Тебе нет до меня дела — кто я такой, чтобы обо мне думать.

Джулиус был доволен собой: он заглушил неконструктивные вопли о предательстве и снял Гилла с костра осуждения. Все остальное — дело времени: рано или поздно подробности его истории всплывут сами, а сейчас, в теперешней ситуации, это не так уж важно.

Более того, его прием горизонтального признания неожиданно принес блестящий результат: отчаянная десятиминутная атака Гилла стала настоящей удачей — богатая пища для разговоров по крайней мере на два занятия.

Повернувшись к группе, Джулиус спросил: — Реакции?

Наступила нерешительная тишина — но не потому, что нечего было сказать, а потому, что сказать нужно было слишком много. Напряжение, он знал, готово было вырваться наружу: у каждого должен быть свой взгляд и на Гилла, и на его алкоголизм, и на ту неожиданную смелость, которую Гилл только что продемонстрировал. Джулиус выжидательно молчал, еще секунда — и голосов будет хоть отбавляй.

Он заметил, что Филип смотрит на него, на мгновение их взгляды встретились. Странно, подумал Джулиус. Может, Филип восхищается тем, как ловко я справился с проблемой? Или хочет ответить на выпад Гилла? Джулиус решил рискнуть и кивнул Филипу. Никакого ответа. Тогда он спросил:

— Филип, что ты скажешь по поводу сегодняшнего занятия?

— Да я вот гадаю — не хотел бы и ты поучаствовать?

— Поучаствовать? — опешил Джулиус. — Я и без того слишком много сегодня вмешивался.

— Нет, я хотел сказать поучаствовать в душещипательных признаниях, - сказал Филип.

Можно ли будет, промелькнуло в голове у Джулиуса, хоть когда-нибудь предсказать, что этот человек выкинет в следующую минуту?

— Я не пытаюсь уйти от ответа, Филип, но у нас есть темы поважнее. — Он повернулся к Гиллу: — Как ты?

— На пределе. Единственное, что меня волнует, останусь ли я в группе после всего, что случилось, — сказал Гилл, и на лбу его выступила испарина.

— Мне кажется, сейчас ты больше нуждаешься в группе, чем раньше. Но меня интересует другое, Гилл, — значит ли твое сегодняшнее признание, что ты собираешься как-то менять ситуацию? Может, заняться лечением?

— Еще бы. Сразу же после занятия. Так больше продолжаться не может. И, Джулиус, ты не мог бы провести со мной индивидуальное занятие?

— Конечно, сколько угодно. — Правило Джулиуса заключалось в том, чтобы никогда не отказывать клиентам в личных встречах при условии, что они будут держать группу в курсе событий.

Джулиус повернулся к Филипу:

— Возвращаясь к твоему вопросу. Есть старая терапевтическая штучка, позволяющая красиво избежать неприятного вопроса. Нужно спросить: «Скажи, почему ты задал этот вопрос?» Именно это я и собираюсь сделать, но вовсе не для того, чтобы уйти от ответа. Я предлагаю тебе сделку: я прямо и честно отвечаю на твой вопрос, но только после того, как ты объясняешь мне, почему ты его задал. Ну как, по рукам?

Филип немного подумал и ответил:

— Что ж, логично. Ответить, почему я задал этот вопрос, несложно: видишь ли, я пытаюсь понять твой Стиль работы и, если возможно, перенести отдельные приемы в свою практику. Лично у меня совсем иной подход: я не прибегаю к помощи эмоций, и моя цель вовсе не в том, чтобы полюбить клиента, — наоборот, я предлагаю интеллектуальную помощь, я учу своих клиентов яснее мыслить, жить в согласии с разумом. Возможно, немного запоздало, но теперь я начинаю понимать, какую цель ты преследуешь, — диалог «я и ты» в стиле Бубера…

— Кого-кого? Какого еще Бубера? — переспросил Тони. — Я не собираюсь торчать здесь и хлопать ушами.

— Ты все правильно говоришь, Тони, — отозвалась Ребекка. — Всякий раз, когда ты спрашиваешь, ты делаешь это и для меня. Я лично тоже не знаю никакого Бубера.

Остальные закивали. Стюарт сказал:

— Я где-то слышал это имя — что-то про «я и ты»… но больше ничего не помню.

Пэм поспешила объяснить:

— Бубер — немецкий еврей, философ, умер примерно полвека назад, в своих работах исследовал истинные взаимоотношения между людьми. Отношения «я и ты» — это когда оба участника вовлечены в равноправный, уважительный диалог, а «я и оно» — это когда «я» одного из участников не уважается, его используют, вместо того чтобы общаться на равных. Эта идея часто возникала здесь. Кстати, Филип поступил со мной именно как с «оно».

— Спасибо, Пэм, я понял, — сказал Тони и снова повернулся к Филипу: — Ну что, теперь все просекли?

Филип взглянул на него в полном недоумении.

— Не знаешь, что значит «просекать»? — удивился Тони. — Может, принести тебе словарь современного языка? Ты что, ящик не смотришь?

— У меня нет телевизора, Тони, — ответил Филип по обыкновению ровно, — но если тебя интересует, согласен ли я с тем, что Пэм сказала о Бубере, то мой ответ «да» — я не мог бы высказаться точнее по этому поводу.

Джулиус опешил: ФилипназываетТонииПэм поимени?ФилиподобрительноотзываетсяоПэм? Что это — простая случайность или важный знак? О, как же я люблю жизнь, подумал Джулиус, — жизнь в этой группе.

— Я перебил тебя, Филип, продолжай, — произнес Тони.

— Так вот, я говорю Джулиусу… то есть, я говорю тебе, — он повернулся к Джулиусу, — правильно?

— Правильно, Филип, — ответил Джулиус. — Ты способный ученик.

— Итак, — продолжил Филип размеренным голосом математика, — суждение первое: ты стремишься установить Диалог «я и ты» с каждым клиентом. Суждение номер два: «я и ты» представляет собой абсолютно равноправные отношения — по определению они не могут иметь односторонний характер. Три: в последнее время многие здесь излили душу. Отсюда следует естественный вопрос: разве это не значит, что ты должен поступить точно так же? — Помолчав минуту, Филип добавил: — Вот такой вопрос. Я только хотел знать, как консультант твоего типа реагирует на законное требование клиента о равноправии.

— Значит, ты хочешь проверить, насколько я последователен в своем подходе?

— Да, но проверить не тебя лично, а твой метод.

— Хорошо. Мне нравится, что твой вопрос связан с желанием лучше понять происходящее. Еще один, последний вопрос — и я тебе отвечу. Я хочу спросить, почему именно сейчас? Почему ты задал именно этот вопрос именно сейчас?

— Потому что только сейчас появилась такая возможность. В первый раз за все время мы отошли от привычной схемы.

— Не уверен. Думаю, за этим кроется что-то еще. Еще раз, почему именно сейчас?

Филип озадаченно потряс головой.

— Может быть, это не имеет отношения к делу, но мне вспомнились слова Шопенгауэра — он как-то сказал, что нет лучшего способа развеселить людей, как рассказать им про чужие беды. Он цитирует поэму Лукреция — римский поэт, первый век до нашей эры (ремарка в сторону Тони), — в которой один человек стоит на берегу моря и наблюдает, как другие борются со страшным штормом. «Для нас удовольствие, говорит он, наблюдать за несчастьями других, которые нам лично не угрожают». Разве это не одна из формул групповой терапии?

• Предыдущая
• 57/88
• Следующая