Нравственная философия - Эмерсон Ральф Уолдо - Страница 45

Побеседуйте с душою простою и возвышенною, и авторство покажется вам чистейшим мошенничеством. Ее самые обыкновенные речи достойны быть записанными; а между тем, они так известны, в таком общем ходу… Останавливаться же на них среди неисчислимых богатств этой души — все равно, что взять от земли несколько порошинок и закупорить в склянку струйку воздуха, тогда как вся земля и все воздушное пространство принадлежат вам.

Такие души обходятся с вами как боги и живут как боги. Они без удивления смотрят на ваш ум, на ваши добродетели или, лучше сказать, на ваше исполнение обязанностей, между тем как все, что есть в вас доб-фото, кажется им их кровною принадлежностью, принадлежностью их Создателя. «Самая высшая их похвала, — говорит Мильтон, — не лесть, и самый простой их совет похож на похвалу».

Невозможно выразить этого сообщения Бога с человеком при всяком действии души. Все, кто честно и свято поклоняются Ему, доступны этой благодати. Ее всеобъемлющие волны всегда обновительны, освежительны и проникают в нас глубоким обожанием и благоговением. Как солнце привета и любви встает над человеком мысль о Боге, врачующем раны, нанесенные нам бедствиями и огорчениями; о Боге, изливающем жизнь и свет во все пределы вселенной и восполняющем всякую неполноту. Не Бог, известный нам по преданиям, не Бог риторический, но Бог, наш Бог может воспламенить сердце своим присутствием. Тогда это сердце удесятеряется и, крепчая и расширяясь, видит для себя со всех сторон бесконечность и беспредельность. Вездесущность разрушает всякие границы его недоверия. Оно не только имеет убеждение, оно обладает провидением, что добро и истина — одно. С этою помощью оно легко разгоняет все личные свои недоумения, опасения и полагается на будущие откровения для уяснения задач, еще временно темных. Оно уверено, что все, к чему оно стремится, — естественно и прямодушно, драгоценно и для самого его Создателя. Всегда соблюдая в своем духе закон вечный, человек полой того всемирного упования, которое радостно повергает и свои самые сладостные надежды, и отлагается от всех глубоко обдуманных планов для устройства своего земного существования. Он знает, он верит, что его не минует его благая часть, что назначенное ему несется к нему само собою.

О верь, что во все продолжение твоей жизни всякое слово, сказанное на какой бы то ни было точке земного шара, всякое слово, важное и необходимое тебе услышать, раздастся в ушах твоих! Нет такой мысли, такой книги, такой поговорки, нужной тебе в опору и в утешение, которая бы не дошла до тебя — неминуемо. Друг, которого жаждет не своевольная мечта, а твое великое, твое любящее сердце, сожмет тебя в своих объятиях. Как разные воды, облегающие земной шар, составляют в сущности один океан, имеющий те же приливы и отливы, так и душа наша, и бытие, и веемы, с нашими потребностями, желаниями, стремлениями, находимся в хранении Вездесущего. Пред неизмеримыми возможностями души все известное нам по опыту и по описаниям за великое и прекрасное — бледнеет и исчезает. Пред этими священными небесами, предугадываемыми нашими предчувствиями, нам невозможно удовлетвориться еще ни одним образцом, представляемым нам в прошедшем. Мы утверждаем, что земля не только мало имела великих людей, но что она, положительно, не имела еще ни одного великого человека. Мы принимаем исторических полубогов и гигантов чисто по одной снисходительности. Воспоминание о них, конечно, услаждает несколько часов одиночества, но когда присмотришься к ним поближе, они не отвечают нашим ожиданиям и вскоре начинают нам надоедать.

Дух единый, безначальный, пречистый сообщается только душе одинокой, первобытной и чистой. И она радостно водворяется в Нем, живет Им и действует в полноте юности и ликования. Такая душа не только мудра: она прозорлива; не только благоговейна — она невинна. Свет просвещения называет она своею областью и говорит Я изошла из лона Всевышнего и Всеобъемлющего; Я, несовершенная, люблю Всесовершенного. Я святилище Вездесущего и, созерцая само солнце и мириады звезд, чувствую, что в сравнении со мною они не что иное, как великолепные случайности, произведения изменчивые и преходящие. Волны бесконечности вливаются в. меня все более и более; в моих действиях и помыслах все более постижения, все более человечности. Я дохожу, наконец, до жизни — в мысли; до действий — бессмертного могущества.

