Нашествие чужих: заговор против Империи - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/146
• Следующая

Троцкий на ложь Бьюкенена ответил еще более откровенной ложью. Он вообще с некоторых пор взял на вооружение этот метод — при обвинениях не надо оправдываться, пытаться что-то разъяснять. Лучше врать напропалую, это надежнее и убедительнее. И в горьковской газете «Новая жизнь» (издававшейся на деньги германского оружейного магната Стиннеса[156]) он помещает яростную статью. Пишет, что перед отъездом из Нью-Йорка «мои немецкие единомышленники совместно с американскими, русскими, латышскими, еврейскими, литовскими и финскими друзьями устроили мне прощальный митинг», где собрали 310 долларов, а 10 тыс. — выдумка «пьяных нью-йоркских шпиков Милюкова-Бьюкенена». Опять то что нужно! Немцев упомянул. Британского посла обругал.

Словом, никакого британо-американского следа, только германский. Который и без того просматривался. О подготовке мятежа и связях его лидеров с Германией русская контрразведка доложила Временному правительству еще 1 (14) июля (но почему-то никаких должных мер предпринято не было). Кроме того, в оккупированном Вильно немцы печатали большевистские газеты для распространения среди наших солдат. И в этих газетах сообщение о восстании в Петрограде появилось 2 (15) июля. За день до того, как оно действительно началось[157]. 3 (15) июля взбунтовался пулеметный полк и еще несколько столичных частей, поднялся Кронштадт, забастовали заводы. На начальном этапе распоряжались Троцкий, Свердлов, Луначарский, Подвойский. В ночь на 4 июля ЦК большевиков постановил — раз уж восстание началось, надо его возглавить. Но организовано оно было плохо, толпы солдат, матросов и рабочих действовали вразнобой. Небольших сил, верных правительству — юнкеров, нескольких казачьих полков и рот гарнизона оказалось достаточно, чтобы разогнать мятежников. В столкновениях погибло 56 человек, 5 июля путч был подавлен.

Но беспорядки в тылу сыграли свою роль, внеся дезорганизацию. А 6 июля на фронте германские войска нанесли контрудар. Армии Юго-Западного фронта были тоже расшатаны «демократизацией», и не выдержали. В панике побежали. Бросили территории, занятые в ходе наступления и покатились дальше на восток. Фронт стал разваливаться. Военная катастрофа и восстание в тылу возмутили патриотов. Они стали отрезвляющим душем и для «общественности», восторгавшейся революцией. Посыпались требования к правительству наконец-то покончить с развалом страны и армии. Да и Запад после столь вопиющих безобразий дружно озаботился положением России. Раньше приветствовал «демократические реформы», не желая замечать их результатов. А сейчас принялся поучать — надо, мол, порядок наводить. Только теперь вдруг заговорили о том, что Временное правительство состоит из бездарных и бездельных демагогов.

Посол Бьюкенен пишет:

С англичанами в данной оценке сошлись и французы. Тома характеризует Керенского, как «единственного трезвого, способного и демократического политика, способного восстановить порядок в России и возобновить ее военные усилия»[158]. И… Временное правительство слушается. 19 июля министр-председатель Львов приглашает Керенского, заявляет о своем уходе в отставку и предлагает Александру Федоровичу занять его пост, сформировать новый кабинет. Хотя, между нами говоря, подобные манипуляции отдают полным юридическим абсурдом. Ведь в любой стране отставки и формирования правительств происходят под контролем других структур власти — монарха, президента, парламента, верховного суда. В России же никаких иных структур не существовало! Получалось, что кучка заговорщиков, дорвавшихся до власти, все решала внутри себя! Сама определялась с отставками, с постами министров, как будто это была их личная собственность. В мае произошел кризис — и самозванец Львов вместо первого кабинета формирует второй. Кризис в июле — и один самозванец приглашает формировать кабинет другого самозванца. Причем историки этого абсурда упорно не замечают. Потому что и западные державы «не замечали» столь странной «демократии». Принимали как должное, что Временное правительство само меняет свой состав, само выбирает, каких же еще проходимцев допустить в свою среду.

