Том 1. Стихотворения - Бунин Иван Алексеевич - Страница 45
- Предыдущая
- 45/160
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
45
<1903–1906>
Чужая *
Ты чужая, но любишь,
Любишь только меня.
Ты меня не забудешь
До последнего дня.
Ты покорно и скромно
Шла за ним от венца.
Но лицо ты склонила —
Он не видел лица.
Ты с ним женщиной стала,
Но не девушка ль ты?
Сколько в каждом движенье
Простоты, красоты!
Будут снова измены…
Но один только раз
Так застенчиво светит
Нежность любящих глаз.
Ты и скрыть не умеешь,
Что ему ты чужда…
Ты меня не забудешь
Никогда, никогда!
<1903–1906>
Апрель *
Туманный серп, неясный полумрак,
Свинцово-тусклый блеск железной крыши,
Шум мельницы, далекий лай собак,
Таинственный зигзаг летучей мыши.
А в старом палисаднике темно,
Свежо и сладко пахнет можжевельник,
И сонно, сонно светится сквозь ельник
Серпа зеленоватое пятно.
<1903–1906>
Детство *
Чем жарче день, тем сладостней в бору
Дышать сухим смолистым ароматом,
И весело мне было поутру
Бродить по этим солнечным палатам!
Повсюду блеск, повсюду яркий свет,
Песок — как шелк… Прильну к сосне корявой
И чувствую: мне только десять лет,
А ствол — гигант, тяжелый, величавый.
Кора груба, морщиниста, красна,
Но так тепла, так солнцем вся прогрета!
И кажется, что пахнет не сосна,
А зной и сухость солнечного света.
<1903–1906>
Поморье *
Белый полдень, жар несносный,
Мох, песок, шелюг да сосны…
Но от сосен тени нет,
Облака легки, высоки,
Солнце в бледной поволоке —
Всюду знойный белый свет.
Там за хижиной помора,
За песками косогора,
Голой мачты виден шест…
Но и море гладью млечной,
Серебристой, бесконечной
Простирается окрест.
А на отмели песчаной
Спит помор, от солнца пьяный,
Тонко плачется комар,
И на икрах обнаженных,
Летним зноем обожженных,
Блещет бронзовый загар.
<1903–1906>
Донник *
Брат, в запыленных сапогах,
Швырнул ко мне на подоконник
Цветок, растущий на парах,
Цветок засухи — желтый донник.
Я встал от книг и в степь пошел…
Ну да, все поле — золотое,
И отовсюду точки пчел
Плывут в сухом вечернем зное.
Толчется сеткой мошкара,
Шафранный свет над полем реет —
И, значит, завтра вновь жара
И вновь сухмень. А хлеб уж зреет.
Да, зреет и грозит нуждой,
Быть может, голодом… И все же
Мне этот донник золотой
На миг всего, всего дороже!
<1903–1906>
У шалаша *
Распали костер, сумей
Разозлить его блестящих,
Убегающих, свистящих
Золотых и синих змей!
Ночь из тьмы пустого сада
Дышит холодом прудов,
Прелых листьев и плодов —
Ароматом листопада.
Здесь же яркий зной и свет,
Тени пляшут по аллеям,
И бегущим жарким змеям,
Их затеям — счета нет!
<1903–1906>
Терем *
Высоко стоит луна.
Тени елей резки, четки.
Я — в светлице у окна,
Я бледнее полотна…
В серебре пруты решетки.
Мать, отец — все спят давно.
Я с распущенной косою
Загляделася в окно…
Я бледна, как полотно,
Как поляна под росою.
Подоконник не велик,
Все же можно здесь прижаться…
С неба смотрит лунный лик —
И у ног на половик
Клетки белые ложатся.
Да и я — как в серебре,
Испещренная крестами…
Долги ночи в сентябре!
Но усну лишь на заре,
Истомленная мечтами.
<1903–1906>
Горе *
Меркнет свет в небесах.
Скачет князь мелколесьем, по топям, где сохнет осока.
Реют сумерки в черных еловых лесах,
А по елкам мелькает, сверкает — сорока.
Станет князь, поглядит: Нет сороки!
Но сердце недоброе чует.
Снова скачет — и снова сорока летит,
Перелесьем кочует.
Болен сын… Верно, хуже ему…
Погубили дитя перехожие старцы-калики!
Ночь подходит… И что-то теперь в терему?
Скачет князь — и все слышит он женские крики.
А в лесу все темней,
А уж конь устает… Поспешай, — недалеко!
Вот и терем… Но что это? Сколько огней!
Нагадала сорока.
45
- Предыдущая
- 45/160
- Следующая
