Хитросплетения (Сборник рассказов) - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 26

— Блестящий юноша, на которого я возлагал много надежд… Прекрасная семья из Норкёпинга. Состоялась его помолвка с Аньес. Но потом случилось нечто невероятное. Сильви втайне собрала сведения о Свене, и выяснилось, что два месяца тому назад Свен получил срок в своей стране за торговлю наркотиками. Не такой уж долгий срок, но, по моему настоянию, помолвку расторгли. Аньес, сами понимаете, восприняла это довольно тяжело. Но мне не в чем было упрекнуть Сильви. Она оказалась права, что не доверяла. Вскоре мир в семье восстановился.

— А с вашей гувернанткой она хорошо ладит?

Мой вопрос не удивил профессора.

— Не очень-то, — сказал он. — И даже буду откровенен… Сильви хотела бы выставить эту бедную Раймонду… Она ревнива… что правда, то правда, Раймонда заняла среди нас, возможно, слишком большое место. И потом, когда жена моя умерла, Аньес была совсем маленькой. Она не страдала так, как Сильви.

Итак, у меня появилось трое подозреваемых. Три человека имели полное основание мстить Сильви: Раймонда, Аньес и этот Свен, которого я теперь торопился повидать.

Профессор дал мне его адрес. Он жил в меблированной однокомнатной квартире недалеко от мэрии. Он был очень удивлен моим посещением. Красивый юноша, с очень светлыми волосами, высокий, с ослепительной улыбкой — прямо-таки мужчина, какого можно увидеть на страницах журналов рядом с роскошным автомобилем.

Следуя за ним, я пересек узкую переднюю и по пути заметил, что плащ, висевший на вешалке, еще не просох. Так-так! Я сел на диван-кровать и пересказал ему события минувшей ночи. Люди с такими открытыми лицами не умеют притворяться. Несмотря на свои усилия казаться удивленным, Свену не удалось провести меня.

— Вы прошлой ночью не выходили на улицу?.. Прошу прощения, что задаю вам этот вопрос — чистая формальность!

Нет, он не выходил. День его экзаменов приближался, и он готовился допоздна. Но отдавал себе отчет, что проверить алиби невозможно. Уже два месяца, как он не навещал семью Леспина. Впрочем, после разрыва он жил обособленно от окружающего мира. Он предложил мне бокал виски.

— Если позволите, просто стакан воды.

Он исчез в своей кухоньке. Я Воспользовался его отсутствием, чтобы заглянуть под диван. Там стояла пара ботинок, еще не чищенных. На каблуках виднелись следы грязи — той красноватой грязи, которую я заметил на вилле. Наконец-то хоть один след! Свен ходил туда ночью и прошел через свежевырытую траншею. Значит… Не следовало, однако, слишком спешить с выводами.

Я распрощался и вернулся на виллу семьи Леспина. Мне оставалось допросить Раймонду и Аньес. Открыла мне как раз гувернантка. Когда врач сказал мне: «Характерный тип самоотверженной бретонки», я представил себе крестьянку в чепце. Передо мной же предстала настоящая дама: вся в черном, волосы расчесаны на прямой пробор, лицо несколько суровое, может быть, из-за монгольских скул. Одни только руки говорили о тяжелом труде. Раймонда Люгр изъяснялась с легкостью, при этом сохраняя определенную сдержанность. Она повторила мне то, что сказала уже комиссару, но сделалась уклончивой, когда я спросил об ее отношениях с Сильви. Легко было понять, что она не любила ее. Я не стал настаивать. Я слишком хорошо понимал ситуацию.

— Когда вы пришли, неся поднос с завтраком, дверь спальни вы обнаружили открытой или закрытой?

— Закрытой.

Значит, посторонний позаботился о том, чтобы, уходя, закрыть дверь. Зачем?

— Вы встали самая первая. Не заметили ли вы следов грязи в вестибюле либо на лестнице?

— В тот момент я не обратила внимания. Потом еще бы — столько входило и выходило… жандармы, доктор, вы сами…

— Хорошо, благодарю вас. Мадемуазель Аньес вернулась?

— Да. Она в своей комнате. Вторая дверь направо на втором этаже.

Я поднимался наверх с растущим недоумением. Свен ли являлся виновным?..

