Шотландия. Автобиография - Фруассар Жан - Страница 66

• Предыдущая
• 66/135
• Следующая

— Если недостаточно честного слова джентльмена, чья подпись стоит внизу этого листа, то можете привести к присяге меня: я готова в этом поклясться.

— Вы! Как же, вы! Нет, нет! Что нам делать с вашей присягой?

— Но, сэр, я полностью в курсе дел своего мужа, я знаю их лучше, чем он сам.

— В это я всецело верю; но мы не можем с этим ничего поделать, — он с презрением бросил мой документ на стол.

Ушастая сова взял его и принялся рассматривать, пока Радамант ворошил свои бумаги и ворчал о «людях, которые не соблюдают правила»; затем он протянул лист обратно старшему, неодобрительно промолвив:

— Но, сэр, это совершенно понятное заявление.

— Тогда на что живет мистер Карлейль? Только не говорите мне, что он живет вот на это? — он указал на документ.

— Боже упаси, сэр! Но я здесь не затем, чтобы объяснять, на что живет мистер Карлейль, а только для того, чтобы продекларировать его доходы от литературы за последние три года.

— Истинно так! Так! — пробормотал не самый важный голос возле моего локтя.

— Мистер Карлейль, я полагаю, имеет доходы от земельной собственности?

— О которой, — сказала я заносчиво, так как воспряла духом, — мне, к счастью, не нужно представлять отчет в этом королевстве и в этом совете.

— Вычтите пятьдесят фунтов, скажем, сотню — вычтите сто фунтов, — сказал Радамант ушастой сове. — Если мы запишем на мистера Карлейля сто пятьдесят, то, полагаю, у него нет причин жаловаться. Вот, вы можете идти, у мистера Карлейля нет причин жаловаться.

Уже ввели женщину, пришедшую второй, и мне указали на дверь; но я не могла уйти не сказав, что «во всяком случае, от жалоб толку не будет, так как не в их власти осуществлять свое решение». Когда я вышла за порог, то первой мыслью было: какое счастье, что сюда не пришел сам мистер Карлейль! Что до остального, то хотя все могло бы обернуться и лучше, я была благодарна, что дела не приняли куда худший оборот.

Английский путешественник Чарльз Ричард Уэлд провел в 1859 году два месяца в Хайленде и составил подробный рассказ о своих впечатлениях. Ниже он описывает встречу с рыбачками в гавани Уика, занятыми в одном из самых прибыльных в стране, но в то же время непостоянном и сезонном промысле.

Покинув гостиницу, мы направили свои стопы в гавань. Уик в любое время года нельзя назвать очаровательным городком; но во время лова сельди он отвратителен. Постоянное население из 6722 душ увеличивается в промысловый сезон до 16 000 человек, а поскольку дома не умножаются в той же пропорции и организация санитарных мер не находится на высоте, то можете представить, что этот грандиозный приток населения вовсе не улучшает внешнего облика Уика.

Но пока мы шагали по пропахшим рыбой улицам, не было ни намека на переполненность населением; главные артерии города были почти безлюдны, и за исключением детишек, там и тут лепивших куличи из грязи, и старух, дышащих свежим воздухом у открытых дверей, никого не было видно.

Объяснение простое: мужчины отсыпаются, а женщины, как мы вскоре увидим, заняты работой среди гор сельди. Мы минуем множество улиц, обитатели которых погружены в сон, и выходим к гавани, где оказываемся в царстве женщин.

В гавани тесно от рыбачьих лодок, набившихся чуть ли не борт в борт; места нет и для ялика. Теряешься в догадках, как они вообще сюда сумели войти, и в равной мере удивляешься тому, как они выберутся отсюда. Это не торговый порт. Корабли, что заходят в Уик, причаливают в более удобной и просторной гавани Стаксиго, принадлежащей соседней деревне с тем же названием.

