Хитросплетения (Сборник рассказов) - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 16

— Чем он занимается, этот Бурса?

— У него лесопилка, и дела идут сносно.

— Далеко?

— Нет. Здесь рядом. Кладите километров шесть лесом.

— Он охотится?

— Само собой. Тем более что в этом году много кроликов. Эпидемия, похоже, закончилась.

— И вы полагаете, что…

— Столкнись они лицом к лицу, ничего удивительного в этом бы не было.

— Но способен ли Бурса выслеживать Сурлё, поджидать его?

— Ну! Поди узнай, что кроется у людей в башке!..

День уже клонился к закату. Я немного замерз и устал от всех этих сплетен. Эти Сурлё, Бурса были мне так же чужды, как аборигены Патагонии. К хулиганью я знал с какой стороны подходить. Этого Марасэна я прекрасно понимал. И тот меня, должно быть, тоже. Но прочие — нет, в самом деле, они меня не интересовали. Я свел до минимума формальности. Мне не терпелось вернуться. И все же эти вечера в Ле-Мане!..

На следующий день я отправился на лесопилку. Бурса мой визит, казалось, не удивил. У меня даже сложилось впечатление, что он ждал меня, так как на углу его письменного стола стояли стаканы и бутылка кальвадоса. Он походил на норманна. Высокий, со светлыми волосами, тонкими, как у женщины. Глаза голубые, невыразительные. Кожа, выдубленная на открытом воздухе. Голос могучий. Чем-то он напоминал помещика, а чем-то — скотопромышленника. Повсюду стояла золотая пыль, подобная той, что бывает от зерна во время обмолота, а пилы звенели настолько пронзительно, что приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга. Я согласился выпить. Бурса сразу же перешел в наступление.

— Не знаю, что вам про меня наговорили, — сказал он, — но догадываюсь. Так вот, можете им передать, что я никакого отношения к смерти Эмиля не имею. И жалею об этом, потому что он был дрянью. Свое состояние он заработал на моем горбу, потому что, не отбери он у меня мою долю наследства, чтобы встать на ноги, он и по сей день щелкал бы зубами с голоду.

Я его именно таким себе и представлял. Так что я слушал его с тем удовольствием, которое бывает у автора, повстречавшего в точности своего персонажа. Затем я попросил показать его ружье. Само собой разумеется, что он использовал те же патроны и ту же дробь, что и Марасэн. Но это объяснялось просто, поскольку все охотники в кантоне выслеживали одну и ту же дичь и имели одного и того же поставщика боеприпасов. То же самое и с сапогами.

— Где вы находились вчера во второй половине дня между пятью и шестью часами?

Он ждал этого вопроса, так как у него имелось алиби. Накануне он отправился проверить вырубки. Ружье он прихватил с собой. «С ружьем как-то веселее. Даже если не охотишься! Смело посматриваешь вокруг. Больше вкуса к жизни!..» Он встретил лесников и некоторое время провел с ними. Их фамилии он мне назвал.

— Вы знаете Марасэна?

— Естественно. Проходимец… Если кто и способен на все, так это он!

Мне пришла мысль, что, возможно, Бурса и Марасэн… Но можно ли представить себе Бурса, который платит Марасэну, чтобы тот избавил его от Эмиля Сурлё? Но я помнил лицо Марасэна. Никогда бы Бурса не совершил опрометчивого шага, чудовищной глупости, отдавшись на милость такого человека, как Марасэн. Нет! Версия никчемная. Но тогда на чем остановиться?

Какое-то время я еще поболтал с Бурса. Уходя от него, я поговорил с лесорубами, которые подтвердили его показания. Могли ли они действовать заодно? Конечно, я решил обязательно установить за ними наблюдение, но в глубине души знал, что они искренни. Тогда я расширил круг своих поисков и за несколько дней перевидал всех тех, у кого мог быть повод для убийства Эмиля Сурлё. Я пришел к выводу, что Марасэн и Бурса оставались единственными подозреваемыми. К сожалению…

У Марасэна никакого алиби, но и никаких мотивов, поскольку он не крал. Бурса, так у того имелись мотивы — месть, но у него же имелось и алиби. Один убил бы без причины. Другой причину имел, но убить не мог. Моя задача казалась заведомо неразрешимой.

«Когда задача поставлена правильно, она уже, считай, решена», — говаривал мне когда-то комиссар Мерлин. Задача-то поставлена правильно, это ясно. Тем не менее решение пришло ко мне лишь несколькими днями позже.