Так, проникнувшись почтением к своей душе и узнав, как учили древние, что ее красота беспредельна, человек дойдет до прозрения, что мир есть непрерывное чудо Вездесущего, и менее будет дивиться отдельным чудесам. Он дойдет до удостоверения, что жизнь каждого человека могла бы сделаться священною историею, точно так, как время усматривается в минуте, вселенная в атоме. Он перестанет, со своими рубищами и ветошью, устраивать себе жалкую, горькую жизнь, но начнет жить в единении с Богом. Он будет избегать всего низкого и мелкого; ограничится во время жизни обязанностями, которые может исполнить; услугами, которые может оказать. На завтрашний день будет он смотреть ясно, беспечно; полнотою своего доверия делая самого Бога своим сподвижником, и уже здесь соприобщится всем будущим своим судьбам.

Верование в великих людей лежит в нашей природе. Все мифологии начинаются полубогами: обстоятельство величавое, поэтическое. Их дух носится над всеми.

Все созданное существует, кажется, для превосходных. Мир держится правдою и добротою людей: они делают землю благотворною. Живущие с ними находят, что жизнь утешна и крепительна. Она сносна и привлекательна для всех нас только верою в подобное сообщество, и действительностью или идеальным помыслом, мы жаждем жить с людьми, которые выше и лучше нас. Нашим детям, нашим странам мы даем их имена; вырабатываем их в глаголы нашего языка и храним их изображения, их произведения в наших жилищах Каждое случайное событие дня наводит на память рассказы из их жизни.

Найти великого человека — вот мечта юности и одно из важнейших стремлений зрелого возраста. Мы отправляемся в чужие края, чтоб отыскать его творения и — если можно — взглянуть за него хоть раз.

Мне хвалят практичность англичан, гостеприимство немцев, прекрасный климат Валенсии, золотые прииски холмов Сакраменто. Пускай себе! Я не пущусь в путь для того, чтобы посмотреть на раздолье, богатство, гостеприимство такого-то народа; на безоблачность таких-то небес, на слитки металла: это стоит слишком дорого. Но если был бы компас, который указал мне те стразы, те дома, где живут люди, богатые и могучие внутренним содержанием, — я продам все, что имею, куплю этот компас и сегодня же отправлюсь к ним.

Целые поколения возвышаются в цене от заслуг одного. Знание, что в таком-то городе такой-то человек изобрел железные дороги, придает вес всем его согражданам. Напротив, огромное население тунеядцев вселяет одно отвращение, как гнилой сыр, как кучи муравьев или мух: чем их больше, тем хуже.

Слышите ли вы эти возгласы на улице? Народ не может на него насмотреться. Он в восхищении от этого человека. Что за голова, что за стан! Плечи Атласа, вид героя, и душевная сила равна великому Телу! Восторг, вполне выраженный, не доставляет ли наслаждение гораздо выше тех чувств, сжатых и подавленных в повседневности нашей жизни? Он сродни удовольствию, которое испытывает читатель гениального произведения. Он неудержим: в нем достаточно огня, чтобы растопить груды металлов.

Правительства и государи с их орденами, мечами и гербовыми ливреями могут ли обольстить нас так, как мысль, обращенная к нам с известной высоты и предполагающая в нас понимание? Этою честью, оказываемою нам едва ли раза два в жизни нашими личными знакомыми, гений удостаивает нас беспрерывно; довольствуясь тем, если когда-либо, в течение столетия, предложение его бывает принято. Указатели ценности вещественных предметов понижаются до степени поваров и кондитеров при появлении указателей идей. Гений есть естествоиспытатель или географ сверхчувственных областей; он чертит их карту и, знакомя нас с новыми поприщами деятельности, охлаждает наше пристрастие к устарелому. Таких гениев принимают тотчас за ту настоящую существенность, которой дольный мир есть только отражение-Благоговение состоит в любви и поклонении таким представителям. Очищение, возвышение нашего духа — вот истинное Богослужение.