Гавань Уика окружена вдоль побережья сотнями сооружений, с виду очень похожих на брошенные после начала строительства деревянные домики, по площади некоторые из них достигают двадцати футов, а стены имеют в высоту всего три фута. Это лохани для потрошения. Вокруг них стоят рядами те, в ком при ближайшем рассмотрении вы в конце концов опознаете женщин, хотя если бы вы не признали их с первого взгляда, то за имеющиеся сомнения относительно пола вас можно извинить. Все женщины носят странного вида парусиновые одеяния, настолько забрызганные кровью и заляпанные рыбьими внутренностями и чешуей, что они напоминают каких-то животных ихтиологического царства, недавно лишившихся кожи и претерпевающих, вероятно, одно из превращений, о коих идет речь в теоретической книге господина Дарвина «О происхождении видов». И если человек может стать обезьяной или когда-то был китом, то почему бы девице из Кайтнесса не стать селедкой? Здесь, во время рыболовного сезона, процесс превращения протекает непосредственно у вас на глазах. Кожа покрывается чешуей — как при метемпсихозе, и несомненно, для кайтнесской потрошилыцицы не может быть рая, где нет сельди. Я скептически отношусь к русалкам, относя их к созданиям мифической зоологии, но, видя перед собой кайтнесскую потрошилыцицу, вполне можно сказать, что русалки, да и тритоны тоже, существуют.

Но довольно болтовни, и женщины меняют шкуру. Закончив работу, они облачаются в цветастые платья, и вы не узнаете в щеголяющих нарядами девушках, каких встретите вечером, тех существ, покрытых кровью и потрохами, которых видели утром…

Давайте посмотрим за их действиями. Во-первых, пока лодки выгружают свои чешуйчатые сокровища, уложенную в корзины сельдь стараются как можно скорее принести из лодок к лоханям для потрошения. Затем женщины, кого фамильярно называют «потрошилыцицами», набрасываются на селедку, точно хищные птицы, хватают свои жертвы и быстрыми движениями, которые едва способен уловить глаз, избавляют рыбу от внутренностей. Операция, которую девица не столь отталкивающая с виду, как ее товарка, любезно показала специально для меня в замедленном темпе, производится следующим образом. Селедка берется левой рукой, на шее острым коротким ножом ловко делаются два надреза, отверстие получается достаточно большим, чтобы через него извлечь внутренности и печень. Вместе с жабрами потроха отбрасываются в бочку, а рыбина летит в кучу своих выпотрошенных товарок. Я попробовал свои силы в этом с виду простом процессе и даю десять к одному, что первым своим надрезом вы обезглавите селедку. Если этого не случится, то в своих попытках выпотрошить рыбу вы искромсаете сельдь так серьезно, что из-за вас она окажется совершенно недостойной чести быть упакованной вместе с умело разделанными подругами. И даже если вы мастерски преуспеете в извлечении внутренностей, вероятно, на эти действия потратите немало минут, в то время как уикские потрошилыцицы — я сам засекал время — в среднем разделывают за минуту двадцать шесть селедок.

Сельдь несколько раз последовательно перекладывают, перед тем как в конце концов закрыть в бочку. Каждый раз в укладку добавляют побольше соли, а при последней укладке особое внимание уделяют расположению селедок в рядах. Внутренности складывают в бочки и затем продают фермерам на удобрения, по цене в среднем 1 пенс за бочку…

Как можно предположить, в промысловый сезон в Уике господствуют пьянство и распущенность. Многое связано с тем, что мужчины и женщины скучены в одном месте без всякого порядка. Священники жалуются, что, прилагая громадные усилия для поощрения успеха ловцов сельди, мало внимания уделяют поддержке ловцов человеков. Общества трезвости, однако, оказались очень полезны. Несколько лет назад меня уверяли, что во время промысла сельди в день выпивается пятьсот галлонов виски. Теперь же количество выпиваемого спиртного составляет намного меньшую цифру.

Когда погода неблагоприятна и лодки не могут выйти в море, пьянство и клановая рознь толкают на ссоры и потасовки, хотя они редко приобретают размах беспорядков. Однако прошлый год был исключением; стычка, начатая двумя мальчишками, которые поссорились из-за яблока, переросла в ожесточенное столкновение мающихся от безделья рыбаков. Между обитателями Хайленда, Лоуленда и островов вспыхнула застарелая вражда кланов. Блеснули ножи, пролилась кровь, да так быстро, что пришлось зачитать акт о беспорядках и прислать из Эдинбурга солдат, что ввело страну в немалые расходы. Мне случилось быть у сэра Джона Синклера, в Баррок-хаусе, неподалеку от Уика, когда возникли беспорядки, и у меня имелась хорошая возможность услышать рассказы о волнениях. Как обычно, рассказы сильно разнились, но вполне сходились в двух моментах, которые приводили беспристрастного слушателя к выводу, что сильные раздоры между кланами, бурлившие в прошлом, не угасли и по сию пору.

• Предыдущая
• 66/135
• Следующая