Тайна Высокого Замка - Каменкович Златослава Борисовна - Страница 17

• Предыдущая
• 17/70
• Следующая

Грациозная, черноглазая смуглянка, с чуть вздёрнутым надменным носиком и по-детски припухлым маленьким ртом, точно сошла с картины художника Буше.

— Панна непременно желает продать эту брошь?

— Да.

— И панне не жаль этой редкостной вещи?

— О, конечно, жаль.

— Тогда… зачем же продавать?

— Я пришла не на исповедь к вам, проше пана, — с гонором проговорила Ядвига. — Сколько пан может заплатить за эту брошь?

«Ей нужны деньги и она отлает эту вещь за любую цену, — смекнул Стожевский. — Но почему она пришла одна? И вообще, кто она?»

Стожевский с отеческим участием спросил:

— Сколько панне нужно денег?

— Оцените сами, это алмазы…

— Мм-да-а, но теперь наступили такие времена, что в моде скорее фальшивые алмазы.

— Моя мать не носила фальшивых…

— Бог мой, я нисколько не хотел вас обидеть, — поспешил заверить пан Стожевский. — Поверьте, если бы алмазы оказались даже имитацией, я купил бы у вас эту вещь… потому что панне нужны деньги. Не так ли?

— Благодарю вас, — удивлённо прошептала Ядвига.

— Осмелюсь спросить, панна приехала…

— Из Варшавы, — солгала Ядвига.

— О, Варшава! Я там много раз бывал. У меня там два собственных казино. Но, что с вами? — вдруг испуганно вскрикнул пан Стожевский, поддерживая внезапно побледневшую незнакомку. — Пан Цисик! Прошу, подайте сюда стакан воды…

Стожевский усадил Ядвигу в мягкое глубокое кресло и, грешным делом, подумал, что во всей этой истории с продажей броши кроется романтическая любовь с последствиями.

И коммерсант как-то сразу остыл к незнакомке, а принялся с жаром со всех сторон рассматривать драгоценную брошь.

Но бог мой! Стоило незнакомке снова взглянуть на Стожевского своими колдовскими глазами, и, точно огнём, его опалило непривычное радостное чувство.

— Я устала… голодна… — прошептала Ядвига, и слёзы задрожали на её густых длинных ресницах.

— Тогда немедленно завтракать. Надеюсь, вы не обидите меня…

Пан Стожевский, казалось, помолодел на тридцать лет. Он вызвал по телефону такси, хотя до ресторана «Жорж» было не больше одного квартала, и с шиком подкатил на машине к подъезду ресторана. Пан Стожевский помог Ядвиге выйти из такси, непривычно щедро расплатился с шофёром и повёл свою обворожительную даму в вестибюль, где перед ними в почтительном поклоне склонился швейцар.

После выпитого шампанского Ядвига поведала пану Стожевскому историю своей жизни.

Как известно, в бурю каждая гавань — спасение, и очень скоро сделка между красотой и деньгами состоялась. Ядвига Лисевич стала законной женой стареющего коммерсанта.

Два месяца спустя, когда пани Стожевская, разодетая по последней моде (коммерсант не скупился на её наряды), пришла в магазин, муж представил ей своего компаньона Казимежа Войцека, длительное время отсутствовавшего «по делам фирмы».

Дома коммерсант осторожно спросил жену, какое впечатление на неё произвёл их компаньон.

— Пустоват, — равнодушным тоном ответила Ядвига.

— Не правда ли, моя кошечка, Казимеж Войцек — красив?

— Разве красота мужчины может заполнить пустоту в его голове? — пожала плечами Ядвига. — Как ты можешь судьбу нашей фирмы…

— Насчёт пустоты — это опасная ошибка с твоей стороны, дитя моё, — бесцеремонно прервал жену коммерсант.

О, эта отвратительная манера считаться только с собой, бестактно обрывать собеседника! Но пока ещё Ядвига не решалась нападать.

— Моя маленькая Красная Шапочка, — привлекая к себе Ядвигу и по-отечески ласково гладя её волосы, продолжал коммерсант, — ты должна научиться узнавать волка даже в овечьей шкуре.

«Омерзительный шакал! Тебя-то я уже хорошо распознала, — думала Ядвига, тогда как на лице её светилась обворожительная улыбка. А волком, страшным для тебя, я надеюсь в самом недалёком будущем помыкать, как комнатной собаченкой!»

