Голубой экспресс делает 13 остановок (Сборник рассказов) - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 14

Бар «Эспланада» почти пуст. Трое друзей тихо сидят на высоких табуретах. Мишель — у одного края стойки, Моника и Патрис — рядом. Рука Патриса безжизненно свисает. Боль становится почти невыносимой. Вся троица следит за часами.

Ровно в одиннадцать Патрис сползает с табурета и ощупью направляется к игровому автомату.

Входит Макс, боксер, уже успевший переодеться. Он в свитере, высоко поднятый ворот скрывает пол-лица. Низко на лоб надвинут берет. Он напоминает моряка в увольнительной. Сильно шатаясь, он подходит к стойке бара и усаживается возле Моники.

— Бурбон.

Заметив пустой стакан Моники, добавляет:

— Нет. Два бурбона. Ведь дамочка не откажется выпить со мной?

Моника хочет отодвинуться, но он уже крепко держит ее. Она возмущена. Боксер пьяно смеется, хочет ее поцеловать.

Решающий момент настал. Патрис, собрав оставшиеся силы, идет на парня. Он уже ничего не боится. Спасение совсем рядом. Левой рукой он бьет боксера в лицо. Сразу завязывается драка. Патрис хватает со стойки бутылку.

Парень выхватывает револьвер калибра 6,35 и стреляет. Патрис падает. Макс убегает прежде, чем кто-нибудь успевает вмешаться. Сквозь стеклянную дверь видно лишь, как он прыгает в машину и исчезает.

Гомон. Свидетели обступают Патриса. Бармен стремительно бросается к телефону, набирает номер полиции и объясняет, что юноша ранен каким-то бандитом. Ранен выстрелом из револьвера.

В глубине бара Рико слушает, улыбаясь. Воспользовавшись суматохой, он достает из кармана перочинный нож, направляется к стене, в которой застряла пуля, выпущенная его напарником. Он ловко извлекает ее, подбрасывает на ладони и кладет в карман…

Патрис в пижаме, с рукой на перевязи, сидит в постели. Отец смотрит на него, стоя возле кровати.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает он. — Не очень болит?

— Нет. Не очень.

Отец улыбается.

— Я должен извиниться перед тобой, — признается он. — Не думал, что ты способен на такое… Ты всегда был похож на хлюпика!.. Отдыхай, родители Моники скоро придут поблагодарить тебя.

Патрис откидывается на подушки. Он тоже улыбается. Отец выходит и на пороге сталкивается с женой.

— Он будет спать, — шепчет он. — Оставь его…

И, увлекая ее за собой, добавляет:

— Кажется, мы все-таки сделаем из него человека!

Канны

Поезд начал тормозить метров за сто до вокзала. В тамбуре с чемоданами ждут остановки Шарль и Ивонна. У них вытянутые, бледные лица, какие бывают по утрам у путешественников, хотя они и молоды. Но, видно, они много спорили, а может, даже ссорились. Сейчас же все аргументы, а с ними и горечь иссякли, и жизнь вернулась в обычную колею.

— Ты сразу же уезжаешь? — спрашивает Ивонна.

— У меня нет выбора.

Она вздыхает. Когда Шарль закуривает сигарету, руки его заметно дрожат.

— Это не жизнь, — бормочет она. — Подумать только, как у них хватило наглости вызвать тебя в Париж только затем, чтобы сообщить, что ничего не изменилось!

— Ну-ну! Не будь такой ворчуньей. Там же были их новые книги… А потом, они ведь оплатили наш проезд, разве нет?

— Еще бы они этого не сделали!

Она пожимает плечами.

— Ну ладно, не начинай!

— И правда, как все это глупо. Но когда я вижу тебя таким… покорным… нет, скорее заранее побежденным…

— Я же сказал — хватит!

В порыве гнева он бросил сигарету, растоптав окурок ботинком. Но гнев его прошел так же внезапно, как и возник. Выглядеть слабым ему не хочется, и он защищается по-своему.

— К тому же Сен-Рафаэль — это тебе не какое-нибудь захолустье! Есть люди, которые весь год-мечтают туда попасть!

— Конечно. Те, у кого есть и машины, и яхты, и виллы!

— Слушай, ты мне надоела, в конце концов.

Поезд останавливается, и они выходят. Эльзасский бульвар залит солнцем. Перед ними толпа прохожих в светлых брюках, шортах, пестрых рубашках, среди которых резко выделяются их деловые костюмы. Они направляются в старый город.

