Ненавижу колдунов! - Денисенко Андрей - Страница 2

Первые ряды сшиблись. Сзади тут же наперли, кто-то падал, кто-то бешено махал мечом, не глядя уже, куда попадает клинок. Место убитых занимали новые воины, бешенство схватки нарастало. Под трубный рев рогов с холма скатилась новая волна баронского разношерстного войска, шаг за шагом тесня меченосцев. Герцогский строй начал прогибаться, острие клина скруглилось, забурлило кровью. Из первых рядов примчался гонец в разодранной кольчуге с мольбой о помощи, но боевые барабаны молчали. Твердолобый ненароком оглянулся. Герцог Барн стоял неподвижно, скрестив руки на груди. Лица за забралом было не разобрать, но Твердолобый и так знал, куда он смотрит, – на склон холма напротив, где все неподвижным сверкающим квадратом стояла баронская конница. Один из рыцарей, владетель Сонных Оврагов, склонился к герцогу, что-то негромко сказал, но герцог отрицательно покачал головой. Понятно. Пращники и меченосцы, что сейчас десятками гибнут у подножия, в основном со стороны озер пришли, от Сонных Оврагов, и неохота владетелю своих людей терять. А только и легионы бросать в бой рано. Неизвестно, что задумали бароны, свежие силы пригодятся.

Видно, не одному Твердолобому такие мысли в голову пришли. Стройные ряды легионов стояли спокойно. Хоть и жалко тех, кто рубился внизу, а рано еще. Не время.

Подножие холма огласилось торжествующими воплями атакующих, потом сразу – предсмертными криками и стонами. Сметая остатки ополчения, возбужденная легкой победой баронская орава рванулась дальше и тут же напоролась на непробиваемый строй легионеров. Ударил барабан, разом взметнулись копья, заблестели клинки. Атака захлебнулась. Войско мятежных баронов откатилось назад. У подножия холма остались только горы изрубленных тел, вперемежку мертвецы и те, кто еще заходился в дурном крике от боли.

На баронской стороне тоже забили барабаны. Твердолобый ахнул и выругался. Из-за гребня выкатилась новая орда, еще больше прежней. Эти вооружены были куда лучше. На солнце сверкали лезвия боевых секир и широких мечей. Броня воинов была украшена шкурами, кожаные наручи обшиты медными бляхами, хотя шлемов на многих не было вовсе. Изрисованные зеленым лица делали их похожими на демонов.

– Ты, что ли, про варваров говорил? – Длинноволосый, что стоял рядом, тоже приложил руку ко лбу. – Вот и они. Уж эти точно не первый день кровь нюхают. Дети лесов, мать их…

– Варвары – они лихо мечами машут. Хоть и рожи зачем-то красят, и в побрякушках ходят, как бабы, – Рист Глайм перехватил меч, прикинул поудобнее в руке. Далеко еще до драки, а ждать, так и вовсе тяжело.

– Многовато их, и вправду. Эх, веселый будет полдень, чует сердце…

Твердолобый промолчал. Нехорошо как-то все. И дело не в варварах, хоть и орава собралась серьезная. А вот почему они замешкались? Почему стоят, чего-то ждут, хоть атаковать надо, не давать легионам опомниться? Сердце сжалось в дурных предчувствиях и вдруг екнуло, накачивая кровь с утроенной энергией. Вот оно. Вот.

Над холмами родился странный звук. Тонкий, едва слышный шелест, поначалу почти неразличимый за криками и лязгом железа. Но звук усилился, вынырнул из-за холма пронзительным, резким свистом. Что-то мелькнуло в утреннем небе – и обрушилось на землю, накрывая легионы. Полыхнула вспышка, и склон утонул в адском испепеляющем пламени. Кто-то истошно заорал, катаясь по земле, безуспешно пытаясь сбить пожирающий, плескающийся в стороны огонь. Кто-то заметался в надежде укрыться от падающей с неба смерти. Кто-то, бросив оружие, молил наславших ужасную кару богов о пощаде. А стремительные заряды катапульт вновь и вновь падали в самую гущу герцогских легионов, неся мучительную смерть.