Что-то в лице жены насторожило коммерсанта. В его зеленовато-хищных, чуть прищуренных глазах застыло какое-то недоверчивое удивление. Однако он тогда даже не подозревал, как виртуозно умеет притворяться и лгать эта женщина.

Коммерсант уже давно побаивался своего молодого компаньона, чья утончённая жестокость и демоническая сила воли подавляли его. Стожевский только выжидал момента, чтобы порвать с ним.

В погоне за наживой старый коммерсант очень скоро оценил, каким поистине волшебным ключом, отмыкающим двери в дома особ, занимавших высокое положение, являлась обворожительная красота Ядвиги. Заказывая наряды в салонах первоклассных ателье мод, Ядвига, благодаря своей внешности, образованности и изысканному вкусу, быстро завязывала приятельские отношения с жёнами и дочерьми промышленных магнатов, политических деятелей, учёных, коммерсантов.

О, коммерсант видел, как теряли голову от прелестной пани Стожевской весьма и весьма высокопоставленные государственные особы.

Стожевскому льстило, что Ядвига всегда могла рассчитывать на покровительство самого пана воеводы. Благодаря ему Ядвига смогла открыть во Львове ещё один шикарный «пансион» на узкой, плохо освещённой улочке вблизи городского театра.

Да, Ядвига радовала Стожевского. Но увы! Вскоре он крайне встревожился. Увлечённая опасным бизнесом, она вошла в азарт, забыв даже о собственном муже.

После двух поездок в Варшаву, куда оба раза Ядвигу сопровождал их молодой компаньон Казимеж Войцек, она очень изменилась, наглухо замкнулась в себе.

Ядвига теперь смотрела на Стожевского с такой ледяной жестокостью, что он не выдерживал и отводил взгляд.

Совершенно случайно Стожевскому стало известно о службе Войцека в дефензиве, и это заставило хитрого коммерсанта пустить в ход своё не менее виртуозное мастерство притворяться.

«В лучшем случае моя жена обойдётся со мной, как торговка с несостоятельным покупателем, — прикидывал в уме Стожевский. — Но очень может случиться, что этот Войцек…»

Впрочем, о том, что «может случиться», Стожевский теперь никогда не забывал. И так как он был человеком осмотрительным, осторожным и встречал на своём веку не только равных себе негодяев, а куда похлеще, преподавших ему кое-какой урок, он действовал хитро, при этом сохраняя самый беспечный вид, способный сбить с толку хоть кого. Его трусливой шакальей натуре были чужды безрассудная горячность, волнение битвы, решимость победить или умереть. К чему эти страсти? Напротив, с раздражительно-капризной Ядвигой он стал кроток и терпелив, как нянька. Войцеку он всегда отвечал взглядом, полным безграничной преданности. И ни разу мрачность и угрюмость, столь свойственная Стожевскому, когда он оставался в одиночестве, не проступала на его лице в присутствии жены и её нового избранника.

В это логово хищников, подстерегающих один другого, чтобы, улучив момент, наброситься и покончить с соперником, безысходная нужда привела жену и детей Михайла Ковальчука — узника Берёзы Картузской.

Никогда ещё чувство ограниченной свободы с такой силой не довлело над Петриком.

— Боже сохрани, если тебя вдруг увидит пан садовник, — в ужасе шептала Ганнуся, задёргивая занавеску на окне.

— В прачечную, сыночек, не выходи, — просила мама. — Нельзя, вдруг кто-нибудь зайдёт.

— Тоже мне распелся, как соловейко! — вбегая из прачечной в комнату, испуганно махала руками Ганнуся.

И только ночью открывалось окно, чтобы он мог дышать свежим воздухом.

Всё существо Петрика восставало против такого унижения. Сидишь, как чижик в клетке.

Хорошо ещё, мама другой раз замкнёт изнутри дверь прачечной и стирает. Тогда можно пройтись по прачечной, покрутить медные краники на газовой плите, хотя за это здорово попадает.

Но лучше всего — пускать в корыте бумажные лодочки. Лодочки Петрик сам делает из газеты.

И почему это маме и Ганнусе гораздо легче стирать целую кучу огромных простыней и пододеяльников, разных там наволочек и полотенец, чем пять-шесть тоненьких кружевных кофточек? Это же просто смешно! Ганнуся вся от страха трясётся, когда дело доходит до глажки.

• Предыдущая
• 17/70
• Следующая