Поскольку только Марасэн мог убить Эмиля Сурлё, то именно он и являлся убийцей. Раз он не мог иметь иного побудительного мотива, нежели кража, так, значит, он наверняка украл содержимое портфельчика. Тем не менее деньги нашлись. А это значило, что кто-то их туда обратно положил. Кто?.. Очевидно, первый, явившийся на место преступления, — Гастон Сурлё. Почему?.. Потому что он с первого же момента понял, что наконец-то у него есть возможность покончить со своим старым врагом Клеманом Бурса. Устранив кражу, которую он немедленно обнаружил, Гастон обставил убийство своего брата как преступление из мести. Бурса, конечно, обвинили бы, или, по крайней мере, ему пришлось бы покинуть кантон. Поэтому-то Гастон отправился к себе, чтобы прихватить три тысячи шестьсот пятьдесят франков и запихнуть их в портфельчик. Три тысячи шестьсот пятьдесят франков! По этому штриху можно измерить степень ненависти Гастона! Но и коварства — тоже! Он хорошо знал Марасэна, в котором мгновенно угадал виновного. Он понимал, что тот припрятал деньги в укромном месте. Он также понимал — любопытная подробность, — что будет наследником своего брата и таким образом три тысячи шестьсот пятьдесят франков в конце концов вернутся к нему!

Марасэн так и не признался. Лишь случайность сделала нас обладателями украденных денег. Он запрятал их в металлическую банку, которую, в свою очередь, вложил в садок для рыбной ловли, погруженный в воды Сарты среди линей и щук.

А Гастона обвинили в оскорблении должностных лиц и преступных махинациях. Он решил игнорировать общественное мнение. Однажды его нашли с веревкой на шее.

Это дело с фуникулером стоило мне головной боли. Если бы я в очередной раз прислушался к мнению того, кто впоследствии стал моим другом, — комиссара Мерлина, — то сразу смог бы с ним покончить. Но нет! Я поддался азарту погони, вместо того чтобы поразмыслить. А между тем он не раз повторял мне: «Воображение — да гони ты его вон! Преступник как фокусник. Если ты уставишься на его руки — считай, пропал. Главное — не терять из виду его глаз!» Легко сказать!

Преступление было совершено в фуникулере на Монмартре в половине девятого утра в начале марта. Я так и вижу эти места с необычайной отчетливостью, наверное, потому, что стояли холода и Париж был погружен в непривычный туман. Вспоминаю, как желтоватые тучи ползли по склонам Бютта, подобно тем облакам, что в раннее осеннее утро цепляются за склоны холмов в Оверни. С крохотной нижней платформы можно было лишь смутно различить верхнюю станцию, а рельсы, казалось, плавали в пустоте.

Я допросил единственного служащего, который продает билеты и закрывает дверь кабины. Он должен был ее приметить, потому что ей пришлось ждать несколько минут.

— До десяти — одиннадцати часов никогда не бывает много народу, — объяснил он мне. — Особенно на подъем. Несколько человек, которые хотят побывать на мессе в Сакре-Кёр, или ранние туристы…

— Она выглядела взволнованной или испуганной?

— Казалось, она замерзла. Слегка пританцовывала, чтобы согреться, и, главное, она, похоже, очень торопилась уехать.

— А мужчина?

Служащий помедлил.

— Он пришел как раз в тот момент, когда я собрался закрыть дверцу. У меня не хватило времени как следует рассмотреть его. В длинном черном плаще и в кепке или, может быть, берете.

— Не запомнилось ли вам, где они сидели?

— Она пристроилась с краю; он остался стоять.

— Сколько длится поездка?

— Да нисколько. Ну, минуту.

Преступление, совершенное менее чем за минуту, — это уже нечто незаурядное.

Я поднялся по лестнице, так как фуникулер на время отключили. По пути я перебирал в памяти предварительные результаты следствия, которые мне успели сообщить. Жертву звали Жаклин Дельвриер, двадцати трех лет, проживала на улице Лоншан. Комиссар полиции обнаружил ее на том самом месте, где она и упала — в глубине кабинки. Женщину удавили ее собственным шарфом. Во время падения дамская сумочка — очень дорогая, из крокодиловой кожи — раскрылась, и ее содержимое рассыпалось по полу; кое-что закатилось даже под сиденье: футляр для кредитных карточек, губная помада, пудреница, пачка сигарет «Честерфилд», зажигалка и малюсенький шелковый платочек. Без денег, что вроде бы давало основание заключить, что Жаклин Дельвриер убили с целью ограбления, так как эта молодая, очень элегантная женщина — в английском костюме серого цвета от известного кутюрье — не прогуливалась конечно же по Парижу без хотя бы тысячефранковой купюры (в старых франках). Но что явилось абсолютной неожиданностью, так это обнаруженный в правом кармане серого костюма маленький автоматический пистолет с полной обоймой. Более того, в ствол загнан патрон, а сам пистолет снят с предохранителя.