Твердолобый похолодел. Только те немногие, кому довелось схватиться с лесными варварами у Черной реки, знали, что такое Пламя Богов, – страшное оружие варваров, полностью уничтожившее тогда боевые галеры вассалов Веселого Князя. Пустотелые комья обожженной глины, наполненные хитрой темной водой, что загорается сама и горит так, что затушить невозможно. Как же проглядели разведчики герцога массивные катапульты? Или… не придали значения, решили, что катапульты так, для солидности и устрашения, вроде баллист, что у герцога на флангах?

До вершины холма, где замерла дружина Твердолобого, смертоносные комья не долетали, да и третий легион, стоявший дальше других, почти не пострадал, зато первую и вторую линию сплошь заволокло дымом. Слышно было только вопли раненых, да ветер доносил запах горелой плоти. И даже не это страшно было, в конце концов, два пеших легиона – это не деревянные галеры, никакого Пламени Богов не хватит. Страшно, что строй развалился, бронированная стена распалась на кучки щитов и растерянные лица. Теперь не успеть собрать строй воедино в сплошном дыму. Последний раз жутко пропело в воздухе, и квадрат баронской конницы заколыхался стальными бликами. Твердолобый мотнул головой. Конных хоть и немного, да каждый пятерых пеших стоит. Таким никогда не пробиться сквозь броню построенного легиона, но им же ничего не стоит растоптать этот легион, прорвавшись за ряды копий и щитов.

За конницей рванули и варвары, и голодранцы. Первую линию бароны рассекли, даже не заметив, и вот уже сцепились легионеры с лесными в жестокой ближней схватке, когда царит хаос, когда каждый сам за себя и не успеваешь даже взглянуть, чья кровь осталась на клинке, не успеваешь смахнуть с лица свою собственную.

Второй легион кое-где сомкнул щиты, и удержались бы, но конные оказались быстрее. Просочились, врубились в щели, пошли топтать боевыми конями, перемешивая, ломая строй.

Рога сигнальщиков герцога ревели непрерывно, заставляя уцелевший легион перестраиваться. Дружина, последняя надежда Барна ре Лайнсета, ощетинилась мечами, прикрывая знамена и правителя. Каждый отчаянной решимостью ждал схватки, не легкой победной, а последней, на смерть. Склон – не подножие. Здесь широко, нет по флангам топей, нет скал. Никакой легион не устоит, если взять его в клещи. А после раздавить крохотную дружину, у которой и копий-то от конных нет, – дело времени.

Арбалетчики на флангах бились недолго, но отчаянно. Да только что может сделать пеший в легкой кольчуге, когда все его оружие – арбалет да короткий меч? Кто-то из наступавших в азарте запалил деревянные баллисты, и горький дым сырого дерева смешался с вонью горелой плоти. С гиканьем и яростью баронская конница вонзила острые клинья в бока обреченного легиона, не пробившись, завязла, но и откатиться уже не смогла, сзади напирали пешие… Рев пламени, крики, звон металла, хруст ломающихся костей, треск рассекаемых кольчуг.

Построившись вокруг знамен, дружина герцога Барна ре Лайнсета в молчании ждала смерти. Они еще могли попытаться бежать, прорваться к горам или отступить к замку, куда, бросив и обреченное войско, и знамена, уже умчались на породистых конях герцог и его закованная в латы свита. Но последний приказ герцога был стоять до последнего, удерживая натиск баронов. Бежать значило предать вождя. Не имело никакого значения, что вождь сам их предал, что они всего лишь обыкновенные наемники, что исход битвы уже решен. Только воин, сражавшийся до конца, попадет на благостные небеса. Только того, кто честно умер с оружием в руках, вспомнят за погребальным столом.

…Когда солнце было на полпути к зениту, а последние легионеры умерли под клинками варваров, бароны, смеясь, с великодушием победителей предложили наемникам жизнь и пощаду в обмен на герцогские знамена. Ответом было молчание. И тогда на дружину налетела конница. Звон клинков не смолкал почти до полудня. Лишь когда прославленные знамена герцогства Северных Предгорий рухнули под ноги победителей, несколько уцелевших воинов отступили к горам. Последний приказ герцога Барна ре Лайнсента был исполнен.

Я шел по улицам просто так, без цели, не замечая лиц шарахающихся от меня прохожих. Стало холодно, вдоль кривых улочек дул промозглый ветер, напитывающий влагой грязные стены домов. На душе было тускло и скверно. Я выжил. Вырвался из лап войны и теперь могу делать все, что угодно! Слышишь, город, вот идет счастливчик! Живой, радующийся жизни и людям!