»Ребенки» пленных не берут - Гвор Михаил - Страница 21
- Предыдущая
- 21/61
- Следующая
Когда тройка вышла на седловину, всю южную часть неба уже затянуло тучами.
— Полчаса максимум, — оценил Хорхе.
Витас, выигравший за счет рывка минут пять, уже вовсю резал ножом кирпичи, бешеным кротом вгрызаясь в склон. Остальные присоединились к нему, переложив охрану на собак.
Ниша быстро росла, и вскоре резальщиков осталось только двое: литовец и француз углубляли прямоугольную нишу в склоне, а русский и испанец переключились на строительство защитной стенки. Через двадцать минут убежище было готово. Оставалось лишь прорезать вход.
Только теперь Хорхе отвлекся для связи с лагерем.
— База — Второму!
В ответ тишина.
— База — Второму!
Ни ответа, ни привета. Даже статики почти нет. Неужели, пургень экранирует? Такое бывает, хотя и редко. Но ведь непогода еще не пришла!
— База — Второму!
— Второй, что у тебя? — пробился все же сигнал сквозь плотную завесу снега и ветра.
— Пургень. Зарылись на первой седловине ВАА.
— Принял. Ахмадов атакует Пасруд большими силами. Ваша задача — после пургеня прикрыть Казнок. Возможна попытка прорыва. Как поняли?
— Принял и понял на пять. Прикрыть Казнок.
— Правильно. СК.
— СК.
Пока длился сеанс связи, подчиненные уже затащили в пещеру вещи и залезли сами. Хорхе убрал рацию и нырнул следом. Только теперь забрались псы.
— Что-то вы быстро вход отрыли, — сказал командир, снимая шапку и с хрустом разминая шею.
— А это не мы, — рассмеялся Митька, — Барсик!
Пес, услышав своё имя, поднял голову, убедился, что ничего страшного не случилось, и уронил ее обратно на лапы.
— Барс? — удивился Хорхе.
— Ага. Только щели в стене затерли, подошел и давай рыть. Да так быстро! Пока сообразили, что к чему — уже обратно вылезает. Идеально прорыл. Под длинной плитой, точно по центру. Даже править ничего не пришлось!
— Ох, не зря мсье Аверин говорит, что собаки умнее людей, — сказал Франсуа, — вытеснят они нас как биологический вид. И будут править Землей.
— И слава богу, — откликнулся Витас. — Уж они-то ядерную войну точно не устроят.
Окрестности Новосибирска, Заимка
Влада Урусова
День тяжелый выдался. Как обычно, впрочем. Дети, они такие… Накорми, убери, постирай, сказку расскажи, по заднице тресни… И так целый день. Под вечер и сил нет. До постели только добраться да на подушку упасть…
Проснулась рывком. Как будто что-то в бок толкнуло. Только что? В детской тихо. Поднялась, пошла проверить, на всякий случай. Дашунька разметалась в кровати, но спит спокойно, улыбается… Поправила одеяло…
Близнецы дрыхнут, обнявшись. Как не пыталась переложить каждого в свою постель, не выходит. Порознь орать начинают, хоть убейся. А вместе — просто примерные дети. Ничего, отучатся, когда подрастут. Маленькие ведь, года еще нет…
Димка-Дымок дрыхнет, как живет, по стойке «смирно»…
Нет, не дети разбудили. Что же? Сон? Точно. Нехороший такой сон. Странный. Камни, снег, склоны. Как на Алтае. Только не похоже совсем. И тяжесть наваливалась, нехорошая тяжесть…
«Андрюша, как ты там?»
Тишина, нет ответа. Совсем с ума сходишь, мать…
Опять легла. Только глаза и закрыть успела… Темнота развернулась навстречу белой завесе с оглушительным хлопком. Вокруг засвистело. Громко и до боли мерзко. Захотелось зажать уши. Сильно-сильно. Чтобы не впивался беспощадный звук. Еще и по глазам стегнуло ледяной крошкой, выбив непрошенные слезы. Обруч холода плотно обхватил грудь, перехватило дыхание, сбилось с ритма сердце…
Кругом снежные склоны. Скальные вершины над ними. Нет, это не Алтай, всё крупнее, масштабнее. Камни, торчащие черными клыками из-под снега. Некоторые больше КПП на Заимке будут, другие поменьше. Нависающая стена незнакомой вершины. Внизу человек. Маленькая фигурка пытается укрыться от ветра и снегопада, прячется между камней. Андрей! Лица не видно, но она-то знает, чувствует… Человек спотыкается, падает… Пытается подняться, опять падает…
Надо бежать, помочь ему… Что-то держит за ноги, не пускает… Ну уж нет, хрен вы меня остановите, я спасатель или где? И плевать!!! С треском ломается серый туман, обступивший мужа, больно режут осколки. Но руки касаются плеча в скользкой куртке, трясут. Бесполезно. Андрей не реагирует, без сознания…
— Вставай, — кричит ему в ухо, трясет, бьет узкой ладонью по лицу, — Вставай! Нельзя спать, нельзя! Замерзнешь! Андрюшенька, не оставляй меня, ты не можешь умереть, ну пожалуйста, вставай, Андрюша, родной мой…
Бесполезно.