Я постучал и вошел в комнату, где еще не навели порядок. А бывал ли здесь когда-нибудь Свен? Повсюду царил какой-то веселый хаос: пластинки на кровати, одежда на ковре, переполненные окурками пепельницы, книжки разбросаны повсюду. Аньес сидела в брюках и кофточке из джерси в уголке дивана, словно кошечка, занимающаяся своим туалетом.

— Располагайтесь, — сказала она мне. — Обязательно найдете стул, если немного поищете. Давайте! Допрашивайте меня!

Но мне больше нечего было у нее спрашивать, так как я сразу заметил недалеко от дивана, на светлом паласе, красноватый отпечаток подошвы. Как раз такой отпечаток, который должен был бы находиться в спальне Сильви, а не Аньес. Разгадка буквально лезла в глаза.

С одной стороны, девушка двадцати семи лет, замкнувшаяся в себе и обреченная на одинокую жизнь. С другой стороны, красивый юноша, соблазнительный и влюбленный в ее сестру. Естественно, Сильви сделала все возможное, чтобы помешать свадьбе. Она полагала, что выиграла партию. Увы! В воскресенье, рано утром, она слышит какой-то шум, подбегает к своему окну, видит, как Свен выбирается через окно на кухне. Таким образом, была лишь видимость разрыва: Свен — любовник Аньес. Это крах всего. Движимая отчаянием, Сильви наносит себе удар ножом. Но не убивает себя, как намеревалась. Ей удается лишь пораниться. Самоубийство также терпит крах! Так пусть уж послужит ей для мести. Аньес… Раймонда… Свен… Все они — ее враги. Она всех их скомпрометирует, втянув в скандальное дело. Полиция вполне сможет обнаружить в этой куче какого-нибудь виновного, а то и соучастника…

Итак, она прячет нож и выдумывает небылицу про преступление. Более того, ей хватает мужества, чтобы дождаться утра, без помощи, истекая кровью, надеясь на то, что кровотечение окажется, в конце концов, смертельным. И я чуть было на это не попался. Еще немного, и я задержал бы Свена… этого несчастного Свена, которого Аньес ввела в курс дела как раз перед моим приходом к нему и который так плохо умел лгать!

Случается, что и полицейский бывает замешан в преступлении. Не знаю ничего более затруднительного.

В ту пятницу я направлялся в Амбуаз к моим друзьям Меркадье. Погода стояла великолепная. На дорогах почти никого. Июль всех выгнал из города. Луара со своими голубыми островами напоминала какое-нибудь полотно эпохи Возрождения. Я напевал про себя, повторяя: «Важные дела на потом». «На потом» означало — завтра!

Я приходился дальним родственником Гортензии Меркадье. Она жила в одном из тех больших, величественных домов прошлых эпох, некоторые из которых еще сохранились в округе: из молочно-белого известняка, трехэтажные, затейливые окна на старинный манер, изящная линия крыши из черепицы, сверкающей на солнце. Перед домом — площадка, обсаженная каштанами, и сразу же до самого горизонта — речной поток. У Гортензии было четверо детей: дочь, Мари-Жозе, и три мальчика. Ришар, двадцати восьми лет, Марсель, двадцати пяти, и девятнадцатилетний Жан- Клод. За два года до этого Мари-Жозе вышла замуж за Эрве Лантельма, но их совместная жизнь не очень-то клеилась. Поговаривали о разводе.

Эрве владел в Туре большим, очень современным гаражом и туристическим агентством. Гаражом он занимался сам, один из его друзей, Кристоф Обер, руководил агентством. Мари-Жозе, Эрве и этот Обер образовали фирму, в которой каждому принадлежала одна треть. Все эти подробности мне предоставила кузина, которая несколькими днями раньше послала мне, полное жалоб, письмо на десяти страницах. По ее словам, Эрве Лантельм вел себя как бесчестный человек: он не только по-крупному играл, но также снискал себе отвратительную репутацию в области торговли подержанными автомобилями. Напарник его мало чем отличался от него. Мари-Жозе, молодая женщина, немного слабодушная, перестала жить с мужем и перебралась к матери. Но Лантельм хотел заставить ее вернуться в супружеское лоно, угрожая ей в случае отказа продать свою долю Оберу: таким образом, тот, став обладателем контрольного пакета акций, превратился бы в хозяина предприятия, а вытесненная Мари-Жозе не замедлила бы разориться.