Вскоре они подъезжают к своему дому — это меблированная квартирка, расположенная на скромной улице. У них здесь всего две комнаты на первом этаже. Хозяйка, женщина лет шестидесяти, моет пол в вестибюле. Заметив их, она выпрямляется.

— Я не ждала вас так рано, — говорит она. — Хорошо доехали?

Видно, как на кухне бреется какой-то мужчина. Он поворачивает к прибывшим намыленное лицо, подняв в знак приветствия руку. Ивонна проходит к лестнице, не отвечая, а Шарль, скользя на цыпочках, чтобы не запачкать пол, отвечает:

— Очень хорошо, спасибо!

Когда пара удаляется, женщина возвращается на кухню с тряпками и шваброй.

— Ну и рожи у них! — заявляет она. — У пустой кормушки и кони грызутся!

В комнате Шарль присаживается на кровать. Потом с каким-то отвращением открывает чемодан, набитый книгами по искусству, и переворачивает его с таким видом, будто тот набит камнями. Ивонна разулась. В одной руке она держит туфлю, другой массирует ногу. Она подходит, чуть прихрамывая, и носком туфли разбрасывает дорогие издания: «Ад» Данте, басни Лафонтена…

— Да людям плевать на все это! — замечает она. — Лучше уж купить табачный ларек. На худой конец, существуют государственная лотерея и тотализатор… Помнишь Полетту, ну, мы еще с ней вместе учились в школе… У ее мужа небольшая заправочная станция на шоссе, ведущем в Грас… Так она со мной даже не здоровается.

Шарль подавлен. У него даже нет сил возражать. Выйдя на кухню, он разыскивает остатки кофе и разогревает его. Ивонна уже полностью во власти своих горьких переживаний.

— Были бы они еще людьми слова, — рассуждает она. — Но года через два у них появится новый предлог. И Париж никогда не будет твоим. Никогда! И даже если предположить, что… Ну скажи мне, что это за работа, ходить от двери к двери? А потом, разве у людей сейчас есть время читать? Разве мы читаем? Мы покупаем диски, телевизор… Это успокаивает. Но книги!..

Раскрыв на первой попавшейся странице изумительно иллюстрированное издание «Цветов зла», она с выражением декламирует:

— Это, по крайней мере, весело! Именины сердца! И стоит… пятьдесят тысяч франков.

Голос ее сорвался, глаза наполнились слезами.

— Нам не выбраться из всего этого. Я тебе много раз говорила… Никогда не выбраться!

Вконец измученный Шарль не в состоянии даже допить кофе. Вернувшись в комнату и схватив наугад несколько томов, он выбегает, громко хлопнув дверью.

Ивонна заливается слезами. Она слышит, как муж выводит из гаража машину и с шумом исчезает на старом «Пежо-403».

Ивонна вздрагивает от стука в дверь. Не дожидаясь разрешения, входит сын хозяйки. Свежевыбритый и приодетый, он кажется видным парнем, фатоватым и самонадеянным.

— Ну-ну! — восклицает он. — Это что, все, что вы привезли из Парижа? Слезы?

Вынув из кармана носовой платок, он приподнимает подбородок молодой женщины и осторожно промокает ей глаза.

— Не обижайтесь, если я окажусь неловким, — шутит он. — При моей профессии я плохо управляюсь с платочками. Ну вот! Теперь лучше? Надеюсь, он вас не ударил?

— Да что вы! Шарль не способен на такое!

— Ну, а что дальше? Забыть о Париже? Конец последним надеждам? Мне очень жаль вас! Хотя, признаюсь, я доволен. Если бы вы уехали, то все равно не нашли бы там счастья. Вы же местная! Да-да, не спорьте. Не забывайте, что я тоже начинал в Париже, регулировщиком в двадцатом округе. А выдержал только год и попросил перевести меня сюда. Сил не было. Ну, а вы…

— Я бы уехала куда угодно, только бы жить, как все. А сидеть здесь все время одной и считать… Он ведь старается, я знаю…

Собеседник с насмешкой перебивает, подражая ее интонациям:

— …но с его образованием можно бы найти занятие и получше… Все правильно, — продолжает он, — вот только в наши дни образование — это скорее препятствие. Если бы вы знали, сколько проходит через полицию вот таких сорвавшихся парней с дипломами… Они считают, что умеют все. И начинают, как правило, с подложных чеков.