— Вставай! — от отчаяния в своем же голосе становится еще страшнее, — ты не можешь нас оставить, не можешь! Ты же нужен нам! Андрюшенька, милый, прошу тебя! Вставай, сволочь проклятая! Нет у тебя права такого, умирать! Тебя дети ждут! Четверо! Из которых ты двоих не видел даже! Вставай, скотина! Ну пожалуйста, любимый мой, прошу тебя…
Отчаянье наваливается необоримой тяжестью. Хочется выть, плакать, кататься по снегу рядом с неподвижным телом, рвать волосы.
Но, собирая остаток сил, как можно громче в кружащий вокруг колючий снег:
— Помогите!!! Ну кто-нибудь! Помогите…
И как ответ из бушующей круговерти ветра и снега высовывается огромная собачья морда, вознесенная настолько высоко, что приходится задирать голову. Следом за мордой из бурана вырисовывается широкая грудь, покрытая густой черной шерстью, мощные лапы.
Пес шумно втягивает мокрым носом воздух, смотрит вниз, прямо на нее, и неожиданно спрашивает глубоким басом:
— Чего кричишь?
— Помогите… — еле слышно просит она, — помогите… нельзя спать, нельзя…
— Ну и не спи, — добродушно замечает пес, чуть наклоняет голову, улыбается краешком пасти и толкает мордой. Вроде бы слегка, но так, что все вокруг начинает тускнеть. — Дальше моя работа…
Проснулась от собственного крика. Лицо в слезах, сердце бухает тяжело и часто. Всё тело бьет частая сильная дрожь. Осознание себя и действительности приходит постепенно. Даже медленно. Очень медленно. Но приходит. А вслед за ним отпускает. Совсем немножко, но уже можно соображать, понимать, что делаешь, думать…
— Господи, сон… Всего лишь сон… Только сон…
В коридоре послышались быстрые шаги. В комнату сунулся Димка. В одних штанах, но с пистолетом. Тем самым, на свадьбе подаренным. А я-то, думаю, куда могла засунуть…
— Ма? — тихий вопрос.
Так, вдох-выдох, успокоилась вроде бы.
— Все нормально. Сон плохой.
— Понятно все с тобой. — В полумраке отлично видны упрямо сжатые губы. Прищуренные глаза. Не верит. И правильно делает. Но лучше молчать.
— Честно-честно! Фигня какая-то приснилась.
— Ну ладно. Сделаю вид, что поверил. Добрых снов, ма.
— Добрых!
Скрипнула притворенная дверь. Ушел. Вот теперь можно в подушку и уткнуться, и слезы отпустить, и полукрику-полустону волю дать. Ощутить боль в израненных почему-то руках…
«Андрюша, от тебя ведь привет был! Точно знаю… Что ты делаешь, сволочь полосатая?! Не вздумай умирать! У тебя детей четверо! Не вздумай! Пожалуйста, сволочь моя любимая!!!»
Неслышная тень отклеилась от двери. Осторожно перекатываясь с носка на пятку, вдоль стены, чтобы вовсе исключить шанс случайного скрипа, Дмитрий Урусов пошел к себе. Досыпать остатки ночи.
Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд
С раннего утра Ахмет Шабдолов носился, как угорелый. Эти дети ишаков, лишь по ошибке Аллаха рожденные с двумя ногами, всё делали через задний проход! Простейшие дела превращались в проблемы невиданных размеров, возникавшие буквально на ровном месте. И если бы это было специально, из-за боязни Проклятого Ущелья! Как бы не так! Большинство накладок возникало исключительно благодаря глупости исполнителей!
К полудню Ахмет, в кровь разбивший кулаки о лица особо нерадивых сотников, вытащил камчу, а через четыре часа послал за новой. Но всё-таки в пять вечера армия выступила! Девять часов сборов! Девять часов! Для подразделений, якобы находившихся в состоянии полной боевой готовности! Как надо было заниматься армией, чтобы джигиты так распустились?! Вот и спрашивай теперь, почему Бодхани не может справиться ни с Пенджикентом, ни даже с Матчой! Удивительно, что его бараны до сих пор не проспали вторжение урусов через Анзоб!
- Предыдущая
- 21/61
- Следующая