Первые шаги Керенского на посту главы правительства, вроде бы, оправдывали связанные с ним ожидания о «восстановлении порядка». Верховным Главнокомандующим был назначен решительный Корнилов. По его требованию смертная казнь, отмененная кабинетом Львова, вновь была введена в прифронтовой полосе. Жесткими мерами Корнилов останавливал бегущих, пресекал бунты, приказывал расстреливать мародеров. Начал создавать добровольческие части из патриотов. И сумел восстановить фронт. В тылу были закрыты газеты «Правда», «Окопная правда», «Волна» (впрочем, «Окопная правда» печаталась не в российском, а в германском тылу, на оккупированной территории, попробуй-ка ее закрой). Были арестованы Каменев, Иоффе, Антонов-Овсеенко. Коллонтай взяли с поличным — на границе, когда она возвращалась из Швеции, где решала финансовые дела. Ленин и Зиновьев скрылись в Разливе, потом перебрались еще дальше, в глубь Финляндии.

Но сразу же, с тех же самых первых шагов нового кабинета, стали проявляться очередные «странности». И еще какие! Одним из главных действующих лиц мятежа был Троцкий. Улик — через край. Одни речи, которыми он возбуждал матросов и солдат, чего стоили. Воодушевленные контрразведчики отправились его арестовывать. Но на квартире Троцкого застали… министра Временного правительства Чернова. Который выгнал их вон, а приказ об аресте от лица Керенского отменил. Впрочем, связь путча с германским контрударом была слишком явной, общественность была возбуждена. И запрет на арест лидера выглядел слишком уж непонятно. Контрразведка вывернула свои досье, и Керенскому ничего не осталось делать, кроме как дать согласие. Троцкого взяли вместе с Луначарским на квартире Ларина. Однако еще один активный организатор мятежа, Свердлов, так и остался на свободе. Против него тоже улик хватало, и с речами с балкона дома Кшесинской он тоже выступал, свидетелей были тысячи. Но Свердлов являлся членом ЦИК Советов, депутатом городской думы — и поэтому был объявлен лицом «неприкосновенным».

Но главным ударом для революционеров стал не арест нескольких руководителей. А вскрытие каналов финансирования. Русская контрразведка уже и раньше располагала информацией о них. Эти каналы еще при царе выявляла комиссия Батюшина. А. И. Деникин в апреле-мае 1917 г. занимавший должность генерал-квартирмейстера Ставки и курировавший вопросы контрразведки, писал, что наши спецслужбы уже имели исчерпывающие доказательства шпионской деятельности Коллонтай, Радека, Ганецкого, Раковского[159]. Но только после путча они получили возможность пустить в ход собранные материалы. Занялись главным каналом финансирования, перекачкой из «Ниа-банка» в Сибирский банк на счета Суменсон и Козловского. Хотя Суменсон, окопавшаяся под крылышком швейцарской фирмы «Нестле», успела скрыться, а Мечислав Козловский (в 1906 г. — адвокат Парвуса), тоже оказывался «неприкосновенным», как член исполкома Петроградского Совета. Тем не менее, канал был парализован. Когда следователь задал Коллонтай вопросы о знакомстве с Суменсон и Козловским, сразу стало понятно, что контрразведке многое известно, и из тюрьмы к товарищам по партии полетел тревожный сигнал.

Такое разоблачение было для большевиков чрезвычайно опасным. Одно дело призывать — «штык в землю», другое — если будут опубликованы доказательства связей с противником. Это означало бы «политическую смерть» партии. И большевики начали прятать концы в воду. Обрывались любые контакты, способные обернуться компроматом. За рубежом решили было ввести в действие запасной канал. 16 июля Радек из Швеции сообщил Ленину, что Моор готов передать «крупное наследство» и запросил о распределении средств. Но Владимир Ильич даже и этот вариант счел слишком опасным. С нарочитым удивлением ответил, будто он такого человека знать не знает. «Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? Что у него не было и нет ни прямого, ни косвенного снюхивания с немецкими социал-империалистами?.. Тут нет, т. е. не должно быть, места ни для тени подозрений, нареканий, слухов и т. п.» Хотя Моора он знал прекрасно. Именно Моор в 1914 г. давал поручительство за Ленина, Крупскую и Арманд, чтобы они могли поселиться в Швейцарии. В Стокгольме реакцию Владимира Ильича на запрос, видимо, не совсем поняли. И позже секретарь Загранбюро Семашко повторно доложил, что Моор готов передать «полученное им крупное наследство». На что ЦК отрезал уже предельно однозначно:

• Предыдущая
• 48/146
• Следующая